Андрей Синявский - Мое последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах 1966 - 1974}
Последнее слово Владислава Недоборы 11.3.1970
Суд над инженерами В Недоборой и В Пономаревым проходил в Харькове По статье 18? УК УССР оба были приговорены, к 3 годам лагерей общего режима
О процессе Недоборы-Пономарева см «Хронику текущих событий», выпуск 13 (Спецвыпуск «Посева» № 4) — Ред.
«Я впервые и, наверно, в последний раз выступаю публично Принято, что подсудимый в последнем слове защищает себя Я себя защищать не буду Я защищал себя с августа 68-го года до сегодняшнего дня Уважаемый адвокат в своей речи облегчил мою задачу. Моя защита заключается в 4-х томах этого дела, которые по окончании процесса будут сданы в архив.
Я буду говорить об этом суде.
Я задавал себе вопрос „Как мне любить свою Родину7“ На этот вопрос дал ответ великий русский философ (Чаадаев — Ред) „Я не научился любить свою Родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее, я думаю, что время слепых влюбленностей прошло… Я полагаю, что мы пришли после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впасть в их ошибки, в их заблуждения и суеверия“.
Сейчас речь идет о чем-то гораздо более важном, чем судьба Пономарева, Недоборы или их детей Речь идет о судьбе нашей Родины, ее будущем и будущем всех советских людей.
Теперь об этом трагическом процессе Трагичность его заключается в том, что одни советские люди судят других советских людей Но я остаюсь неисправимым оптимистом и верю, что, в конце концов, — а те времена, когда горбатых исправляли могилами прошли, — то большое, что объединяет всех людей, — победит»
Последнее слово Андрея Амальрика
12.11.1970
Суд над историком А. Амальриком и Л. Убожко проходил в Свердловске. По статье 190 УК РСФСР оба были приговорены к 3 годам лагерей строгого режима.
О суде над Амальриком и Убожко см. «П осев» № 12/19'Ю; «Хронику текущих событий», выпуск П (Спецвыпуск «Посева» № 8). — Ред.
Судебные преследования людей за высказывания или взгляды напоминают мне средневековье с его «процессами ведьм» и индексами запрещенных книг. Но если средневековую борьбу с еретическими идеями можно было отчасти объяснить религиозным фанатизмом, то все происходящее сейчас — только трусостью режима, который усматривает опасность в распространении всякой мысли, всякой идеи, чуждой бюрократическим верхам.
Эти люди понимают, что поначалу развалу любого режима всегда предшествует его идеологическая капитуляция. Но, разглагольствуя об идеологической борьбе, они в действительности могут противопоставить идеям только угрозу уголовного преследования. Сознавая свою идейную беспомощность, в страхе цепляются за уголовный кодекс, тюрьмы, лагеря, психиатрические больницы.
Именно страх перед высказанными мною мыслями, перед теми фактами, которые я привожу в своих книгах, заставляет этих людей сажать меня на скамью подсудимых как уголовного преступника. Этот страх доходит до того, что меня даже побоялись судить в Москве и привезли сюда, рассчитывая, что здесь суд надо мной привлечет меньше внимания.
Но все эти проявления страха как раз лучше всего доказывают силу и правоту моих взглядов. Мои книги не станут хуже от тех бранных эпитетов, какими их здесь наградили. Высказанные мною взгляды не станут менее верными, если я буду заключен за них на несколько лет в тюрьму. Напротив, это может придать моим убеждениям только большую силу. Уловка, что судят не за убеждения, а за их распространение, представляется мне пустой софистикой, поскольку убеждения, которые ни в чем себя не проявляют, не есть настоящие убеждения.
Как я уже сказал, я не буду входить здесь в обсуждение своих взглядов, поскольку суд не место для этого. Я хочу только ответить на утверждение, что некоторые мои высказывания якобы направлены против моего народа и моей страны. Мне кажется, что сейчас главная задача моей страны — это сбросить с себя груз тяжелого прошлого, для чего ей необходима прежде всего критика, а не славословие. Я думаю, что я лучший патриот, чем те, кто, громко разглагольствуя о любви к родине, под любовью к родине подразумевают любовь к своим привилегиям.
Ни проводимая режимом «охота за ведьмами», ни ее частный пример — этот суд — не вызывают у меня ни малейшего уважения, ни даже страха. Я понимаю, впрочем, что подобные суды рассчитаны на то, чтобы запугать многих, и многие будут запуганы, — и все же я думаю, что начавшийся процесс идейного раскрепощения необратим.
