Наталья Иванова - Либерализм: взгляд из литературы
А кому либеральное прозябание кажется пресным – милости просим в горы с альпинистами, в пещеры со спелеологами, вокруг света в тазу и т. п.: благородная нервотрепка гарантирована, зато совесть чиста.
Я не большой психоаналитик, но в случае с нынешним «консерватизмом» трудно избавиться от подозрения, что «консерваторы» переваливают с больной головы на здоровую, проецируя вовне какие-то очень личные неблагополучия.
Возможно, что следствием повального либерализма станет окончательный упадок традиционных конфессий, истории, искусства и много чего еще, дорогого сердцу гуманитария. Но паника из-за либеральной угрозы представляется мне этакой пессимистической маниловщиной – можно приуныть и в связи с предстоящим угасанием Солнца. Или судить и рядить о нежелательных последствиях эксплуатации perpetuum mobile. Неужели нет более простых и насущных забот? Ведь даже знание о собственной неизбежной и внезапной гибели не парализует психически нормального человека вконец, и он трудится, плодится, суетится, как какой-нибудь бессмертный.
«Плохой мир лучше хорошей ссоры» – вот мудрость либерализма. И с нею легко согласятся люди средних лет и старше, умудренные опытом, понабивавшие себе шишек, разуверившиеся в единственности или даже существовании истины, порастратившие пыл и задор. Так что конфликт либеральных и антилиберальных настроений ко всему прочему еще и вечное возрастное противостояние. Мальчики на то и мальчики, чтобы браться «перекраивать карту звездного неба». Подозрителен молодой человек, ни разу не сказавший будничному миру: «Да пропади ты пропадом!» Ленин прав: левизна – и впрямь детская болезнь. Так что нынешние «консерваторы» с левой резьбой еще и инфантильны. А спички, как известно, детям не игрушка.
Довод, что показным радикализмом «консерваторы» всего лишь дразнят ура-либерализм, только подчеркнул бы подростковую подоплеку противоборства: зрелые люди думают самостоятельно, а не назло кому-то. Один чеховский герой в сердцах восклицает: «Дело не в пессимизме и не в оптимизме <…> а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума». Вот именно.
Либерализм, спору нет, нешуточное испытание – безвкусицей, среди прочего. Но человек с обостренной чувствительностью все-таки волен (и еще долго, надо думать, останется волен) выключить телевизор, выбрать себе компанию по вкусу, на худой конец – предпочесть полное одиночество. Нынешний «консерватизм» не меньшая пошлость, да еще к тому же чреватая общественными катаклизмами, от которых не спрячешься – будь хоть трижды анахоретом. «Пропади ты пропадом» буржуазному миру последний раз говорили в России взрослые дяди столетие назад. И чем все это кончилось?! Но мы-то богатые, «едва из колыбели, ошибками отцов и поздним их умом» – с нас и спрос другой.
Выбор, мне кажется, невелик: умереть цивилизации так называемой своей смертью в самом отдаленном будущем или – вследствие несчастного случая в исторически обозримые сроки. В отличие от более темпераментных и озабоченных эстетикой идеологий либерализм при всех его пороках позволяет выиграть время. А там – видно будет.2. Либерализм перестал быть книжным понятием, сделался ежедневным опытом. Появилась возможность личного к нему отношения.
3. Мало читаю современников, не готов оценивать ответственно. Удачей либерального проекта считаю беллетристику Акунина, написанную с явной либерально-просветительской сверхзадачей.
4. Чуткий критик реагирует прежде всего на талант, а только потом на знамя, под которым писатель хочет себя видеть. Приятных неожиданностей можно и должно ожидать как «справа», так и «слева». Вот, собственно, и повод для объединения.
Борис Егоров:
1. Причины современного «антилиберализма» усматриваю в истории ХХ века. Россия к началу этого века с величайшим трудом освобождалась от многовекового барского и рабского сознания (две стороны одной медали); в круг интеллигенции (под интеллигенцией понимаю наличие не только образовательного ценза, но и нравственно-психологических черт: превосходства духовного над материальным и отдачи себя другим) стали активнее входить представители купечества и промышленников, духовенства и даже крестьянства. Революция 1917 года разрушила естественный исторический ход. Снова стали негласно культивироваться, при лицемерных лозунгах равенства, барство и рабство. Гонения на интеллигенцию шли параллельно с расцветом мещанства (главные черты его: бездуховность, эгоизм, зависть к успехам другого, ненависть к «чужим»). Ликвидация деспотического строя к началу 1990-х годов для почти господствующего в стране мещанства – не путь к либеральным и демократическим ценностям, а сигнал к безнаказанности и дикому обогащению. Многовековая ментальность раба, с верою не в труд, а в мгновенное чудо, раскованно проявилась в расцвете насилия, цинизма, прагматики и проч., и проч. Какой уж тут либерализм! Но опыт истории показывает: дикий капитализм героев ранних пьес Островского преображается в мир Третьяковых, Морозовых, Щукиных, а у чиновничьей власти вместо Аракчеевых оказываются Столыпины. И еще одно важное доказательство истории: законность и честность не только этически, но и материально более выгодны, чем беспредел и обман. Наш политический путь от Горбачева через Ельцина к Путину тоже впечатляет. Будущее – за либерализмом и демократией.
