Анатолий Козлов - Понятие преступления
Почему же все-таки существует в законе этот третий путь? Логически ответить на вопрос весьма сложно. Представляется, что первичные (конечные) цели иногда указываются в законе лишь потому, что законодатель стремится более глубоко дифференцировать виды преступлений, однако объективные признаки их весьма часто совпадают (завладение имуществом другого лица – это и кража, и угон, и самоуправство), и чтобы уточнить квалификацию, законодатель добавляет в норму субъективные признаки, в том числе и цель, не придавая вместе с тем ей криминального значения (например, сопоставление ст. 158 и 166 УК показывает, что указание в ст. 166 УК на признак «без цели хищения» ведет лишь к усилению санкции, но не к ее ослаблению, т. е. цель – разграничительный признак, имеющий обратное значение, поскольку хищение более опасная категория из всех посягательств на собственность, соответственно, и поставленная цель должна быть более криминально значима; в указанном же сравнении все обстоит наоборот: отсутствие цели хищения усиливает санкцию). Неоправданность такого подхода очевидна, поскольку закон дает основание для документальных толкований целей как социально опасных, тем не менее у законодателя подчас нет других путей дифференциации видов преступлений или он их просто не видит.
Второй уровень – дополнительная классификация целей на основе обогащения потребности, на наш взгляд, также не должна выделять целей, к которым требовалось бы усиление уголовно-правового внимания, поскольку уточнение формы и содержания желаемого предмета в сознании человека не может изменить сущности цели (социальна или асоциальна она). Подход к данной классификации тот же, что и к классификации первого уровня. Вероятно, на этапе целеполагания еще нет общественно опасной личности и цели не могут создавать общественно опасную личность.
Следующим психическим элементом является мотив, которому придается существенное значение и в уголовном праве, и в криминологии. В целом определения мотива, предложенные психологией и правовыми теориями, особым разнообразием не отличаются: все сходятся на том, что мотив – это побуждение человека к действию.[190] Благодаря побуждению предшествующая психическая деятельность, имевшая более пассивный, нежели активный характер, становится более активной; психическая деятельность лица характеризуется не только стремлением к какому-то результату, но и пониманием необходимости вложить определенные усилия в достижение результата, внедрением в сознание необходимости поведенческой реакции на стимул.
Некоторые авторы пытаются расширить понятие мотива путем включения в определение социальной детерминации побуждения: мотив – это «сформировавшееся под влиянием социальной среды и жизненного опыта личности побуждение» к действию.[191] С указанным дополнением согласиться можно, но пока вопрос о социальной обусловленности мышления находится за рамками нашего внимания. Другие же считают мотив объективной категорией, признают мотивами реальные предметы.[192] Это та же попытка объективизации психических процессов, о которой мы уже писали применительно к потребности. Разумеется, можно признать, что предмет объективного мира побуждает к действию, поскольку существует нужда в нем. Однако сам предмет не несет в себе ни потребности, ни мотива; он просто существует как таковой; потребности, цели, мотивы возникают в сознании человека и лишь реализуются в предмете. Критически относятся к объективизации психических процессов Л. И. Божович[193] и Е. П. Ильин. Последний считает, что «принять предмет-цель за мотив не представляется возможным» с соответствующей аргументацией.[194]
Иногда встречается и неприемлемое определение сущности мотива. Так, по мнению И. С. Козаченко и О. С. Бурлевой, «сущность мотива заключается в том, что он всегда связан с конкретными побуждениями, вызвавшими у лица решимость совершить преступление».[195] Главный недостаток приведенного высказывания в том, что авторы выводят мотив за рамки побуждений, поскольку заявляют о связи мотива с побуждениями. В таком понимании сущности мотива находит завершение авторская концепция мотива как признака поведения,[196] что позволяет объективизировать мотив. Однако внятно определить и разграничить мотив и побуждение авторам так и не удалось. И они в этом неодиноки. Попытку разделения мотива и побуждения предпринял и Ж. Годфруа, который определил мотив как «соображение, по которому субъект должен действовать», а «побуждение является причиной действия или целью, ради которой оно было совершено».[197] Очевидно, автору не удалось четко определить мотив (слишком аморфно выглядит «соображение, по которому субъект должен действовать») и разграничить мотив и побуждение ему удается лишь на фоне отождествления последнего с целью. Об этом же пишут и многие иные психологи (например, Х. Хекхаузен, А. А. Файзуллаев).[198] Такая же попытка предпринята и В. И. Ковалевым, который пытается определить как побуждение нечто отдельное от мотива, регуляцию побуждением физиологических функций, например, дыхания.[199] Однако здесь нет побуждения к действию, человек не регулирует дыхание, как не регулирует работу мозга, сердца, желудка и т. д., все это происходит физиологично-автоматически, все это заложено природой как свойство существования. Как только речь заходит о регулировании, так сразу включается сознание, возникает нужда в каком-то результате, возникает побуждение к его достижению. Поэтому побуждение – всегда функция сознания, всегда мотив.