Никаких просьб к суду у меня нет.
Последнее слово А. Э. Левитина-Краснова
(Выдержки из выступления) 19. 5.1971
Суд над церковным писателем А. Э. Левитиным-Красновым состоялся в Москве. По статье 190 УК РСФСР Левитин-Краснов был приговорен к 3 годам лагерей общего режима.
О суде над Левитиным-Красновым см. «По се в» № 6/1971; «Хронику текущих событий», выпуск 20 (Спецвыпуск «П осе в а» № 9). — Ред.
Я верующий христианин. А задача христианства не только в том, чтобы ходить в церковь. Она заключается в воплощении заветов Христа в жизнь. Христос призывал защищать всех угнетенных. Поэтому я защищал права людей, будь то почаевские монахи, баптисты или крымские татары, а если когда-нибудь станут угнетать убежденных антирелигиозников, я стану защищать и их… Ни один здравомыслящий человек не считает, что критиковать отдельные положения законов, вносить поправки к ним — является преступлением. Это демократическое право каждого гражданина завоевано в трудной борьбе за свободу английской, французской, Октябрьской революциями… Я писал правду, одну правду Все в моих произведениях основано на достоверных фактах и соответствует действительности. Я считаю, что данная речь прокурора является позором для советского суда…
Последнее слово Валентина Мороза
18.11.1970
Суд над преподавателем истории В. Морозом проходил в Ивано-Франковске. По статье 62 УК УССР (антисоветская агитация и пропаганда) Мороз был приговорен к? годам заключения (из них 6 лет тюрьмы и 3 года лагерей особого режима) и 5 годам ссылки.
О суде над В. Морозом см. «По се в» № 3/1971;
«Хронику текущих событий», выпуск П (Спецвыпуск «П ос е в а» № 8). — Ред.
Я не буду цитировать кодекса и доказывать свою невиновность Судят нас не за проступок, и вы это хорошо знаете. Нас судят в зависимости от той роли, которую мы играем в нежелательных для вас процессах. Есть люди, для ареста которых вы имеете больше формально-юридических оснований, чем для моего ареста. Но вам выгодно, чтоб люди эти были на воле, так как они понижают тонус украинского возрождения, тормозят его скорость, впрочем, не понимая этого. Этих людей вы никогда не тронете, даже если б они случайно попали к вам, вы постарались бы их немедленно освободить. Вы пришли к заключению, что В Мороз повышает температуру нежелательных вам процессов на Украине, а поэтому лучше отделить его от среды решеткой Что ж, это было бы очень логично, если бы не одно только «но»…
Начиная с 1965 года, вы посадили за решетку несколько десятков человек. Что это вам дало? Не буду говорить о тенденции — остановить ее не удалось еще никому. Но удалось ли вам ликвидировать, по крайней мере, ее конкретно-материальные проявления? Остановили ли вы, скажем, поток неофициальной, внецензурной литературы, который уже имеет название — «Самиздат»? Нет. Это оказалось вам не под силу. Самиздат растет, обогащается новыми формами и направлениями, обрастает новыми авторами и читателями, а главное — он пустил корни так широко и глубоко, что никакое увеличение штата доносчиков, никакие японские магнитофоны не помогут. Ваши усилия ни к чему не привели, и то, что вы делаете, можно было бы назвать по-русски «мартышкин труд». Но дело в том, что «мартышкин труд» — это работа, от которой никому не холодно и не жарко, работа без результата. О вашей работе этого не скажешь — она уже дала заметный эффект, но эффект совершенно противоположный тому, которого вы ожидали. Оказалось, что вы не запугали, а заинтересовали. Вы хотели потушить и вместо этого подлили масла в огонь. Ничто так не содействовало оживлению гражданской жизни на Украине, как ваши репрессии. Ничто так не привлекло внимания людей к процессам украинского возрождения, как ваши суды. Правду говоря, именно эти суды и показали широкой публике, что на Украине снова ожила гражданская жизнь. Вы хотели спрятать людей в мордовские леса — а вместо того вывели на огромную арену — и их увидел весь мир. Большинство активистов украинского возрождения стало активистами как раз в атмосфере возбуждения, вызванного вашими репрессиями. Словом, прошло уже достаточно времени, чтобы вы наконец поняли: репрессии вредят прежде всего вам. А вы все судите… Для чего? Чтобы выполнить план? Чтобы успокоить служебную совесть? Чтобы сорвать злость? Скорее всего — по инерции.
