А. Галкин - Рефераты для дурёхи
Очень похоже, что все это пародия на астрологические представления. Солнце воплощает, по Аристофану, мужскую природу, Земля – женскую, а Луна совмещает мужскую и женскую природу. Вот что говорит Аристофан о людях, вернее их предках:
«Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, – мужского и женского, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее бранным, – андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов – мужского и женского. Кроме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, глядевшие в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь рост, – так же как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед. А было этих полов три, и таковы они были потому, что мужской искони происходит от Солнца, женский – от Земли, а совмещавший оба этих – от Луны, поскольку и Луна совмещает оба начала. Что же касается шаровидности этих существ и их кругового передвижения, то и тут сказывалось сходство с их прародителями. Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов, и то, что Гомер говорит об Эфиальте и Оте, относится к ним: это они пытались совершить восхождение на небо, чтобы напасть на богов.
И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ними, и не знали, как быть: убить их, поразив род людской громом, как когда-то гигантов, – тогда боги лишатся почестей и приношений от людей; но и мириться с таким бесчинством тоже нельзя было. Наконец Зевс, насилу кое-что придумав, говорит:
– Кажется, я нашел способ сохранить людей, и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу каждого из них пополам, и тогда они, во-первых, станут слабее, а во-вторых, полезней для нас, потому что число их увеличится. И ходить они будут прямо, на двух ногах. А если они и после этого не угомонятся и начнут буйствовать, я, сказал он, рассеку их пополам снова, и они запрыгают у меня на одной ножке».
Интересна здесь мотивировка богов по отношению к людям: людей становится в два раза больше, после того как боги их рассекли пополам, значит, и жертвоприношений сразу станет в два раза больше. Надо понимать это так, что боги не могут обойтись без людей, так как они и существуют благодаря жертвам, которые им приносят люди. Неизвестно тогда, кто же больше заинтересован в существовании другого: люди – в существовании богов, или боги – в существовании людей? Во всяком случае, и те и другие не выживут друг без друга, как считает здесь Аристофан.
Издевательский характер речи доказывают метафоры, которые употребляет знаменитый комедиограф. Зевс режет людей, «как разрезают перед засолкой ягоды рябины или как режут яйцо волоском». Люди сравниваются Аристофаном с рябиной перед засолкой или яйцами (видимо, греки разрезали яйцо волосом; о таком способе приготовления яиц я даже не подозревала).
Но этим дело не ограничивается. Аполлон, бог красоты, должен привести людей в какое-то мало-мальское эстетическое подобие после жестокой операции, совершенной над ними Зевсом. Люди должны были все время помнить свое место по сравнению с богами, то есть, как я понимаю, испытывать стыд, глядя на себя изуродованных. Аристофан даже обыгрывает существование пупка у людей. Пупок произошел в результате стягивания самим Аполлоном рассеченных Зевсом частей. Греки, которые поклонялись красивому человеческому телу, слушая речь Аристофана о перволюдях, должны были испытывать чувство дисгармонии и гадливости, если только они не смеялись, оценив остроумие Аристофана и богатство его фантазии:
«И каждому, кого он разрезал, – продолжает Аристофан, – Аполлон, по приказу Зевса, должен был повернуть в сторону разреза лицо и половину шеи, чтобы, глядя на свое увечье, человек становился скромней, а все остальное велено было залечить. И Аполлон поворачивал лица и, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок, к одному месту, именуемому теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие – оно и носит ныне название пупка. Разгладив складки и придав груди четкие очертания, – для этого ему служило орудие вроде того, каким сапожники сглаживают на колодке складки кожи, – возле пупка и на животе Аполлон оставлял немного морщин, на память о прежнем состоянии».
Не менее показательно сравнение изящного и грациозного бога Аполлона, между прочим бога искусства (его часто изображают с музыкальным инструментом – лирой или лютней), с сапожником, а людей соответственно – с сапогами, на которых Аполлон-сапожник разглаживает складки специальным сапожным орудием.
Любовь этих рассеченных половинок рисуется тоже очень драматично и вместе с тем комично, как в комедиях Аристофана, например в «Лизистрате», и притом с тем же оттенком здорового эротизма. Как будто бы драматург решил объяснить происхождение любви – как двуполой, так и однополой – самым смешным и абсурдным образом, а рассеченные люди снижаются теперь еще больше и сравниваются Аристофаном с цикадами, от которых исходит один только шум и стрекотанье. Вид новых людей, наказанных Зевсом, похож на плоских рыб – камбал. Невозможно представить, что бы речь Аристофана кто-нибудь мог бы воспринять всерьез и вывести из нее научную теорию, объясняющую несчастную, неразделенную любовь между людьми:
«И вот когда тела были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь. И если одна половина умирала, то оставшаяся в живых выискивала себе любую другую половину и сплеталась с ней, независимо от того, попадалась ли ей половина прежней женщины, то есть то, что мы теперь называем женщиной, или прежнего мужчины. Так они и погибали. Тут Зевс, пожалев их, придумывает другое устройство: он переставляет вперед срамные их части, которые до того были у них обращены в ту же стороны, что прежде лицо, так что семя они изливали не друг в друга, а в землю, как цикады. Переместил же он их срамные части, установив тем самым оплодотворение женщин мужчинами, для того чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдется с мужчиной – достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли бы передохнуть, взяться за дела и позаботиться о других своих нуждах. Вот с каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу.
Итак, каждый из нас половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину. Мужчины, представляющие собой одну из частей того двуполого прежде существа, которое называлось андрогином, охочи до женщин, и блудодеи в большинстве своем принадлежат именно к этой породе, а женщины такого происхождения падки до мужчин и распутны. Женщины же, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены, их больше привлекают женщины, и лесбиянки принадлежат именно к этой породе. Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные. Некоторые, правда, называют их бесстыдными, но это заблуждение: ведут они себя так не по своему бесстыдству, а по своей смелости, мужественности и храбрости, из пристрастия к собственному подобию. Тому есть убедительное доказательство: в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен. Питая всегда пристрастие к родственному, такой человек непременно становится любителем юношей и другом влюбленных в него».
Абсурд, высказанный Аристофаном бесконечен. Он течет из его уст, как из рога изобилия. Оказывается, те греки, которые любят мальчиков, должны обязательно стать знаменитыми и великими государственными деятелями, политиками. Получается, что политик всегда должен иметь извращенные половые пристрастия. Иначе он не достигнет значительного государственного положения. Но ведь это очевидная чушь! Я думаю, Аристофан ее хорошо понимал, но цель его речи, быть может, была провокация, желание позлить интеллектуалов, вроде Сократа или Агафона.
