Мелвин Брэгг - Приключения английского языка
Лоллардом был и Уильям Ленгленд, чья религиозная поэма «Видение о Петре-пахаре» была опубликована в 1390 году. Это была самая известная поэма того времени, подтвердившая, как глубоко проникли в умы идеи Уиклифа. Ленгленд писал на западномидлендском диалекте, и в отличие от произведений Чосера, обращавшегося к Лондону и знатокам, «Петр-пахарь» привлекал набожное провинциальное и сельское население, тяжелому и зачастую безысходному положению которого автор искренне сострадал.
Поэма написана аллитерационным стихом. Чосер использовал ритмический стих и схемы рифмовки, порывая с древней традицией; Ленгленд же обратился к древнему образцу, к «Беовульфу», повествуя, как строки поэмы явились ему на Мальвернских холмах:
In a somer seson, whan softe was the sonne,
I shoop [wrapped] me into shroudes [garments] as I a sheep were…
Ac on a May morwenynge on Malverne hilles
Me bifel a ferly, of Fairye me thoghte.
[I had a marvellous dream as if by supernatural intervention]
(Летнею порой, когда солнце грело,
Надел я грубую одежду, как будто я был пастухом…
Но как-то в майское утро на Мальвернских холмах
Со мною приключилось нечто удивительное; оно показалось мне чудом.
[Мне приснился дивный сон, будто навеянный свыше.])
Он оживляет аллитерационный стих, применяя его как основу, и его сны — о христианской жизни, о тяжелом положении бедняков и порочности духовенства — становятся более правдоподобными благодаря простоте описания. Ленгленд пишет:
Ac I beheelde into the eest an heigh to the sonne,
I seigh a tour on a toft, trieliche ymaked…
И в переводе на современный язык:
I looked to the East towards the rising sun
And saw a tower on a hill, wonderfully built.
A deep dell beneath, a dragon inside
With a deep ditch dark and dreadful to look at.
In between I found a fair field full of folk
Working and going about their business.
(Взглянувши на восток — высоко к солнцу,
Я увидел башню на возвышении, искусно построенную…
Под ней глубокую долину и в ней — тюрьму
С глубокими рвами, мрачную и страшную на вид.
Меж ними увидел я прекрасное поле, полное народа,
Со всякого рода людьми, простыми и богатыми,
Работающими и странствующими, как это водится на свете.
Some laboured at the plough
with no time for pleasure.
Planting and sowing and
sweating with effort.
Одни ходили за плугом,
редко предаваясь веселью;
Насаждая и сея, они несли очень
тяжелую работу.
I found there friars of all four orders
Preaching to the people to profit themselves
Glossing the gospel just as they liked.
Я нашел здесь нищенствующих монахов всех четырех орденов;
Они поучали народ для своей собственной пользы,
Толковали Евангелие, как им было угодно.
For the parish priest and the pardoner
Share in the silver
That the parish poor would have
If they were not there.
Ведь приходский священник и продавец индульгенций
Делят между собой серебро,
Которое досталось бы беднякам прихода,
Если бы не они.
Это должно было отражать язык народа, и этим языком Ленгленд продолжает начинание Уиклифа. Этот язык и его поэзия предваряют «Путешествие Пилигрима в Небесную Страну» и другие произведения, имеющие принципиальное значение для протестантского английского языка Реформации. Однако, по правде говоря, это все, что мог сделать в те времена поэт.
Несмотря на осуждение и гонения со стороны Церкви, после смерти Уиклифа копии его перевода Библии продолжали производить и распространять, даже когда смерть грозила только за обладание любыми произведениями Уиклифа. С поразительной отвагой католики, распространявшие английский язык, были готовы бросить вызов папе и рисковать жизнью и бессмертной душой ради возможности читать англичанам слово Божье на родном языке.
Но церковная иерархия не могла этого допустить. В 1412 году, спустя 24 года после смерти Уиклифа, архиепископ Кентерберийский приказал сжечь все труды Уиклифа и в письме к папе римскому привел список из 267 примеров ереси, «достойной сожжения», которые, по его утверждению, были обнаружены на страницах Библии Уиклифа. «Этот гнусный окаянный сын Змия, вестник и порождение Антихриста, Джон Уиклиф превысил меру собственной порочности, провозгласив целесообразность нового перевода Священного Писания на родной язык», — заявлял он.
