Мелвин Брэгг - Приключения английского языка
Австралийцы не устают восторгаться своим языком. В 1965 году Аффербек Лаудер (Afferbeck Lauder) опубликовал книгу Let Stalk Strine (в ее названии использована преднамеренная игра слов, позволяющая перевести ее двояко: «Давайте говорить по-австралийски» и «Давайте проследим [путь развития] австралийского языка»; страйн — австралийский диалект английского языка). В ней приводились такие примеры изменения написания и произношения слов, как gorinie в значении do you have? — (у вас есть?); gonnie apples? — «у вас есть яблоки?»; half past — harps (half past two — половина третьего — превращается в Австралии в harps two), baked и necks (имеются в виду bacon and eggs — ветчина с яичницей) — emma necks, breakfast foods (продукты для завтрака) — scremblex (омлет).
Cossie означает купальный костюм, pokies — торговые и игровые автоматы, drongo — глупец, no-hoper (неудачник) и gutless wonder (размазня, рохля) в пояснениях не нуждаются, chine означает mate (приятель, от China plate в рифмованном сленге). Об особо уважаемом человеке говорят blood worth bottling (отличный парень, буквально «твою кровь стоит разлить по бутылкам»). Деньги, как и везде, получили массу наименований: splosh, spondulicks, boodle; спиртное отстало лишь немного — spifflicated, rotten, full as a boot; для пускания ветров нашлось выражение shooting a fairy. Коротким словом рот называют англичанина, обычно с пренебрежением, но все же (я знаю это по собственному опыту и опыту многих знакомых) признавая в нем родственника, хоть и дальнего.
Однако эти типично австралийские слова завоевали официальное признание сравнительно недавно. До 1970-х годов настоящий язык австралийских улиц и степей, язык, который, собственно, и является австралийским, не имел доступа в словари.
Словарь Маккуори (Macquarie Dictionary) в конце концов допустил этот язык в почтенный твердый переплет.
Bluey: изначально — свернутое голубое одеяло, принадлежность путешественника по австралийскому бушу, а также ироническое наименование рыжеволосого человека; hump the bluey — вести жизнь степного бродяги.
Bonzer (прил.): замечательный, превосходный, а также восклицание, выражающее радость.
Boofhead: глуповатый верзила; слово обязано своим возникновением персонажу комиксов, публиковавшихся в «Сидней дейли миррор» с 1941 года, и происходит от buffalo head.
Daggy: грязный, неряшливый человек; позднее — невежа.
Dob: точно ударить ногой (как в футболе); he’s dobbed another goal — он забил еще один гол; dob in — предать; dob on — «настучать» на кого-нибудь.
Druthers: искаженное I’d rather (выбор, предпочтение); if I had my druthers, I’d be in bed (будь у меня выбор, я уже лежал бы в постели).
Dunny: уборная на улице; используется в таких фразах, как all alone like a country dunny (совсем один, все равно что сельский нужник) = отдельный (с 1960-х гг.); bangs like a dunny door in a gale (гремит, как дверь нужника в бурю); couldn’t train a choko vine to grow up a dunny wall (не сумел пустить лозу чоко по стене уборной) = бесполезный (чоко или чайот — распространенное в Австралии культурное растение); слово является сокращением от dunniken из британского диалектного danna (экскременты) и ken (дом).
И так до конца алфавита:
Widgie: женщина, принадлежащая к контр культуре 1950–1960-х гг., внешними признаками которой служат короткая стрижка, обтягивающая одежда, грубость в поведении и беспорядочная половая жизнь (мужчины такого рода называются bodger или bodgie).
Woofering (военный жаргон): обряд посвящения в курсанты, в ходе которого к гениталиям новичка приставляют горловину шланга работающего пылесоса.
Wowser: брюзга или человек, которому нравится портить другим настроение; предположительно акроним фразы we only want social evils remedied (мы стремимся лишь к исправлению общественных пороков), лозунга, введенного журналистом и политиком Джоном Нортоном (1862–1916).
Доктор Кейт Берридж охарактеризовала то, что, по ее мнению, является «наиболее отличительной особенностью австралийского английского языка». Ее наблюдение может показаться довольно прозаическим, но, как это не единожды бывало в истории английского языка, накопление мелких, на первый взгляд, частностей (например, распространение предлогов) влекло за собой важные сдвиги. Все происходящее с английским языком (слово «приключение» вновь представляется здесь вполне уместным), как мне кажется, часто зависит от мельчайших различий, совершенно незаметных развилок на дороге, но после того, как путь выбран, время и обстоятельства эволюции могут направить язык по совершенно неожиданному и непредсказуемому руслу.
