Роман Пересветов - Тайны выцветших строк
Оба эти предположения были отвергнуты.
Тщательное изучение приписок привело ученого к следующим выводам.
Наряду с пространными замечаниями на полях Синодального списка и Царственной книги в тексте обеих летописей встречались и мелкие поправки, сделанные тем же почерком. Их было почти столько же, сколько и приписок, — около полусотни.
Вот об этих-то поправках уж никак нельзя было сказать, что они были продиктованы или перенесены из другой рукописи. Они могли быть сделаны только в процессе чтения. Многие слова и целые фразы были вставлены между строк внимательно читавшим текст и размышлявшим над ним редактором, который замечал даже незначительные описки, допущенные переписчиком. Зачеркивая какое-нибудь слово, он заменял его другим, более точно выражавшим мысль.
Правда, иногда он и сам ошибался, не дописывал слова, пропускал буквы, забывал поставить твердый или мягкий знак. Но эти пропуски и ошибки не могли быть следствием его неграмотности, а вызывались скорее его рассеянностью, тем, что мысль иногда угасала раньше, чем он успевал ее запечатлеть на бумаге. Ошибки обычно не повторялись. Замечая малейшие упущения писца, автор поправок забывал следить за собой, позволял себе писать так, словно над ним не могло уже быть никакого контроля.
Он писал, видимо, очень быстро, не заботясь о красоте почерка. Переписчики разберут! Но его описки оказались важным доводом для источниковеда. Такую небрежность не мог себе позволить переписчик, если бы он перебелял рукопись с царского образца.
Из того очевидного факта, что приписки и поправки были внесены в текст в процессе чтения, а также из факта небрежности письма можно было заключить, что они были сделаны собственноручно редактором Летописного свода. Почерк приписок был, таким образом, почерком Ивана Грозного.
За исследования о приписках к Лицевому своду Д. Н. Альшпицу была присуждена ученая степень кандидата исторических наук. Принимавшие участие в обсуждении его диссертации ученые единодушно подчеркнули выдающееся значение проделанной им работы, отметили ее новаторский характер и убедительность выводов. Правда, один из оппонентов, старший научный сотрудник Василий Георгиевич Гейман, заканчивая свое выступление, усомнился в том, что приписки сделаны собственной рукой Ивана Грозного. «Пока этот вывод не будет подтвержден находкой какого-нибудь другого, хотя бы одного автографа Грозного, — заявил ученый, — я вправе это оспаривать».
Лишь спустя несколько лет после окончания работы о приписках Д. Н. Алыницу удалось найти источник, окончательно подтвердивший правильность его заключений. Это случилось совсем неожиданно даже для него самого.
Уже будучи главным библиографом Отдела рукописей Государственной Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина и составляя в 1949 году, вместе со своим бывшим оппонентом В. Г. Гейманом, описание хранящихся в Публичной! библиотеке древнерусских грамот, Д. Н. Альшиц обратил внимание на одну из них, почерк которой показался ему знакомым. Вглядевшись внимательнее, он понял, что этот документ написан той же рукой, что и приписки к Лицевому своду.
Небольшая по размеру грамота оказалась последним предсмертным письмом Ивана Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь. Письмо это было обращено ко всей монастырской братии, даже к «крылошанам», то есть к поющим на клиросе церковным певчим, и к «лежням по кельям», то есть к прикованным к постели немощным старцам.
«Ног ваших касаясь, князь великий Иван Васильевич челом бьет», — униженно писал монахам чувствовавший приближение смерти больной Иван Грозный. Он просил их молиться об освобождении «от настоящия смертной болезни» и возвращении здоровья, о даровании отпущения грехов «моему окаянству». Умолял простить его, если он в чем-нибудь перед ними виноват, и, в свою очередь, прощал их вины. В конце письма перечислялось, сколько милостыни послал царь игумену и инокам, да «на корм», да «за ворота» нищим, да «на масло», чтобы дольше горели лампады.
«А сю есьми грамоту запечатал своим перстнем», — говорилось в последней строке.
Содержание этого предсмертного письма Ивана Грозного с небольшими пропусками было давно известно по списку XVII века, сохранившемуся в библиотеке древнего новгородского Софийского собора. Но на обнаруженной Д. Н. Альшицем в собрании рукописей Ленинградской Публичной библиотеки грамоте имелись помарки, а на обороте ее явственно виднелся оттиск печати царского перстня, прикладывавшегося Иваном Грозным в особо важных случаях к его личным письмам.
