Ирина Минникес - Выборы в истории Российского государства в IX – начале XIX века
Правда, некоторые авторы ограничивают список субъектов, имевших право созвать вече, довольно небольшим кругом лиц.
Н. Л. Подвигина наделяет вечевой инициативой только боярские группировки: «Поскольку на вече решались дела общегосударственного масштаба, надо полагать, что и созывалось оно, главным образом, по инициативе стоявшей у власти политической группировки бояр. В тех случаях, когда вече собирали не князь и не представители республиканских властей, его, очевидно, созывали оппозиционные боярские группировки, стремившиеся захватить власть в свои руки».[323] Рисуя политически беспомощный народ и активное боярство, автор, видимо, исходит из предпосылки обязательной классовой борьбы и строгого противопоставления бояр и черных людей. Иначе нельзя понять, почему именно бояре из оппозиции, не имеющие официальных должностей, были вправе собрать вече, а другие горожане – нет. Кроме того, трудно объяснить, почему автор игнорирует те случаи, когда летописец прямо указывает на черных людей как инициаторов веча, противопоставляя их боярству. Например, вече в Новгороде в 1255 г. не могло быть созвано по инициативе бояр, поскольку они сами созвали «совет благ» с целью «победити меншия».[324] В Смоленске в 1440 г. созвать вече «здумаша… кузнецы, кожемяки, перешевники, мясьники, котелники».[325] Вряд ли какая-то из перечисленных групп населения может быть отнесена к боярству. Действительно, летописец свидетельствует, что тогда «звонили звоны» «smolnianie, chornyi ludyie» (смольняне, черные люди).[326]
В. О. Ключевский, указав, что «вече созывали иногда князь, чаще который-нибудь из главных городских сановников, посадник или тысяцкий», тем не менее, включил в список инициаторов веча более широкий круг людей: «иногда, особенно во время борьбы партий, вече созывали и частные лица».[327]
Большинство авторов не рассматривает инициацию веча народом в качестве исключения. Для них это вполне обычный порядок. В. И. Сергеевич, исходя из того, что вече – «форма участия народа в общественных делах в силу присущего народу права», считал, что оно созывалось «как самим народом, так и князем или иным каким-либо органом власти».[328] Б. И. Александровский и М. С. Грушевский придерживались аналогичного мнения: «созвать вече мог как князь, так и отдельныя лица из народа…»;[329] «вече может собираться и по собственной инициативе».[330] В. Алексеев, опираясь на описания, свидетельствовавшие о «стихийном характере вечевой жизни», заключил, что «самый естественный способ созвания веча – самим народом».[331] Самый широкий круг инициаторов веча определен А. М. Гневушевым: «Собрать вече мог кто угодно; для этого нужно было бить в вечевой колокол, и народ стекался на площадь, а ему объявляли лица, собравшия вече, зачем оно собрано…».[332]
Представляется, что сторонники концепции неограниченного круга инициаторов веча ближе к реальному положению дел. В летописях имеются описания сходов, собиравшихся самими различными лицами.
Естественно, инициатором мог быть князь: «…заутра же събрав останок Новогородцев, и сотвори Ярослав вече…»;[333] «послав Изяслав на Ярославль двор и повеле звонити вече».[334]
Зачастую летописец называл инициаторами веча горожан вообще: «…новогородцы, по обычаю своему сотвориша вече»[335] или определенных лиц из числа жителей: «И Онцыфор с Матфеем зазвониша в вече у святей Софии, а Федор и Андрей зазвониша в вече на Ярославли дворе».[336] Нам известно, что Федор и Андрей – новгородские посадники. Что касается их противников, то у них нет официальных постов. Онцифор – сын Луки Варфоломеева, который, вопреки мнению митрополита и своего владыки, «собрав себе збойчатых и лукавых человеков и холопов боярских, и поиде за Волок на Двину».[337]
Иногда инициатива сбора веча исходила от группы людей, знающих о чем-то, что было неизвестно горожанам: «Заоутра же видевша людие бежаща князя, и возвратишася х Кыевоу и сътвориша вече».[338]
Исходя из приведенных фактов, можно заключить, что инициатива созыва веча могла принадлежать не только боярским группировкам, но и любому члену городской общины.
