Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы
«При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота ее меня поразила. «Это твоя дочка?» – спросил я смотрителя. «Дочка-с, – ответил он с видом довольного самолюбия; – да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать».
Доброжелательность к каждому человеку легко обнаруживается в ответе Самсона Вырина случайному проезжему человеку, одному из тысяч, вдруг оказавшемуся на станции. Его ответ содержит гораздо больше сведений, нежели требует обычная вежливость. Это щедрый ответ как бы открывает гостю внутреннее пространство семейной и домашней жизни гостеприимного хозяина, в этом ответе – гордость счастливого отца за свое дитя и дружелюбная готовность поделиться с каждым своим счастьем. Такой рисунок поведения хозяина дома делает проезжающего на некоторое время участником жизни семьи смотрителя, враждебный настрой отменяется, и любой человек чувствует себя в доме смотрителя естественно и непринужденно, как старый знакомый. Дом смотрителя и его дочки существует как бы на радость всему миру, он гостеприимно открыт каждому, и каждый, окунаясь в атмосферу семейной любви, лада и мира, любуется дочкой смотрителя, и недаром у рассказчика возникает чувство такой близости с этими людьми, «как будто век были знакомы». Рассказчик с удивлением отмечает, что вместо обычного желания – побыстрее уехать с постоялого двора – им овладевает нежелание расставаться с добрым отцом и красавицей дочкой.
Дом Самсона Вырина был неуязвим для враждебно настроенных «непрошеных гостей»: каждый, переступая порог станционной избы, оказывался в волшебном магическом кругу и словно «расколдовывался», из «чужого» превращаясь в «своего». Непременным следствием этого превращения становилась ответная открытость проезжающих Самсону Вырину и Дуне.
Обратим особое внимание на слова смотрителя, уже потерявшего свою дочку: «Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжающие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мной разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала…»
Итак, Россия, едущая по своим делам, спешащая по своей приватной и казенной надобности, с охотой и готовностью приостанавливается, чтобы побеседовать с дочкой смотрителя. Сколько же самых разных господ с радостью дарили Дуню не только платочком или сережками, но и, что гораздо более ценно, своим словом, шуткой, а то и рассказом! Недаром рассказчик отмечает, что, когда он «стал с нею разговаривать, она отвечала… безо всякой робости, как девушка, видевшая свет». (Курсив наш – О. П.). Дуня, дочь отставного солдата, выросшая в глуши, встретила на станции столько самых разнообразных лиц, что можно с уверенностью утверждать, что она прошла поистине удивительную школу жизни, подготовившую ее к самой невероятной «сказочной» метаморфозе – превращению в «прекрасную барыню». Кругозор «девочки со станции» формировался в беседах с самыми разными людьми, шум большой жизни звал вдаль, Дорога манила узнать другой мир, всеобщая любовь и восхищение внушали надежду на счастье и веру в свои силы, магия собственного обаяния, готовность любить и быть любимой обещали жизненную победу.
Маленькое дорожное приключение – микросюжет с поцелуем в сенях при прощании, который оставил «столь долгое и приятное воспоминание» в памяти рассказчика, титулярного советника А. Г. Н., похоже, был тайной репетицией центрального сюжета романа Дороги – бегства с гусаром Минским. Этот мгновенный сюжет разыгрывается на грани целомудрия, но, не потому ли так запомнился рассказчику этот поцелуй, что в то сладостное мгновение ему самому почудилось, что вход в счастливое будущее приоткрылся, что счастье возможно.
Впоследствии, слушая рассказ старика отца о похищении Дуни, размышляя об этой истории, не может наш рассказчик, сам когда-то поцеловавший Дуню, в глубине души не понять того впечатления, которое Дуня произвела на Минского. Впечатления, столь сильного, что заставило гусара решительно и смело подчиниться зову счастья, как подчиняются зову Судьбы.
История с поцелуем для нашего титулярного советника А. Г. Н. -это, конечно, чисто дорожное приключение, ни к чему не обязывающее, никаких ощутимых последствий не имеющее. Это просто миг полноты бытия, вполне бескорыстная минута радости и воли.
