П. Сергеич - Уголовная защита
Едва ли можно сомневаться, что присяжные отказали бы в этой скромной просьбе. Тогда суд мог бы перейти от 3 степ. к 5 степ. 31 ст., а понижение наказания на одну степень было бы обязательно. Таким образом, вместо наказания, угрожавшего подсудимому по обвинительному акту, т.е. вместо арест. отдел. на 3 или 3,5 года, он мог бы быть наказан не менее как на один год и не долее как на 2,5 года. Но защитник, как я сказал, не воспользовался этими благоприятными подробностями дела. Значение ночного времени для ответственности подсудимого было разъяснено председательствующим, и присяжные ответили согласно с этим разъяснением, но снисхождения не дали.
Уложение о наказаниях различает, как известно, два вида грабежа: с насилием и без насилия. В обоих случаях решающее значение для состава преступления имеет корыстная цель. Отрицание присяжными этого признака, как видно из приведенного выше (стр. 16) примера, низводит преступление на степень обыкновенного проступка (ст. 38 уст.) и каторгу или арест. отд. заменяет арестом. Нельзя не сказать, что следователи, прокуратура и обвинительные камеры судебных палат относятся иногда с непростительным легкомыслием к делам этого рода: пьяный буян выхватил бутылку водки, сгреб с лотка несколько яблок, сорвал шапку, платок с головы – все эти проявления озорства облекаются то в ст. 1643, то в 1642 ст. улож. К сожалению, и защитники не всегда замечают эти грубые ошибки и возможность блестящей победы.
Есть еще средний путь, но только в том случае, если (см. стр. 65) подсудимый ранее не судился по 1-й или 2-й ч. 1655 ст. улож. Это – требование дополнительного вопроса о краже. По внешней обстановке грабеж иногда мало отличается от кражи, и в этих случаях судьи охотно соглашаются на фикцию: подсудимый хотел совершить похищение тайно; он думал, что ни потерпевший, ни другие не видят его. Раз такая склонность существует в практике коронных судей, защита должна пользоваться ею. При этом можно указать присяжным, что в уголовном уложении разницы в наказуемости открытого и тайного похищения нет; грабеж и кража объединены в понятии воровства.
Конечно, переход к краже возможен не всегда. В обвинительном акте говорится: «14 июня 1906 г. в С.-Петербурге бывший студент горного института Александр Г. , возвращаясь домой со смоленского кладбища и выпив по дороге в ресторане две „сотки“ водки, немного охмелел и, сев на скамейку на бульваре по 7 линии Васильевского острова, задремал. Проснулся затем Г. лишь тогда, когда почувствовал, что с него кто-то снимает башмаки. Тогда Г. стал кричать и звать на помощь. Подошедший городовой Михаил Новосад, видевший, как с Г. были сняты башмаки, задержал на бульваре крестьянина Адама Л., который уже успел надеть на себя башмаки Г. , а свои собственные снял и поставил под деревом. Свидетели Николай Головкин и Александр Тихомиров удостоверили, что Л. на их глазах снял башмаки с Г., который находился в состоянии опьянения».
Что это за преступление? По обвинительному акту Л. обвиняется в том, что открыто похитил у Г. принадлежавшие последнему башмаки, причем для совершения этого похищения силою стащил их с ног Г. Это преступление предусмотрено ст. 1642 ул. о нак. Как вести защиту? Спросите новичка. Он смело будет отстаивать, что потерпевший, вероятно, не кричал, а хотя бы и кричал, все-таки не сознавал происходившего, и потому подсудимый может быть признан виновным только в краже. Но это болтовня, а не защита. На самом деле подсудимый совершил грабеж без насилия. Этим и надо ограничить защиту; тогда ее нельзя проиграть.
Возьмем другое дело.
Трое подсудимых преданы суду по 3 ч. 1643 ст. ул. о наказаниях. В обвинительном акте происшествие описывается следующим образом: «Когда Иванов проходил мимо дома № 15, то встретил на панели двух неизвестных молодых людей. Оба они неожиданно остановили его возгласом „стой!“, причем один из них, оказавшийся Николаевым, добавил: „У тебя нож в кармане; ты у меня выиграл тужурку“. Иванов возразил, что он их совсем не знает, но, несмотря на это, Николаев стал обшаривать карманы его штанов. В это время подошел третий неизвестный, оказавшийся Владимиром Первухиным. Обратившись к Первухину, Николаев сказал: „Вот и этот подтвердит, что ты у меня тужурку выиграл“. На это Первухин, видя, что Николаев обыскивает Иванова, ответил: „Да, да; верно; это он выиграл“. После этого Николаев вытащил руки из карманов Иванова, а Павлушкин, третий участник грабежа, замахнулся на последнего кулаком. Испуганный Иванов убежал и тотчас же, отбежав шагов десять, заметил, что из правого кармана штанов у него похищен кошелек с деньгами. Он стал кричать: „Держи! Обокрали!“ Все трое похитителей бросились бежать; Иванов пустился за ними. Злоумышленники были задержаны; у Павлушкина за поясом оказался похищенный у Иванова кошелек.
Вот случай, когда самый правоверный законник согласится, что происшествие не менее походит на кражу, чем на грабеж. Здесь, несомненно, есть основание спорить против правильности определения о предавании суду: Иванов не заметил, как у него вытащили кошелек. Однако и переход от грабежа к краже не всегда бывает выгоден для защиты.
