Юрий Дружников - Куприн в дегте и патоке
Болезнь Куприна быстро прогрессировала. Поведение писателя было, как говорят психиатры, неадекватным. Его перевезли на арендованную дачу в Гатчину, под Ленинград, обещали вернуть дом. Библиотека Куприна в его Гатчинском доме после революции была разворована, и сейчас еще на черном рынке появляются раритеты с его подписью и дарственными надписями ему.
Вернувшийся из-за границы всемирно известный автор оказался прочно отрезан от цивилизации. Он не сумел бы, даже если б мог, ни возмутиться, ни высказать слово, которое бы услышали на Западе.
Скоро Александра Ивановича торжественно похоронили. Организации, занимавшиеся живым Куприным, сдали его досье в архив и занялись другими эмигрантами. А миф было поручено докраивать творческим союзам. На Запад потекли статьи о счастливой жизни, которую увидел Куприн перед смертью, о его значении для социалистической культуры. За все эти измышления писатель ответственности не несет. Мертвые сраму не имут, а наш несчастный Фауст и по сей день расплачивается за сделку с Мефистофелем.
Через пять лет, весной 43-го, Елизавета Морицевна повесилась в Гатчине от голода, холода, тоски и бессмысленности существования.
Приказ — считать классиком
Последующие полвека можно охарактеризовать как апофеоз советского куприноведения. К сожалению, с потерей не только чувства исторической реальности, но и простой стеснительности.
Перед возвращением Куприна из-за границы советская пресса вела себя сдержанно. Что если операция сорвется? Возьмет старик да заупрямится. «Правда» сообщила о выезде Куприна из Парижа 31 мая, когда его встретили в Москве. Пока Куприн был жив, авторы, писавшие о нем, как и компетентные органы, все же осторожничали: вдруг кто из иностранных журналистов, знавших Куприна много лет, опровергнет опубликованную чепуху. А в советских издательствах будто плотину прорвало: отдельные издания, дешевые и подарочные, рассказы для детей, избранные однотомники и собрания сочинений — миллионные тиражи.
Из многочисленных монографий, посвященных Куприну, статей и комментариев к его сочинениям советский читатель знал, что Куприн дружил с основоположником соцреализма Горьким. Но не положено было знать, что Куприн порвал с Горьким и его издательством «Знание» из-за расхождения во взглядах, сочинил на него злую пародию, а сотрудничал с Арцыбашевым, печатался в журналах «Мир Божий» и «Русское богатство», которые противостояли марксизму.
В советских исследованиях доказывалось, что статьи Куприна времени революции выражали радость перемен. Но замалчивалось, что речь шла о февральской революции. Как бы забывалось, что его рассказы «Гатчинский призрак», «Открытие», «Старость мира» полны скепсиса. Не упоминалось, что Куприн был арестован большевиками и лишь по счастливой случайности, в отличие от Гумилева, избежал расстрела.
В предисловиях и послесловиях компетентных авторов непременно говорится о том, что покойный писатель, хотя и был талантлив, «часто заблуждался, но в конце концов пришел к единственно правильному решению, что только величайший гений социализма ведет к расцвету человечности в этом измученном противоречиями мире». И еще: «Он гневно восставал против врагов Октябрьской революции и вместе с тем сомневался в ее успехе и в ее подлинно народной сущности».
Оказывается, эмигрировал Александр Иванович по недоразумению: «Поступок этот был неорганичен для него, был случаен», в эмиграции он «почти бросил писать». Это все сочинил о Куприне достойный человек — Константин Паустовский. Что греха таить, в отличие от героинь купринской «Ямы», советским авторам приходилось торговать не только телом, но и душой.
Из статей самого мастера, опубликованных на Западе, из воспоминаний его современников явствует, однако, что он «восставал» не против врагов Октябрьской революции, а против самой революции, утверждая, что, кроме бедствий, ничего она народу не принесла и не принесет.
Социализм виделся писателю серым существованием. «За счастье людей 33-го столетья, — пишет он, — нет никакого интереса разбивать голову». Проще говоря, Куприн за живого человека и против идеи насильно его осчастливить. Замысел Ленина только начинал реализовываться, а Куприн уже видел его суть: «Даже если эксперимент будет неудачным, если миллионы погибнут, а миллионы будут несчастны, он — эта помесь Калигулы и Аракчеева — спокойно оботрет нож о фартук и скажет: „Диагноз был поставлен верно, операция произведена блестяще, но вскрытие показало, что она была преждевременной. Подождем еще лет триста…“»
Коммунизм для Куприна — это «рай под заряженными ружьями». Именно из этого рая он бежал, а не просто по недоразумению «оказался на своей даче в Гатчине, отрезанным белыми от Петрограда». Именно осознав суть власти в городе на Неве, стал Куприн редактором антибольшевистской газеты «Приневский край». Эмигрировал не «в состоянии растерянности» и не «случайно», как написано в его советских биографиях, а вполне целеустремленно спасался от террора.