Этот микросюжет с поцелуем как маленькая пантомима в театре перед самим действием, в которой без слов разыграно основное содержание спектакля. Вот, главные движения-жесты в этой «пантомиме»: первое – «я просил разрешения ее поцеловать» и второе – «Дуня согласилась». Большой мир просит Дуню, а Дуня отвечает согласием. Пантомима предсказывает, что уже близок и неизбежен момент, когда красавица дочка смотрителя ответит согласием на другую просьбу другого проезжающего. В этом логика жизни в Доме при Дороге: невозможно отказаться от соблазна приключения, Дорога зовет умчаться за поворот, изведать новое, войти в большой, незнакомый мир, одержать победу и завоевать в нем свое место.
Ясно, что тот, кому отдаст свое сердце красавица, должен быть своевольным, решительным и дерзким, т. е. победителем всегда и во всем, но также необходимо, чтобы он был верным другом, который не предаст и не обманет. Перед нами список всех гусарских добродетелей. Именно эта социальная среда и ее культура, с ее культом свободы, поэзии жизни, с ее презрением к прозе жизни, готовности стреляться с каждым, кто сомневается в праве гусара быть таким, каким ему хочется, породила тип поведения Минского, смело пообещавшего похищенной им красавице, что она будет счастлива
Первая встреча с Самсоном Выриным создает его образ, отчетливо противоречащий образу «мученика четырнадцатого класса», обозначенному во вступлении. Его жизнь сложилась как редкое исключение из обычной закономерности горемычной солдатской судьбы. Брак станционного смотрителя был счастливым, что тоже является исключением из правила общей практики семейной жизни народа. В «Путешествии из Москвы в Петербург» Пушкин писал: «Вообще несчастие жизни семейственной есть отличительная черта во нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание – или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки молодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы как вой похоронный».[156]
Красавица и умница, Дуня – «вся в покойницу мать». Отец говорит о ней «с видом довольного самолюбия»', он видит в дочери образ покойной своей жены, через Дуню ее мать словно продолжает жить в волшебном пространстве дома смотрителя «его хозяйкой». Ее незримое присутствие ощущается в атмосфере гостеприимного дома, в котором теперь хозяйничает дочь.
Похоронен смотритель «за околицей, подле покойной хозяйки его» – так в самом словесном обозначении места захоронения обнаруживается формула-эпитафия, выявляющая главное содержание, с народной точки зрения, земного пути героя повести. Смысл брака – в домостроительстве и домохозяйстве. Слово пивоваровой жены утешительно: в нем проявлен и запечатлен итог жизни смотрителя, в этой формуле народной культуры покойный предстает домовитым хозяином, навечно обретшим покой рядом со своей супругой-хозяйкой. В отсутствие дочери соседи похоронили одинокого спившегося вдовца смотрителя, отдав покойнику последнюю дань сочувствия – положив «подле покойной хозяйки его». Могила его неухожена и бедна, но место, где покоится его прах, выбрано осмысленно и отнюдь не случайно: в частности, дочь знает, где похоронена мать, а значит, когда бы она ни вернулась, она всегда может найти и могилу своего отца. (Кстати, в сюжете похорон смотрителя можно увидеть, что прочность невидимого глазом Дома находится под опекой народной культуры, а не только в руках самих домочадцев).
Вдумаемся в формулу простонародной культуры «покойная хозяйка его» – это целая философема брака. Вычленим ее семантическую и грамматическую структуру. Эта структура есть цепь разных принадлежностей.
Сначала выделим несколько центральных смыслов слов «хозяин» и «хозяйка». (Н. М. Шанский. Краткий этимологический словарь: «Хозяин. Вост. – слав. Образовано с помощью суф. – ин от хозя – «господин», отмечаемого в памятниках XVI в. И заимствованного из тюркск. яз…».
Словарь Ожегова дает следующие значения: Хозяин. 1. Владелец. 2. Полновластный распорядитель. 3. Человек, который ведет хозяйство, хозяйственные дела. 4. Лицо, пользующееся наемным трудом. 5. Глава дома, семьи. 6. Муж (обл. и прост.) ж. хозяйка и ласк. хозяюшка.
