Василий Мальцев - Принципы уголовного права и их реализация в правоприменительной деятельности
Как раз к одному из источников формирования права и относили справедливость Сократ («законное» и «справедливое» – одно и то же), Платон («законодатель должен наблюдать, где осуществляется справедливость, а где нет»), Аристотель («право – мерило справедливости»), Гегель («справедливость – нечто великое в гражданском обществе: хорошие законы ведут к процветанию государства…»), И. А. Ильин («справедливость требует, чтобы правовые нормы сохраняли в своих требованиях соразмерность действительным свойствам и деяниям людей») и многие другие философы.
Равенство признавалось в философии неотъемлемым свойством справедливости и права. Так, Аристотель считал, что «справедливость означает в одно и то же время как законное, так и равномерное», выделяя при этом два вида специальной справедливости: «уравнивающую» и «распределяющую». Гегель исходил из того, что в праве люди «действительно равны, но лишь как лица», а К. Маркс – из положения «это равное право есть неравное право для неравного труда». Под равенством по справедливости и в праве В. И. Ленин подразумевал «всегда общественное равенство, равенство общественного положения».
Под равенством в праве философы также понимали одно и то же отношение к «предметам» и «лицам» (Аристотель), право «каждого человека иметь собственность», «свободную собственность» как основу равенства в гражданском обществе (Гегель), «применение равной меры» (К. Маркс) или «одинакового масштаба к различным людям» (В. И. Ленин).
Обращалось внимание и на гуманистическую составляющую справедливости и права. Так, Аристотель полагал, что справедливость проявляется и в «распределении почестей, или денег, или вообще всего того, что может быть раздельно между людьми», а Гегель «счастье всех подданных, всеобщее благосостояние» относил к важнейшим принципам законодательной деятельности. И. А. Ильин отмечал, что «справедливая норма не может возлагать одинаковые обязанности на ребенка и на взрослого, на бедного и на богатого, на женщину и на мужчину, на больного и на здорового».
Вместе с тем К. Маркс фактически пришел к выводу о невозможности полного осуществления принципов равенства и гуманизма в рамках реального права: «При равном труде и, следовательно, при равном участии в общественном потребительском фонде один получит на самом деле больше, чем другой, окажется богаче другого и тому подобное».
В ходе исследований содержания справедливости, равенства и гуманизма в обществе и праве философами прошлого было выдвинуто и немало фундаментальных положений, касающихся социальных основ уголовного права.
Так, Аристотель видел в преступлении проявление несправедливости, выражающееся в «непроизвольном» (т. е. независящем от воли пострадавшего) общественном отношении («общественном сношении») по поводу «скрытых» и «насильственных» деяний (преступлений) или, по его словам, «предмета обмена». Потому «уравнивание» между потерпевшим и преступником, производимое судьей (по-другому, назначение наказания), он считал «восстановлением равенства», т. е. не чем иным, как восстановлением справедливости. Следовательно, через понятие «справедливость» Аристотель определял и преступление, и наказание.
Гегель не только считал наказание одной из форм справедливости в государстве, «наказующей справедливостью», а назначение даже «одним днем больше или меньше тюремного заключения – уже несправедливостью», но и установил, что основанием наказания является только «качественный и количественный объем» преступления («понятие и мерило наказания» преступника должны быть «взяты из самого его деяния»). Именно указанное Гегелем «всеобщее (социальное) свойство» преступлений и наказаний при адекватном его отражении и оценке в уголовном законодательстве как раз и выступает единым и эффективным критерием реализации принципа равенства граждан в уголовном праве.
Как раз отношение к человеку «соответственно его чести и свободе»85, исходя из «духовного равенства людей», их «безусловного духовного достоинства» (И. А. Ильин), создает наилучшие условия для максимально возможной реализации принципа гуманизма в уголовном праве.
§ 2. Социальная справедливость и уголовное право
Тесная внутренняя связь между справедливостью и правом не осталась незамеченной и в истории уголовно-правовой литературы. Так, Ч. Беккариа писал, что «до тех пор нельзя назвать наказание преступления справедливым, или, что то же, необходимым, покуда к предупреждению оного законы не употребят всех лучших возможных средств, в заданных обстоятельствах, в которых находится какой-нибудь народ». Он подчеркивал: «Чем скорее и ближе наказание будет следовать за преступлением, тем будет справедливее и полезнее»86.