Лишь только Куприн отошел от революции, творчество его начало, писали критики, затухать. Его бранили за отсутствие «передового мировоззрения». А у него всю жизнь было отвращение к толпе. Революция для него — бессмысленное движение массы людей, и больше ничего. Сразу после Октября он мягко заявил, что учение о диктатуре пролетариата «перешло в дело не вовремя». В одном он ошибся: считал, что новый порядок долго не продержится.
Эмиграционный период был малоплодотворным в творчестве Куприна, узнаем мы из советских исследований. «На чужбине писатель не создал ничего значительного, мучительно тосковал по России и постепенно осознавал свои ошибки».
А в действительности с 23-го по 34-й год Куприн издал шесть книг, написал пятьдесят новых рассказов и три большие повести, фактически романы. А еще его многочисленные статьи и эссе. Правда, в них прошлое России представляется не столь мрачным, как раньше. Но мы понимаем почему. Все познается в сравнении. Написанный в Париже дневник путешествий по Франции «Юг благословенный» демонстрирует нам стиль зрелого журналиста, каковым Куприн был с молодости, когда в начале века описал свой полет на одном из первых самолетов, едва не стоивший ему жизни, когда ради того, чтобы понять, что есть в жизни риск и страх, заходил с папиросой в зубах в клетку к тигру — покурить.
Разумеется, в Советском Союзе публиковали ту часть творчества Куприна, которая «соответствовала». Недоступны были (хотя приводились выгодные цитаты) труды западных авторов о Куприне: Глеба Струве, Александра Дынника, Георгия Адамовича, Стефана Грэхема, Лидии Норд, Ростислава Плетнева, многочисленные мемуары о нем и западные издания, в которых он печатался.
Во время известной послесталинской оттепели либеральный журнал «Новый мир» высказался против догматизма в оценках Куприна (которыми не мог не грешить сам журнал). Но в период застоя критика снова принялась стыдить классика за реализм, далекий от последовательно революционной идеологии.
Впрочем, согласно Литературной энциклопедии 1966 года, Куприн уже дозрел до этой идеологии, потому что изобразил «яркий общественный протест против Молоха-капитализма» и выразил «восхищение героизмом вождей революции», хотя и опасался за судьбы культуры. А в статье «Русская советская литература как литература социалистического реализма» в третьем издании Большой советской энциклопедии Куприн просто был причислен к советским писателям и уже вместе с другими начал вести борьбу за коммунизм.
После развала Советского Союза живые умные писатели перестали вести эту борьбу, лозунги давно сняли. А мертвый бессловесный Куприн, получается, ведет. Я не удивился бы, если б следом за Пастернаком и Галичем его сделали бы членом Союза писателей. В конце восьмидесятых в Москве оставалось две организации, принимавшие покойников: Союз писателей и крематорий. Но вскоре и сам единый Союз писателей приказал долго жить.
Даже личная жизнь Куприна подгонялась под стандарты идеологических мифов. Он был человеком раздражительным, вспыльчивым и независимым во мнениях, невоздержанным на слово и дело. Без серьезного повода при гостях бросил горящую спичку на подол платья первой жены. К счастью, женщину спасли. От второй жены у него был ребенок, когда он еще не разошелся с первой.
Грешник, он не стеснялся приводить героинь своего романа «Яма» в приличное общество. Напившись, буянил, оскорблял, становился непредсказуем. Любил природу и — любил травить кошку собаками. «Ему нужно было бы, — вспоминает Тэффи, — плавать на каком-нибудь парусном судне, лучше всего с пиратами».
Еще во время войны и революции Куприн начал от тоски пить. Аркадий Аверченко писал о нем: «В таком виде не надо показываться на людях, а сидеть, спрятавшись, как медведь в берлоге». Многие годы Куприн страдал нашей несчастной российской болезнью, оживлялся, только выпив. Жена старалась давать ему не более стакана вина в день. Георгий Адамович называл это состояние Куприна смесью умудренности и старческого маразма. Периодами питие занимало классика больше политики (что литературоведами в штатском было учтено), ведь именно обещаниями выпивки и вымогали у него нужные подписи.