Возможно, так и произошло из-за пристрастия австралийцев не только к сокращениям, но и к добавлению в конце слов -о и -ie. Кейт Берридж приводит, в частности, такие примеры: Robbo, the weirdo journo from Freeo ended up on a dero and metho (Робб, странноватый журналист из «Фри», в конце концов сделался бродягой и пьет метиловый спирт) или I took some speccie piccies of us opening our Chrissie pressies at brekkie (я сделал несколько прекрасных фотографий того, как мы распаковываем наши рождественские подарки за завтраком). Она сама признается, что эти примеры — преувеличение, но не исключено, что действительность вскоре подтянется до этого уровня, поскольку такие явления кажутся эндемичными, характерными для путей, по которым австралийский английский стремится стать самостоятельным языком. Интересно, что такое стремление подталкивается отнюдь не австралийским истеблишментом, который даже сейчас, когда я это пишу, сохраняет вассальную преданность Лондону и Елизавете II и не желает говорить на австралийском «просторечии». Однако именно австралийское просторечие определяет языковые события, а возможно, и будущее языка.
Над такими окончаниями можно посмеиваться, как над уменьшительными, но те же самые окончания могут выражать и «ласкательный» смысл. Доктора Кейт Берридж, например, называют Като (Каto). Человек, работающий на верфи (wharf), становится wharfie, музыкант — muso; москит — mozzie, magpie (сорока) — Maggie; и, пожалуй, самым распространенным из таких слов следует считать arvo — afternoon. Доктор Берридж до сих пор не смогла понять, почему к одним словам присоединяется -о, к другим -ie, а многие вовсе не сопровождаются уменьшительно-ласкательным окончанием. Но, думаю, она права в общей оценке самого явления.
Еще одним и наиболее поразительным для многих иностранцев свойством австралийского английского языка является австралийский акцент. Долгое время он раздражал и оскорблял даже власти самой Австралии. В книге «Ужасный австралиец» (The Awful Australian, 1911) Валери Десмонд пишет: «Приезжего поражает не само причудливое произношение. Его прежде всего поражает необычная интонация, свойственная речи австралийца. В этой стране не существует такого явления, как культурная спокойная беседа; каждый подает свои реплики нараспев, как будто декламирует белые стихи в манере плохого чтеца».
Так все и продолжалось вплоть до 1926 года, когда директор по образованию штата Новый Южный Уэльс писал: «Говорят, что представители других народов могут распознавать австралийцев по их речи».
Решился бы он повторить эти слова сейчас? Благодаря своим «мыльным операм», своим спортсменам и своим писателям, австралийцы сейчас воспринимаются всем миром как люди, неприкрыто гордящиеся своим языком и нисколько не сомневающиеся в своем праве говорить так, как они говорят. Австралийский английский звучит молодо, он полон жизненных сил и энергии. Главное заключается не в том, что он обрел собственный голос. Он издавна начал добиваться этого в уникальных условиях, к этому приложили свои объединенные усилия обитатели различных областей Англии, лондонцы, ирландцы и шотландцы, многим из которых меткие высказывания и полу-тайные речевые «коды» помогали выжить. На мой взгляд, главное состоит в том, как он могучим всплеском энергии, особенно на протяжении жизни двух последних поколений его носителей, сбрасывал оковы метрополии, но цепко сохранял сердцевину полученного от нее языка, переделывая его на австралийский манер.
22. «Со всеми бородавками»
Случается, что достоянием истории становятся, казалось бы, совершенно незначительные эпизоды из жизни великих людей. Оливер Кромвель, цареубийца, первый лорд-протектор, создатель единственного в своем роде Содружества, сокрушитель могущественных замков, которого Мильтон назвал Our Chief of Men — «Наш вождь, неустрашимый Кромвель» (перевод Ю. Корнеева), запомнился также и фразой «со всеми бородавками» (Warts and all), произнесенной при обсуждении того, каким должен быть его парадный портрет. У английского языка «бородавок» не меньше, чем их было на лице Кромвеля, и поскольку тень в портрете не менее важна, чем свет, мы в этой главе рассмотрим именно то, что можно было бы назвать бородавками.
