Александр Мелихов - Былое и книги
Словом, магия была попыткой перенести законы социальной действительности на внесоциальную природу – именно расставание с этой химерой и было первым и едва ли не важнейшим шагом ко всем будущим «чудесам науки». Именно так: наука начинается с признания того, что в мире, кроме нас самих, никаким высшим волям до нас нет ровно никакого дела, что у природы нет любимчиков и что каждый из нас, и святой, и гений, и герой, подлежит ровно тем же законам, что и какой-нибудь червяк или булыжник. А потому сегодняшние маги пытаются поодиночке или разрозненными партизанскими соединениями взять реванш в войне, уже проигранной много веков назад могущественнейшими регулярными армадами, когда-то полностью контролировавшими весь подлунный мир. Сегодняшние шарлатаны и «добросовестно заблуждающиеся» простаки и маньяки любят защищаться тем аргументом, что ученые твердят какие-то вчерашние догматы, тогда как маги осуществляют некий новый поиск, однако дело обстоит ровно обратным образом: именно маги пытаются твердить зады тысячелетней давности.
Поэтому те общественные силы – конфессиональные, художественные, политические, – в чьи функции входит утешение страждущих, возбуждение в них хотя бы иллюзорных надежд, имеют все основания восстать на колдунов и ворожей как на недобросовестных конкурентов: ведь все респектабельные религиозные институты и построенные на утопических основаниях политические партии (а таковыми в какой-то степени должны быть все они, дабы выдержать состязание с другими утопиями) уже давным-давно молчаливо сошлись на том, чтобы не соблазнять паству твердыми и конкретными обещаниями чудес, относя их исполнение в неопределенное будущее, а то и вовсе в какой-то иной мир, и сделали это именно потому, что с горечью убедились в невозможности воскрешения мертвецов, в невозможности гармонического сожительства львов и ланей, в невозможности исцеления неисцелимых и вообще пришествия Царства Божия в какие-то гарантированные и обозримые сроки. Конфессиональные и политические лидеры сделали бы весьма благое и целесообразное дело, если бы воспользовались имеющимися в их распоряжении административными ресурсами, дабы удалить с респектабельной, публичной части общественного поля арьергардные осколки давным-давно потерпевшей поражение великой армии, продолжающие использовать неконвенциональное оружие.
Подчеркиваю: не полностью и окончательно удалить их с общественного поля вон, как худую траву, но лишь из его респектабельной, публичной части – из газет, телевидения, общественных залов и площадей. Шопенгауэр когда-то очень точно назвал астрологию величайшим проявлением человеческой самонадеянности: люди мнят, что даже звездам есть дело до их разборок, – так что астрологические прогнозы в солидных СМИ он наверняка бы счел национальным позором. А также сигналом всем остальным магам и пророкам: налетай, братва, наша взяла!
Разумеется, полностью защитить простаков от жуликов невозможно: как выразился один знаменитый либеральный реформатор далекого прошлого, если люди хотят избавиться от своих денег, никакой закон не сможет им в этом воспрепятствовать. Все, что мы можем для них сделать, это затруднить их обирание, загнать наперсточников и шулеров в тараканьи закутки, а побежденных хранителей тайны и веры – в катакомбы, пустыни, пещеры. Пускай слухи о творимых ими чудесах расходятся эзотерическим путем, от посвященного к посвященному, но не через объявления на газетных страницах или телеэкранах отвергнувшей их и отвергаемой ими цивилизации.
