Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?
Дантес не был исключительно благородным человеком, но и полностью бесчестным его назвать нельзя. Вляпавшись в историю с Екатериной, он ради своей карьеры и карьеры своего приемного отца решился на брак с не очень любимой девушкой. Однако Пушкин был неуступчив. Создавалось впечатление, что он жаждет этой дуэли. Причем сам Дантес не вызывал у него резкой антипатии. Поэт находился в каком-то трансе, его решительность, свойственная фаллически-нарциссическому характеру, переросла в упрямство, непонятное людям с нормальной психикой.
В этом вызове изначально не было никакой логики. Анонимные письма никогда не были поводом для дуэли. Светские ухаживания Дантеса, даже более настойчивые, чем позволялось в свете, тоже не повод для кровавого поединка. Граф В. Соллогуб, так много хлопотавший в этой дуэльной истории, в одной из записок отметил: «Я говорил, что на Пушкина надо глядеть как на больного, а потому можно несколько мелочей оставить в стороне».
Во время сложных преддуэльных переговоров, вспоминает В. Соллогуб, Пушкин был в ужасном порыве страсти: «“Дантес подлец. Я ему вчера сказал, что плюю на него, – говорил он. – Вот что. Поезжайте к д’Аршиаку (секундант Дантеса. – А. Л.) и устройте с ним материальную сторону дуэли. Как секунданту, должен я вам сказать причину дуэли. В обществе говорят, что Дантес ухаживает за моей женой. Иные говорят, что он ей нравится, другие, что нет. Все равно, я не хочу, чтобы их имена были вместе. Получив письмо анонимное, я его вызвал. Геккерн просил отсрочки на две недели. Срок кончен, д’Аршиак был у меня. Ступайте к нему”. – “Дантес, – сказал я, – не хочет, чтоб имена женщин в этом деле называли”. – “Как! – закричал Пушкин. – А для чего же это все?” – И пошел, и пошел. – “Не хотите быть моим секундантом? Я возьму другого”».
Психоанализ утверждает, что несоответствие характера и внутреннего, истинного «Я» человека, является основой для проявления невротических реакций. «Каждый невроз, – писал Вильгельм Райх, – возникает из-за противоречия между подавленными инстинктивными потребностями, которые включают в себя детские потребности, и подавляющими силами Эго (субъективное Я)».
Человек, отождествляющий себя со своим характером, по мнению А. Лоуэна, не задается никаким вопросом, пока этот характер помогает ему действовать, не создавая излишних проблем в жизни. Если же проблемы возникнут и какая-либо из жизненных функций нарушится, то человек в первую очередь будет считать виновными окружающих его людей.
В этой дуэльной истории мы видим, что невротическое поведение Пушкина было замечено его друзьями. Поэт бросался на всех, обвинял окружающих в непонимании его проблем. Виноваты все: общество – в том, что перестало восхищаться им как поэтом, царь – в том, что волочится за его женой и не отпускает со службы, друзья – в том, что не сочувствуют его гневу, Дантес – в ухаживаниях за Натали, жена – в благосклонном отношении к этим ухаживаниям. Структура характера – это результат компромисса, выражение динамического равновесия противоборствующих сил – инстинктов и субъективного «Я» – и, как таковая, до поры до времени сохраняет относительную стабильность.
Однако в событиях 1836 года, особенно после получения диплома, истерический характер поэта вступил в противоречие с тем, чего хотел добиться Пушкин. Поэт хотел славы, спокойной семейной жизни, благосклонности царя, твердого материального положения, нового порыва творчества. Но получилось все наоборот. Сильный невроз, развивающийся на почве ревности, ущемленной гордости, полного финансового краха, творческой и сексуальной импотенции, направлял поэта к совершению необычных, необъяснимых логикой нормального человека поступков.
Скорее всего, поэт находится в состоянии невроза навязчивых состояний, произошедшим при изменении жизненных обстоятельств. В этом случае структура характера поэта начала не соответствовать задачам, которые поставил перед собой Пушкин. Подавленные инстинктивные силы поэта вырвались наружу в виде безудержного гнева и неоправданных поступков, и это явилось угрозой для спокойного и разумного действия его субъективного «Я».
Видимо, повторные неудачи поэта в дуэльном деле заставили его усомниться в правильности своего поведения, или он только сделал вид, что смирился. Наконец после долгих уговоров Пушкин согласился на официальную встречу с Геккерном, которая произошла на квартире Загряжской.
