Александр Лавров - Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

ВЯЧЕСЛАВУ ИВАНОВУ[1076]
…К тому же Вяземский велит жить осторожно:
Он у меня свои стихи безбожно
На время выпросив, на вечность удержал;
Прислать их обещал,
Но все не присылает;
Когда ж пришлет,
Об этом знает тот,
Кто будущее знает.
Жуковский[1077]

Хочу отныне жить похвально, осторожно.
Надеждой льщу себя, что это мне возможно.
К тому ж немолчно так рассудок мне велит –
И я стремлюсь принять благопристойный вид
И поучительный. Я помню стих прекрасный:
Полезен обществу сатирик беспристрастный.[1078]
Но быть сатириком хочу я лишь слегка,
И мысль моя – ей-ей – гордыни далека.
И так, мой милый друг, начав мое посланье,
Я не боюсь родить в душе твоей желанье,
Чтоб только поскорей задохся и затих
Мой дидактический (Какой? Не помню) стих,[1079]
Но грустно мне одно – что голос тиховейный
Моей владычицы, богини чудодейной
Ловлю лишь издали и, выйдя на балкон,
В тумане не могу увидеть Геликон.
А был недавно я в тени зеленых кущей
Под обонянием природы всемогущей.
Однако и теперь – хоть городской кокет –
Стоит передо мной на столике букет
И, чувства страстные вздымая и покоя,
Струится медленно душистый дух левкоя.
Смотри: тот – пурпурный, тот – бел как алебастр,
А рядом – бледные головки грустных астр
И скромной резеды потупленные взоры,
И свежей зелени неясные узоры.
«Доволен малым будь, хоть и букет твой мал!
Кто ж виноват, что ты скучаешь и устал?» –
Так внятно говорит мне голос Аониды,
На давнем поприще таки видавшей виды.
Быть может, в сентябре тебе я разверну
Рассказ про милую мечты моей страну,
Куда теперь стремлюсь «сверх силы и сверх меры»[1080] –
Страну поэзии, и Волги, и холеры.
Вслед Боратынскому хочу лететь в Казань.[1081]
О сердце бедное, не бейся, перестань:
Хочу надеяться, что буду жив в Казани,
Хоть там, ведь, кажется, едят грибы с глазами.[1082]

Затем, Бог милостив, увижу и Тамбов;
А там – через Москву – под сень родных богов.
Ведь только надобно мне позабыть халатность,
Любить умеренность и верить в аккуратность.[1083]
На первый случай я, приличие любя,
Свой, хоть не белый, стих крахмалю для тебя.
Но, прежде чем моей медлительной судьбою
Я буду вновь сведен, почтенный друг, с тобою, –
Уж ты меня приветь, уж ты меня потешь
И в лености своей пробей для друга брешь
С мизинец шириной, не более! С мизинец! –
И сядь, и напиши, и мне пришли гостинец.
Вот лист! А вот – перо! Чернила! Сядь же, сядь –
И я до осени не буду поминать,
Что у тебя в столе твое ко мне посланье.
О, верю, что мое исполнишь ты желанье.
Не все ж мой тусклый дождь – и серый, и косой;
Ты оживишь меня твоих стихов росой,
Пахнет на мой цветник блистательная живость:
Недаром же пою сегодня справедливость.
Ведь не один пустой надутый эгоизм
Внушил моим стихам – как видишь – дидактизм;
Не ради же него о шестистопном ямбе
Я вспоминал теперь, гуляючи по дамбе:[1084]
И я тебя хочу направить (не забудь!)
На поучительный, похвальный, скромный путь.
Достойно оцени благое ты хотенье
И над посланием нелегкое кряхтенье.
Сейчас договорю и больше – ни гу-гу!
А после – мне ли быть перед тобой в долгу?
И под твоим пером не всё ль к твоим услугам?
Будь только другом мне – и я ль не буду другом?
Речь олимпийская – божественный гексаметр,
И «Тристий» сладостных разымчивый пентаметр,
И гимна музыка, элегии иль оды, –
Все то, чему века дивилися народы;Терцины важные, классический сонет,
Октавы нежные, вертлявый триолет,
И рондо милое, и прелесть – вилланелла –

Все, что тебе пока еще не надоело –
Сестина, и rondel, и lai, и virelai –
Что только ни поет, ни нежит на земле –
Вплоть до новейшего любого верлибризма –
Подъятое волной безбрежного лиризма,
Все это, все, все, все – лишь не захочешь, ах! –
Не будет для тебя звучать в моих стихах.