Извозчик вез пьяного купца; на повороте пьяный вывалился из саней; подсудимый подошел к нему и, делая вид, что помогает ему подняться, сорвал с него часы; купец не заметил этого, но извозчик видел и схватил похитителя за шиворот; тот бросил часы на снег и кричал, что ни в чем не виноват. Он был предан суду по 1643 ст. ул. и на суде признал себя виновным в краже. Защитник спросил извозчика, видел ли подсудимый, что он следил за ним. Свидетель ответил: «Нет, не видал». – «Он пытался взять часы незаметным образом?» – «Да». Основываясь на этом показании, прокурор отказался от обвинения в грабеже и обвинял подсудимого в краже. Защитник присоединился к мнению обвинителя и просил поставить дополнительный вопрос о совершении кражи по крайности. Суд удовлетворил это ходатайство. Присяжные признали подсудимого виновным в краже, совершенной по крайности, и заслуживающим снисхождения. Защитник думал, что блистательно выполнил свою задачу и оказал подсудимому немалую услугу. В действительности он ничего не сделал. Он забыл, что подсудимый уже был осужден за четвертую кражу. Суд на основании 828 ст. у. у. с. и 1663 ст. улож. понизил наказание на три степени и, перейдя от 1 степ. 31 ст. к 4 степ. 31 ст., приговорил подсудимого в арест. отдел. на полтора года. За грабеж, учиненный на улице, подсудимому на основании 2 ч. 1643 ст. ул., угрожало наказание по 2 ч. 31 ст., а с понижением его на две степени вследствие снисхождения – по той же 4 степ. 31 ст., которая была применена к осужденному за кражу. Если бы вместо того, чтобы соглашаться с прокурором, защитник выяснил это присяжным и просил бы о постановке вопроса о покушении на грабеж или на кражу, то наказание могло бы быть понижено еще на две или три степени по 114 ст. улож. Прокурор едва ли стал бы возражать против такого ходатайства: оно вполне соответствовало обстановке происшествия.
Разбой отличается от грабежа признаком явной опасности насилия для жизни, здоровья или свободы потерпевшего. Нередки случаи, когда по обстановке происшествия защитник имеет основание оспаривать наличность такой опасности; но не следует упускать из виду, что вооруженный грабеж, не только без насилия, но даже без угроз, наказуется по 1641 ст. ул. той же каторгой, на одну только степень ниже наказания по 1631 ст. То же наказание может по 1642 ст. быть назначено и за грабеж без оружия, соединенный с насилием, но при возможности выбора судьи обыкновенно переходят к арест. отделениям. Итак, спор против опасности для жизни и здоровья жертвы почти не имеет цели; спор против наличности оружия имеет большое значение. Но, во всяком случае, спор должен сообразоваться с обстоятельствами дела, а не идти наперекор здравому смыслу.
Трое крестьян пришли на пустую фабрику, напали на сторожа, приставив ему ружье к груди и угрожая пешней, связали его и унесли с фабрики приводный ремень ценою в 270 рублей. Пешня – это большой нож на длинной рукояти, употребляемый ледоколами. Подсудимые утверждали, что ружье не было заряжено. Защитники доказывали, что нападение не было разбоем. «Подсудимые, – говорил один, – совершили самую обыкновенную кражу. Эта пешня и это ружье не должны смущать присяжных, ибо подсудимые взяли их на случай погони, чтобы запугать преследователей». Второй защитник развивал ту же мысль. «Между подсудимыми был уговор только на кражу. В происшествии нет признаков разбоя с житейской точки зрения, т.к. ружье, без сомнения, заряжено не было; насилия никакого не совершилось: они пальцем не тронули сторожа. Это были не лиходеи, не разбойники, а несчастные люди, которые случайно пошли на кражу». Оба защитника, как видно, не затруднились даже тем, что кражей может быть только тайное похищение.
3. ТЕЛЕСНЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ И НЕНАМЕРЕННОЕ ЛИШЕНИЕ ЖИЗНИ
Эти дела представляют самую благодарную почву для защиты; надо только действовать расчетливым образом. Всякий студент-первокурсник знает, что по этим делам наказание может быть сведено на minimum, если присяжные признают, что увечья или раны причинены во время драки или ссоры (ст. 1485), а при смертельном исходе – если лишение жизни произошло в драке (ст. 1465) или когда оно было последствием насилий, причиненных намеренно, но без умысла на убийство (ст. 1464). Это так же хорошо знает и каждый начинающий помощник присяжного поверенного; но некоторые из наших защитников упускают из виду, что именно в этом краеугольный камень и венец их труда, и повторяют одну и ту же ошибку. Они берут за исходную точку заключительный пункт обвинительного акта, т.е. принимают обвинение в самой тяжкой для подсудимого форме и затем, разбирая его отдельные законные признаки, постепенно переходят к менее наказуемым видам преступления; этим медленным и последовательным течением речи они в конце концов доходят и до наиболее выгодной формулы – до ран или убийства в драке. Они, по-видимому, думают, что таким образом не только разбили главное обвинение, но и открыли самый широкий простор для снисхождения присяжных к подсудимому. В действительности они только показывают этим, что сами не знают, чего хотят: предумышленного убийства не было, но могло быть все другое; может быть, даже, что было убийство в драке.