Здесь было официально объявлено о согласии двух семей на брак Дантеса с Екатериной, и Пушкин взял вызов назад. Поэт считал, что он тем самым поставил Дантеса на колени. Но план его мести на этом не кончался. Пушкин собирался нанести второй удар уже по нидерландскому посланнику. Не сдержанный в словах, поэт резко высказался в салоне В. Ф. Вяземской: «Я знаю автора анонимных писем, и через неделю вы услышите, как будут говорить о мести, единственной в своем роде; она будет полная, совершенная; она бросит человека в грязь; громкие подвиги Раевского – детская игра перед тем, что я намерен сделать». На состояние поэта повлияли события, произошедшие в его семье после объявления помолвки между Дантесом и Катрин Гончаровой.
Екатерина была на седьмом небе от счастья, однако, сама Наталья Николаевна восприняла эти события совсем не радостно. «… не желая верить, что Дантес предпочел ей сестру, – писала графиня Фикельмон, – она по наивности, или скорее, по своей удивительной простоте, спорила с мужем о возможности такой перемены в сердце, любовью которого она дорожила, быть может, из одного тщеславия».
Чувства Натали к Дантесу вряд ли угасли, как того желал поэт, «в отвращении самом спокойном». Через несколько дней С. Н. Карамзина напишет: «Натали нервна, замкнута, и, когда говорит о замужестве сестры, голос у нее прерывается». А. Арапова в своих воспоминаниях несколько драматично, но, видимо, вполне правдиво, передала отношения сестер друг к другу после объявления злосчастной помолвки. «Наталью Николаевну это неожиданное сватовство поразило еще сильнее мужа. Она слишком хорошо видела в этом поступке необузданность страсти, чтобы не ужаснуться горькой участи, ожидавшей ее сестру.
Екатерина Николаевна сознавала, что ей суждено любить безнадежно, и потому, как в волшебном чаду, выслушала официальное предложение, переданное ей тетушкою, боясь поверить выпавшему ей на долю счастью. Тщетно пыталась сестра открыть ей глаза, поверяя все хитросплетенные интриги, которыми до последней минуты пытались ее опутать, и рисуя ей картину семейной жизни, где с первого шага Екатерина Николаевна должна будет бороться с целым сонмом ревнивых подозрений невыразимой мукой сознания, что обидное равнодушие служит ответом ее страстной любви. На все доводы она твердила одно:
– Сила моего чувства к нему так велика, что, рано или поздно, оно покорит его сердце, а перед этим блаженством страдание не страшит!
Наконец, чтобы покончить с напрасными увещаниями, одинаково тяжелыми для обеих, Екатерина Николаевна в свою очередь не задумалась упрекнуть сестру в скрытой ревности, наталкивающей ее на борьбу за любимого человека.
– Вся суть в том, что ты не хочешь, ты боишься его мне уступить, – запальчиво бросила она ей в лицо.
Краска негодования разлилась по лицу Натальи Николаевны:
– Ты сама не веришь своим словам, Catherine! Ухаживание Геккерна сначала забавляло меня, оно льстило моему самолюбию: первым побуждением служила мысль, что муж заметит новый, шумный успех, и это пробудит его остывшую любовь. Я ошиблась! Играя с огнем, можно обжечься. Геккерн мне понравился. Если бы я была свободна, – не знаю, во что бы могло превратиться мимолетное увлечение. Постыдного в нем ничего нет! Перед мужем я даже и помыслом не грешна, и в твоей будущей жизни помехой, конечно, не стану. Это ты хорошо знаешь. Видно, от своей судьбы никому не уйти!
И на этом покончилось все объяснение сестер».
Еще более мучительным чувством для поэта, чем поведение Геккернов, было видеть, как сильно волнуют его жену отношения с Дантесом.
Поначалу Пушкин «казался очень довольным и удовлетворенным». Все складывалось, как он хотел. Дантес был посрамлен, его карьера покачнулась. Но как писал брату А. Карамзин, сын историка: «Пушкин торжествовал одно мгновение, ему показалось, что он залил грязью своего врага и заставил его играть роль труса». На самом деле все обернулось против самого поэта, потому что в свете заговорили о благородстве Дантеса, который, пожертвовал собой ради чести госпожи Пушкиной.
Старший Геккерн потребовал, чтобы Дантес написал Наталье Николаевне письмо, «в котором заявлял, что отказывается от каких бы то ни было видов на нее». Тем самым Геккерн хотел доказать, «что он прилагал все усилия, чтобы «прервать эту несчастную связь». Письмо Дантеса говорило о разрыве отношений, и сама Наталья Николаевна, по словам барона, показала это письмо мужу и «воспользовалась им, чтобы доказать, что она никогда не забывала своих обязанностей».