ВЯЧЕСЛАВУ[1085]
При посылке моего первого тифлисского стихотворения
Я помню шумную разлуку,
Мелькнувшую виденьем сна;
Но если только сон был в руку, –
Тяжка не будет мне она, –
Иль так тяжка: я верю – други
Меня вспомянут на досуге,

Я чаю – без напоминанья
Они и голос подадут:
В стране – хоть вольного – изгнанья
Удел певца немного крут, –
Известно. Песней же делиться
Привык с тобой – как с птицей птица:

Вот почему – и рифме строгой
Наперекор – как захочу
Тебе на лире круторогой,
Как захочу, – и забренчу.
Мой первый бред внемли тифлисский, –
И спой в ответ, певец Тииский!
Юрий Верховский.
Тифлис. 12. X. 1911.[1086]

Когда печальное прости
Пределу милому скажу я –
И обречен один брести,
Не правда ль: до полупути
О том я думаю, тоскуя, –

Что там, за мной – и без меня
Живет у пристани знакомой;
Что, вновь и вновь к себе маня,
Как свет вечернего огня,
Мне веет мирною истомой?

Вперед! – счастливцы говорят –
Смотри: ты минул полдороги;
Вот светлых гор воздушный ряд –
И облачных унылых гряд
Ряды не близки и не строги.

О да, гляжу невольно я
В простор судьбы моей грядущей;
На перевале бытия
Меняется и мысль моя
Под переменчивою кущей.

И вот уж я – у новых врат;
Вступаю в чуждое жилище,
Быть может, полное отрад…
Но я грустить и плакать <рад>
По милом старом пепелище!