2. Вопрос нечеток. Что значит «новое»: имеются в виду те 1980–1990-е годы или же наши последние четыре-пять лет? В эти последние годы, пожалуй, наблюдается ослабление споров (острота дискуссий характерна для напряженных, переходных периодов, а сейчас – относительное затишье). Впрочем, крайние мнения есть всегда: откровенно лакейское западничество и космополитизм, с одной стороны, и шовинистическая ненависть ко всему инородному – с другой. Но ведь не такие крайности определяют серьезные сердцевины двух идеологий, которые, боюсь, всегда будут существовать. А может быть, и не надо бояться: однозначный, унифицированный мир непродуктивен и скучен.
3. Не понимаю вопроса. К настоящей художественной литературе, по-моему, неприменимы социально-политические термины.
4. Я могу назвать критику постмодернистской, когда авторы прежде всего желают себя показать, пококетничать, поэпатировать публику щекотливыми или грязными проблемами и образами, пожонглировать ими и т. д. Если некий В. Мерлин публикует в почтенном варшавском сборнике статью «Менструации Родины: след в литературе», то можно с уверенностью сказать: там только и будет субъективистский эпатаж читателей. Не знаю, какое тут можно найти «единое поле» и как тут вести диалог.
Бывают, впрочем, «выпендрежные» критики с рациональными зернами. У М. Золотоносова, помешанного на сексе и еврейском вопросе, всегда есть объективный материал. Тут можно вести диалог.
А критики в журналах, которые я читаю («Новый мир», «Звезда», «Нева»), в приличных газетах (А. Архангельский, И. Сухих, Н. Елисеев и им подобные), по-моему, не могут быть причислены к постмодернистам.Никита Елисеев: 1. Прежде всего я начну с объяснений и оправданий. Мне как-то очень уж боязно рассуждать на такие темы, где потребно великолепное знание социологии литературы или, скажем, ее политологии, психологии. Но раз вы меня спрашиваете, то постараюсь в меру сил и умения ответить. Только надобно помнить, что мои ответы не более чем ответы дилетанта, невнимательного, пристрастного наблюдателя. Я бы мог, конечно, отшутиться всерьез, как это сделал Ганс-Магнус Энценсбергер. В ответ на какую-то анкету он написал: мол, что же это я, на трех или больше страницах изложу то, над чем думаю всю жизнь? Что для меня важно? Возьмите да и прочтите все мои статьи – там найдете ответы. Но я не Ганс-Магнус Энценсбергер.
Итак, во-первых, слова «либерал» и от него производные не то чтобы стали, они и не прекращали быть бранными словами для определенной части не только критиков, а российского общества в целом. Просто следует понять, принять, объяснить, может, и примириться с тем, что в России была, есть и (наверное) будет сильная антилиберальная традиция. Слово «консерватор» в России никогда не было бранью. Ну подберите какое-нибудь словосочетание, подобное бранному «гнилой либерал», к консерватору? Я бы, конечно, рискнул для нынешних российских неоконсерваторов применить словосочетание «отмороженный консерватор», но согласитесь: в нем (в этом словосочетании) присутствует некий демонизм. «Гнилой либерал» и «отмороженный консерватор» – понятно, на чьей стороне будут симпатии большей части нашего общества.
Я не решусь объяснять причины антилиберальной традиции в России. Может быть, тому причиной правовой нигилизм, очень нам свойственный. Либерализм ведь произрастает на почве уважения к закону. Там, где на вопрос, как судить – по закону или по совести, отвечают (как правило) «По совести!», сложновато обеспечить полноценное существование либерализма. При том что не следует забывать: отвечают подобным образом не дураки, подлецы и трусы, а, напротив, житейски опытные, порядочные люди. В противном случае, разве пошутил бы Александр Иванович Герцен таким вот образом: «Жизнь в России была бы и вовсе невыносима, если бы все законы в ней соблюдались».