— Вот оно, то самое доказательство, которого вы требовали, — сказал Альшиц своему оппоненту.
Почерк, печать и содержание письма — все это свидетельствовало, что грамота была написана Грозным собственноручно. Понятно, что ни один дьяк или писец не осмелился бы подать царю грамоту с помарками.
Видно было, что Иван Грозный писал свою последнюю грамоту наспех. Покаянный характер письма объясняет, почему он не стал диктовать его дьяку и даже не дал переписывать набело. Специальной припиской о том, что он сам запечатал грамоту своим перстнем, царь, вместо дьяка, заверял ее подлинность.
Значение научной работы, носящей скромное название «Приписки к Летописному своду XVI века», не исчерпывается тем, что она по-новому объясняет важные события, происходившие в царствование Ивана Грозного. Исследование это проливает свет на то, как вообще создавались летописи. Из-за войн, пожаров и многих других причин древние летописи дошли до нас далеко не полностью. Например, от XI до конца XV века ни один летописный свод не сохранился в подлинном виде. Они известны только в отрывках в составе позднее написанных сводов. Тем более не уцелели до наших дней черновики этих летописей, обычно уничтожавшиеся после переписки текста набело. Только потому, что Иван Грозный наносил свои поправки прямо на листы готовой книги, его приписки избежали участи черновиков.
Тщательное изучение приписок, отдельных вставок, помарок, зачеркиваний помогло воссоздать до мельчайших подробностей весь процесс работы Грозного по подготовке истории своего царствования.
глава 3
ПРИКАЗ ТАЙНЫХ ДЕЛ
«ЧЕРНАЯ» КНИГА
Остатки секретного архива
Один ящик, три сундука, два дубовых, окованных железом сундучка, шестнадцать коробов и коробочек и четырнадцать холщовых простых и разноцветных мешков и мешочков. Если бы не было известно их содержимое, можно было бы подумать, что это домашний скарб какой-нибудь захудалой боярыни. Но тщательно составленная по приказу Петра I под наблюдением бывшего его учителя Никиты Зотова опись не оставляет никакого сомнения: в этих сундучках, коробах и мешочках действительно хранились остатки архива одного из самых загадочных учреждений XVII столетия — вездесущего Приказа тайных дел. По вычислениям историков, он был основан в середине этого столетия отцом Петра I царем Алексеем Михайловичем и упразднен сразу же после его смерти.
Обнаружены только остатки… Куда же девался весь архив?
…30 января 1676 года в четыре часа пополудни комнатные стольники князья Голицын, Лобанов-Ростовский, Урусов, Хованский, Куракин, Долгорукий вынесли из государевых хором окрытый серебряной объярью[17] и золотым аксамитом[18] гроб с окоченевшим телом царя Алексея Михайловича и водрузили на обитые алым бархатом погребальные сани. Вслед за гробом другие не менее знатные стольники, пыхтя, тащили покрытое черным сукном кресло, на котором восседал заплаканный наследник четырнадцатилетний Федор Алексеевич. В этот же день в сенях, а потом и в трапезной кремлевских хором один из преданнейших наперсников умершего царя, дьяк Приказа тайных дел Данила Полянский вместе с патриархом и ближними боярами привел к присяге новому царю «всяких чинов начальных людей». А уже через неделю молодой царь Федор Алексеевич по настоянию бояр отставил Полянского от должности и распорядился об упразднении Тайного приказа. Так внезапно исчезло зловещее учреждение, ведавшее, по мысли его основателя, «из всех дел самыми тайными».
Двум ближним боярам, князьям Никите Одоевскому и Михайле Долгорукому, и двум бывшим дьякам упраздненного приказа Дементию Башмакову и Федору Михайлову было поручено разобрать, переписать и отослать его дела по разным канцеляриям, «в которые какие пристойно». После смерти Алексея Михайловича в глазах его сына они, по-видимому, утратили всякую секретность, да и, кроме того, некоторые из них вовсе не были делами Тайного приказа. Они были затребованы туда только потому, что умерший царь случайно заинтересовался ими. Лишь небольшой дубовый ящик с личной перепиской Алексея Михайловича был «взнесен вверх» занимавшим теперь должность печатника бывшим дьяком Тайного приказа Дементием Башмаковым, и через некоторое время он же принес «наверх» мешок с тайными азбуками.