Спасибо, милый Вячеслав, тебе
За дружбу, за стихи; сказал бы даже –
За прозу, если бы ее нашел
В твоем посланье. Связанный цезурой,
Быть может – по рукам и по ногам,
Сияющие крылья развернул
Твой белый стих привольно и широко –
И, заносясь порой за облака,
Все помнит шепот, шепчущий о тайне
Земли родимой. Мой же стих – пускай
По-прежнему развязан, бесцезурен,
Но и – бескрыл в ему любезной прозе;
И может быть утешен разве тем,
Что как-то раз обмолвился Жуковский,
Сказав: святая проза. Да и то –
Пусть о невинности моей ты пишешь, –
А я куда не свят.
Так лучше к делу
Я обращусь, хоть нынче не за делом
Пишу, а для того скорее, чтобы
Тебе на твой рассказ, кипящий жизнью,
Живою жизнью, – отвечать мечтами
Бессильными – расслабленной души.
Ей-ей хандра моя не шутка. С нею
Бороться трудно – и труднее вдвое,
Когда охоты нет к борьбе. А я
Теряю иногда охоту даже
К какой бы ни было охоте. Право,
Уж лучше и не говорить. Не легче
И оттого, что иногда мечтать
Начнешь-таки о том, о сем: как славно,
Как хорошо бы сделать то и то,
И пятое-десятое; а вот –
Когда я это кончу, о, тогда…
И прочее в таком же роде. Это
Ведь хуже многого, не так ли? Впрочем,
Одна мечта, которой я с тобой
Задумал нынче поделиться, – правда,
Она того достойна, чтоб увлечь,
И, может быть, не так бесплодна, как
Привык я здесь считать не только грезы,
Но и действительность. (Не знаю все же,
Что нам действительней: они ль, она ли?).
Но лучше бросить этот смутный лепет
И перейти к рассказу – вновь о смутном,
О грезе, о мечте моей. Однако,
Она яснее многого во мне.
И так проста, что стало мне неловко
За длинное вступление… Да что же!
Я делаю его еще длинней.
Ну, слушай.
На стене у нас в столовой
Для нашего Никиты[1088] и его
Товарища – висит большая карта
Европы. И Никита очень любит
Названья стран, морей и городов
На ней читать и вслед за тем – водить
Внимательно от точки к точке пальцем
И – «путешествовать». Так вот и я
К неимоверным странствиям таким
Невольно пристрастился. Но меня
Ни океан Великий не манит,
Ни полюс, ни экватор. Две страны
Мечтаньями моими овладели
С давнишних пор. Их очертанья ныне
Всего милей мне тешат взор. Те страны –
Италия и Греция. Ты знаешь.
Италия-волшебница далеко,
Но царственная Греция близка.
Мне эта мысль покою не дает.
Из Петербурга шутка ли пробраться? –
И не мечтал. А здесь – рукой подать.
Проехал ночь – в Батуме; или – в Поти.
Покинул землю – через понт Эвксинский
Тебя несет стальной Левиафан
Вдоль знойных берегов малоазийских.
Вот – Трапезунд, Синоп – и Византия.
Четыре дня – и ты в стране богов.
Ну, не четыре, может быть – и пять,
Что за беда?
О, дивная земля
Анакреона и Перикла! Слава
Тебе в народах и в веках. Но я ли
Исчислю, я ли восхвалю твои
Пределы, где желал бы преклониться
Перед твоей святынею. Вожатый
Мне, как слепцу, необходим. Его
Не ищет сердце, только – ждет. Вожатый
И друг, и спутник – пилигрим в отчизне,
И строгий жрец, и резвый тирсофор –
Ты, Вячеслав! И вот – моя мечта –
Роскошная! Ведь ты же не забыл
Обета дружбы – посетить меня
На холмах Грузии печальной.[1089]
Милый!
Когда ж, когда? Скорей, скорей, скорей!
Приди со мной торжествовать весну,
Увядшую мне душу обновить
И в тайну посвятить ее: ты будешь
Со мною здесь, так будем мы – и там,
В стране богов, в твоей отчизне дальней,
Пусть осень пышная душе мила,
Но ждать ее томительно. Труднее
Покинуть север, если впереди –
И близкий труд, и зимние заботы;
Весной же беззаботнее, вольнее
Слететь с гнезда – и мужественной грудью
Разрезать воздух. Так ли, милый друг?
А сверх того – теперь я прямо болен;
Ты – исцеление мне принесешь.
Вот какова мечта моя.
Но чую:
Уже насмешкою подстерегает
Судьба мою улыбку: Эх ты, странник
По островам Фантазии! А деньги?
Да, деньги, деньги где? Ты без билета,
Без паспорта, «задаром серебром»
Собрался ехать? – Лепечу в ответ:
Но, ведь, не дорого… Мне говорили –
Одну-другую сотню припасти –
И съездить, и пожить недели две
Вполне возможно. – Где же эти сотни? –
Ну, как-нибудь, откудова-нибудь,
Ведь, может быть, удастся… (Между тем
Должаю по десятке…) Все же, все же
Моя мечта не так, не так бесплодна,
Как вся действительность, которой здесь
Живу! В нее готов душой поверить, –
Душой, быть может, не вполне ослабшей, –
Поверить должен. Может, не сейчас, –
Ну, погодя. И буду ждать, все ждать
Небесной манны. Друг, меня поддержишь
Ты в этой грезе – и пока себя
В действительности дашь ты мне увидеть.
И, подкрепленный, буду я стремиться
К возвышенной и светлой цели, буду
Над нею голову себе ломать,
«Изыскивая средства»… Обещай же,
Что ты исполнишь обещанное – и
Ко мне приедешь.
Я ж к моим стихам,
Столь прозаическим, хочу прибавить,
Быть может, поэтическую – прозу.
Вернее, к ней прибавлены стихи:
Она готова раньше. Вот трактат,
По коему ты можешь рассудить,
Не сбился ли совсем я с панталыку;
Быть может, так: уж я не разберу.
Мне не хотелось врозь тебе послать
Два эти бреда. Может быть, один
Другим теперь немножко уврачеван –
По принципу, что создал Ганеман:
Similia similibus curantur.[1090]
А я и душу слабую отвел,
И мыслью слабой поработал. Так!
Спасибо же тебе и «Мусагету».
Я, получив «Труды и Дни», не раз
Прочел тебя.[1091] Статья мне драгоценна:
Раскрыла многое, поскольку нынче
И мыслить я, и чувствовать способен.
Суди же сам. Поклон мой милой Башне.
Я Вере Константиновне прошу
Привет мой радостный и благодарный
Сказать и за письмо и за стихи, –
И Марии Михайловне;[1092] пред ней
Должник я неоплатный, но – как знать? –
Не безнадежный. А тебя целую
И обнимаю мысленно – с надеждой.
Юрий.