В наше гораздо более светское время может возникнуть вопрос: к чему весь этот гнев? Что такого он натворил? Возможно, его бы помиловали, будь он классическим оксфордским богословом, довольствовавшимся исключительно переводом Библии. И если бы он не обрушился на Церковь, не бросил вызов ее мирской суете, не примешал богословскую критику к общественным беспорядкам, последовавшим за эпидемией чумы, удалось бы ему в таком случае впустить английский язык через главные двери и провести его по нефу к высокому аналою, на котором лежит Библия? Вряд ли. Правда, откровенная и циничная, заключалась в том, что латынь была признана языком Библии; это не подлежало пересмотру. Уиклиф представлял угрозу для устоев Вселенской церкви единого невидимого Бога. Это был уникальный пример могущества, воплощенного в языке.
Церковь не остановилась и на этом. В 1414 году император Сигизмунд, король Венгрии, созвал Констанцский собор. Это был самый впечатляющий совет, когда-либо созванный католической церковью. В следующем году Уиклифа признали еретиком, а весной 1428 года было приказано извлечь его останки из освященной земли.
В присутствии примаса Англии останки Уиклифа были выкопаны и сожжены. Предполагалось, что тем самым его лишают надежды на вечную жизнь, поскольку в день Страшного суда, когда тела покойных воскреснут, чтобы воссоединиться с душами избранников Божьих, душа Уиклифа не сможет воссоединиться с телом, и он окончательно погибнет, если раньше не сгинет в аду, о чем они с надеждой молились.
Библия осталась латинской, а неудача Уиклифа должна была послужить безжалостным уроком любому глупцу, задумавшему предпринять нечестивые нападки на Церковь, отстаивая английский язык.
Останки Уиклифа были сожжены на небольшом мосту через Свифт — приток реки Эйвон. Пепел был выброшен в реку. Вскоре появилось предсказание лоллардов:
The Avon to the Severn runs,
The Severn to the sea.
And Wycliffe’s dust shall spread abroad
Wide as the waters be.
(Эйвон впадает в Северн,
Северн устремляется в море,
А прах Уиклифа распространится повсюду,
Широко, как океан.)
На английском языке.
8. Язык государства
Потерпев поражение на одном фронте, английский язык сосредоточил силы на другом. Битва за души была проиграна, и пришло время взяться за политику. Новую борьбу подхлестнуло величайшее из научно-технических изобретений — печатное дело. Английский первопечатник Кекстон предпринял для упорядочивания норм английского языка не меньше, чем самый знаменитый из его авторов, Чосер. Это была борьба, в которой у безымянных чиновников было больше власти, чем у королей. Средневековая Англия закалилась в прошлых боях и стремилась к новым; война против Франции казалась нескончаемой. В той Англии короли шли впереди и вели за собой народ, и Генрих V, один из величайших королей-воителей, подобно Альфреду Великому воспользовался английским языком, чтобы сплотить англичан.
Важный момент можно отметить в его письмах домой из Азенкура: «Верный возлюбленный брат, — писал он после знаменитой победы, — преподобные святые отцы, верные и возлюбленные в Господе! Поскольку мы хорошо осведомлены о вашем желании услышать радостные вести об удаче в заключении мира между двумя государствами… мы сообщаем вам, что… наши усилия послали нам добрый исход». Давайте взглянем на первоисточник и перевод на современный английский:
Right trusty and welbeloved brober Right worschipfull and worschipfull faders in god and truest and welbeloved ffor as muche as we wote wele bat youre desire were to here Ioyfull tidings of oure goode spede touching be conclusion of pees betwixt be two Rewmes… we signiffie vnto yow bat… of oure labour hab sent vs a conclusion.
Right trusty and well beloved brother, right worshipful fathers in God and trusty and well beloved, for as much as we know well that your desire were to hear joyful tidings of our good speed touching the conclusion of peace between the two realms… we signify unto you that… our labour has sent us a good con good conclusion.
Всего лишь письмо, вроде бы мелочь, но как уместно здесь вспомнить, что из малых желудей вырастают могучие дубы, тем более что битва, о которой пишет король, по существу, выиграна за счет несгибаемой отваги «малых мира сего», английских стрелков, стоявших насмерть, как те могучие дубы. Составляя свои депеши на английском языке, Генрих V порвал с 300-летней традицией королевской власти. Это оказалось дальновидным решением. Английские короли заговорили по-английски еще во времена его отца, Генриха IV, но документы все еще составлялись на французском, как повелось с 1066 года. Письма Генриха можно рассматривать либо как окончательное признание правителями языка страны, либо как пропагандистскую акцию, для которой использовался текст, написанный на местном языке, чтобы его легче было распространять по стране.