Не беспокойтесь, наиболее отчаявшиеся сумеют их отыскать и заключить договор «надежда в обмен на деньги». Для самых безнадежных договор действительно выгодный. Кое-что может дать и эффект плацебо, но главным эффектом все же чаще всего бывает обезболивающее воздействие иллюзий. Я сам наблюдал безнадежно больную женщину, которой врачи отпускали не более полугода, а знахарка гарантировала полное здоровье при условии регулярного наложения не так уж сложно приготовляемых припарок. Они и помогли как мертвому припарки, но зато несчастная женщина провела весь отпущенный ей срок в приятных хлопотах и надеждах, в коих, как известно, и заключался самый драгоценный дар Прометея. Не помните? Огонь и ремесла прикованный титан признавал менее ценным даром, нежели незрячие надежды. Дар настолько могучий, что он способен, подобно пожару, пожрать все мыслимые ремесла, если не держать его в узде. И не надо путать именно что божий дар с яичницей, обещания чудес с заблуждениями и авантюрами, порождаемыми самой наукой: во-первых, необходимость маскироваться научной терминологией типа «ген», «поле» и «энергия» уже служит серьезным ограничителем шарлатанской фантазии, а во-вторых, паранаука все же не запирает ворот для научной критики – главного средства борьбы ученых с изменниками в собственных рядах. Что говорить, нет в мире совершенства – контроль ученого сообщества не может полностью перекрыть дорогу мономанам и прохвостам (коих полностью разделить невозможно: Н. А. Тан-Богораз отмечал, что шаманы ухитряются сочетать самую искреннюю веру с самым бесстыдным шарлатанством), и все же паранауки вроде марксизма, расизма, фрейдизма или лысенковщины обретали социальную мощь лишь тогда, когда их брала на вооружение либо толпа, либо власть. Сама вознесенная на престол толпой. Науку же как социальный институт – именно институт, а не отдельных, хотя бы и крупных ученых – одурачить пока еще никому не удавалось: свои заблуждения она всегда замечала и отвергала раньше всех.
Когда пена оседает
Книга Александра Большева (СПб., 2012) названа по-шолоховски – «Наука ненависти»: автор с научной рациональностью исследует природу «конфронтационно-невротической ментальности», ненависти «с пеной на губах», которая «не подчиняется рациональной логике»: «Объекты ненависти необходимы людям, чтобы возлагать на них ответственность как за собственные неудачи, так и за несовершенство земного бытия в целом. Ненавидящий индивид одержим иллюзией, что если устранить ненавистное лицо (или явление), то сразу воссияет солнце благодати. <…> Ключевые события мировой истории отмечены печатью доминирования аффективной ненависти, которая, охватывая миллионы людей, становится регулятором их поведения – в результате же происходят революционные катаклизмы и истребительные войны».
Лично мне, признающему массовые иллюзии главной движущей силой истории, подобные подкопы под ее «материалистическое понимание» всегда приятны. Согласуется с концепцией Большева и мое представление об оборонительной миссии иллюзий: они защищают нас от осознания нашей беспомощности перед неотвратимым миропорядком, ведь гораздо приятнее считать причиной своих несчастий пусть могущественную, но все-таки устранимую фигуру или учреждение, чем неустранимую природу вещей. Или, тем более, собственную природу: обрушивая громы и молнии на очередного врага, человек старается заглушить в себе либо зависть к нему, либо ощущение, что и ему не чужды те же самые пороки.
В столь общей форме с идеями А. Большева, вероятно, согласятся многие, однако начинаешь невольно поеживаться, когда он прилагает их к фигурам сакральным. Героическое Кенгирское восстание в «Архипелаге ГУЛАГе»: «Делать ножи и резать стукачей – вот оно! <…> У Солженицына удивляет не сама по себе ненависть к стукачам, а откровенно невротический, исступленно-экстатический ее характер – у других авторов “лагерной прозы” мы ничего подобного не найдем». И впрямь: на первом месте не радость свободы, но сладость мести. «Пикантность ситуации придает то обстоятельство, что автор-рассказчик настойчиво презентирует себя в качестве истинного христианина и не устает осуждать всякое насилие, особенно революционное». Но «какие же стукачи – люди?!»
«Экстатическая радость в связи с массовой резней производит несколько странное впечатление еще и потому, что непосредственными исполнителями кровавой акции выступили в Кенгире блатари, уголовники – а к ним автор-рассказчик во всех остальных разделах книги относится резко негативно. Более того, мы узнаем, что в ходе кампании по уничтожению доносчиков погибло немало ни в чем не повинных людей – их убили по ошибке, ибо блатари особо не церемонились и не утруждали себя слишком скрупулезной проверкой. Но и это еще не все: оказывается, что убийцы стукачей, молодые бычки-“боевики”, требовали за свою вредную работу усиленного питания, а при отказе резали уже всех подряд: “Ведь навык уже есть, маски и ножи в руках”. Но, с точки зрения рассказчика, это мелочи: “…несмотря на эти отклонения, общее направление было очень четко выдержано…”». А невинные жертвы, лес рубят – щепки летят. Что уж говорить о степенях виновности, о смягчающих обстоятельствах, революционный суд знает лишь одну меру – высшую.