Скорее всего, признание мотива побуждением является более оправданным, поскольку подобное позволяет понять, в чем заключается самостоятельная роль мотива, его значение в психической деятельности. Однако более глубокое ознакомление с литературой ничего не оставляет от обособления мотива как самостоятельной психологической категории. Оказывается, что потребность становится одной из побудительных сил,[200] некоторые прямо пишут, что есть потребности-мотивы;[201] что интерес является побудительной силой или мотивом,[202] что цель становится мотивом,[203] что в роли мотивов могут выступать потребности и интересы, влечения и эмоции, установки и идеалы.[204] Во всей этой ситуации вызывает удивление следующее: специалисты тратят много сил и энергии на терминологическую дифференциацию элементов психики, выделяя потребности, интересы, цели, мотивы и т. д., в результате же оказывается, что все это ни к чему, поскольку все указанные элементы суть мотивы; и указанная дифференциация лишь игра слов, ни к чему не ведущая и не обязывающая. Давайте тогда отбросим данную терминологическую «шелуху», забудем о потребностях, интересах, целях; оставим только мотивы. Не можем? Почему? Да только потому, что потребности, интересы, цели, мотивы – абсолютно самостоятельные психологические категории, сущностно и по значимости обособленные. Потребности, интересы, цели не являются и не могут являться мотивами, поскольку они являются потребностями, интересами, целями. Они же не могут становиться мотивами, поскольку термин «становление» означает превращение, преобразование одного явления в другое, тогда как ни потребности, ни интересы, ни цели не превращаются в мотив, каждая из этих категорий не перестает существовать с возникновением другой, они существуют наряду друг с другом (нужда остается нуждой даже при возникновении побуждения к действию).
При этом можно бы согласиться с тем, что, «рассматривая мотив преступления как побуждение, направленное на конкретный объект, не следует допускать и такую крайность, при которой в понятие мотива преступления включаются другие элементы механизма преступного поведения, в частности, цель и средства ее достижения».[205] Однако авторы, высказав бесспорную позицию и в целом придерживаясь ее, тем не менее попытались найти компромисс с традиционным смешением психологических категорий: «Сами по себе потребности, интересы, чувства и другие элементы психологической жизни человека мотивами не являются до тех пор, пока онине приобретут значения побуждения к конкретному поступку»,[206] т. е. авторы пытаются придумать побудительную силу потребностям, интересам и т. д., тогда как потребности, интересы, цели никогда не приобретают значения побуждения, они всегда существуют вне побуждения, равно как и побуждения всегда существуют помимо и наравне с ними.
С этих позиций мы полностью согласны с В. И. Ковалевым, который критически относится к отождествлению, приравниванию мотива к другим элементам мотивационной сферы и считает, что «подмена понятия “мотив” понятиями “установка”, “эмоция”, “цель” или прямое отнесение их к мотивации, наделение этих реалий функциями мотива или трактовка их как его разновидности есть, по существу, отрицание самостоятельности последнего».[207]