Правда, для некоторых исследователей фигура инициатора веча – немаловажный фактор, определявший статус самого вечевого схода. Например, П. Чеглоков подразделял веча на виды, руководствуясь именно статусом инициаторов: «Созывать вече имели право посадник и князь. Такое вече можно назвать законным, в противуположность самовольным, возмутительным собраниям, которые нередко бывали в Новгороде и даже по нескольку вдруг…».[339] И. Д. Беляев считал, что «созывать правильное общее Новгородское вече имели право только посадник и князь».[340] Другими словами, возможны были и иные инициативные субъекты, но тогда вече уже не было «правильным». С. Шпилевский тоже разделял веча в зависимости от того, кому принадлежала инициатива, но не столь строго: созванные князем сходы он именовал совещательными, а «по желанию самих граждан» – самостоятельными.[341]
Представляется, что приведенные ранее факты летописи не доказывают, что веча, инициированные князем или осподой, качественно отличались от «самостоятельных» собраний горожан.
Иногда с инициаторами связывают вопрос о месте проведения веча. По версии М. С. Грушевского, «местами веча являются площадь у св. Софии, Ярославль двор, Угорское, торговище и площадь у Туровой божницы; в первых трех – у св. Софии и на княжеских дворах – собиралось вече по зову князя, в последних, на Подоле – по собственной инициативе; так, вероятно, оно было и в других случаях».[342] Идея, безусловно, интересная, хотя автор признавал лишь «вероятность» такого разделения.
Важнейшим вопросом, связанным с участниками выборов, является вопрос о субъектах, принимавших решение по кандидатуре (участниках веча). Именно они, по сути, представляли собой избирательный корпус.
Принятие вечевого решения являлось определяющим моментом процесса «призвания» князя, избрания владыки, «поставления» посадника или иного лица. Поэтому вопрос об участниках выборов вполне обоснованно связывают с проблемой состава веча.
Анализ качественного состава участников веча необходимо предварить несколькими замечаниями.
Первый вопрос, который необходимо разрешить – существует ли прямая зависимость между составом вечевого схода и его законностью? М. Ф. Владимирский-Буданов отвергал разделение вечевых сходов на законные или незаконные, но, тем не менее, противопоставлял «всенародному» собранию те случаи, «когда кучки граждан собираются по домам».[343] Л. О. Плошинский относил веча, в которых принимали участие «все граждане без различия» и «буйные волнения народа», т. е. собрания населения исключительно низшего разряда, к неправильным.[344]
О. В. Мартышин выдвигает три основных критерия законности веча: присутствие на нем всех должностных лиц, представителей всех пяти концов Новгорода и всех социальных групп. Правда, доказательства первого требования в виде печатей должностных лиц не слишком убедительны, ведь печати привешивались после оформления решения в вечевой избе, а не на вече. Аргументом в пользу обязательного присутствия пяти концов автор считает неодобрительное отношение летописца к событиям 1359 г.: «бысть мятеж силен в Новегороде; отъяша посадничество у Вондреяна Захарьиница, не весь город, токмо славеньской конец, и даша посадничество Селивестру Лентиеву».[345] Хотя квалифицировать как мятеж можно не только действия по отнятию посадничества (как это делает автор), но и предшествовавшие события (во всем Новгороде был мятеж, в результате которого смещен посадник Захарьиниц), можно согласиться, что, скорее всего, вече, состоявшее из жителей одного конца, вряд ли могло с полным правом принимать важные политические решения.
Последний критерий – обязательное участие в вече всех социальных групп. «Вече, состоявшее из одних только черных людей, не признавалось правомочным, – подчеркивает автор. – Под 1337 годом Новгородская летопись сообщает: "наваждением диаволим сташа простая чадь на анхимандрита Есифа, и створиша вече…"».[346] Думается, что автор делает из данного факта не совсем обоснованные выводы.
Во-первых, нельзя не заметить некоторой тенденциозности суждений летописца. Если учесть авторство летописей, «встань» на архимандрита вполне объяснимо названа «наваждением диаволим». В то же время сам летописец обозначает собрание черни как вече, что очень важно.