«Вернейшее обуздание преступлений, – отмечал Ч. Беккариа, – есть не строгость наказания, а уверенность быть точно наказанным. Из сего следует, что в суде непременно должна быть бдительность и непреклонная строгость, которая, чтобы сделаться полезною добродетелью, должна управляться человеколюбимым и кротким законоположением. Известность умеренного наказания всегда сделает гораздо больше впечатления, нежели страх жесточайшей казни, соединенный с надеждой избавиться от оной»87.
«Если два преступления, вредящие неравно обществу, наказываются равно, то люди, не находя большой препоны делать важнейшие преступления, решаются на оные так же легко, как и на малые. Неравное распределение наказаний произведет сие странное противоречие, мало кем замеченное, хотя и часто случающееся, что законы будут наказывать преступления, ими же самими произведенные». «Истинная мера важности преступления, – продолжал далее Ч. Беккариа, – есть вред, причиняемый оным обществу. Вот одна из тех истин, которые хотя и ясны для ума посредственнейшего и невнимательнейшего, но странным сопряжением обстоятельств известны только малому числу людей, мыслящих во всяком веке и народе»88.
О содержании и значении справедливости в уголовном праве писали и дореволюционные российские ученые-юристы. Так, В. Д. Спасович отмечал: «Наказание есть охранение закона положительного посредством исключения из общества тех, чья совесть разошлась, судя по их действиям внешним, с совестью общественной и не подчиняется сей последней, или посредством испытания и примирения с обществом тех нравственно павших, в которых идеал справедливости не совсем погас, с предоставлением им возможности войти опять в общение с людьми и образом своих действий заслужить опять на то уважение, которое они по своей вине лишились»89.
«Преступление в смысле юридическом есть вид родового понятия неправды, – учил П. Д. Калмыков. – Неправда есть отрицание правды, уклонение от нее. Правда есть идея о том, что само в себе справедливо, идея, заключающаяся в Боге и проявляющаяся в роде человеческом сообразно с его совершенствами и недостатками. В человеке правда осуществляется в трех отношениях, в которой поставляется он по самой разумно-чувственной природе своей, а именно: а) в отношении его к самому себе, б) к Богу и в) к другим людям; с этих-то трех точек зрения должна быть рассмотрена и неправда»90.
«Все уголовное законодательство, – полагал А. Лохвицкий, – имеет характер отрицательный; оно выходит из основного начала свободы гражданина. Человек свободен, он имеет право делать все, кроме того, что именно, точно, определительно воспрещено законом под страхом наказания. Закон же под страхом наказания вообще воспрещает деяния, соединяющие два признака: безнравственность, т. е. несогласие деяния с теми началами правды и справедливости, которые существуют у народа в данное время, и, во-вторых, опасность действия для общества. Мало одной безнравственности, чтобы деяние было наказуемо. Государство не церковь, общество не семейство и не школа; государство имеет свои существенные цели – охранение общества, признаваемого всеми за единственную форму жизни, при которой человек может жить и развиваться»91.
«Теория абсолютной справедливости новейшего времени, – считал А. Ф. Кистяковский, – в конце концов, при ближайшем анализе оказывается основанной на понятиях, более относительных, чем абсолютных. Абсолютно справедливого в наказании настолько, насколько оно неизбежно необходимо. Затем, само понятие о справедливом есть не столько понятие примитивное, неизменное, самостоятельно существующее, сколько создаваемое, относительное, видоизменяющееся и всегда находящееся в органической связи с состоянием данной общественности, которой оно является освящающим началом, на какой бы ступени, низкой или высокой, ни стояла эта общественность»92.
Под «человечностью наказаний», Л. Е. Владимиров подразумевал «наказание, не превышающее предела выносливости людей известной эпохи, имеющее в выполнении разумную цель и не обездоливающее, без совершенно неизбежной необходимости, целые группы людей, тесно связанных с наказанным преступником». «Самое наказание, налагаемое на человека, должно иметь разумное основание. Человека, который опасен на свободе, потому что убивает и насилует других, запирают и таким способом лишают возможности вредить другим: ему показывают, что он не умеет жить на свободе и должен этому поучиться»93.
