Мариан Ткачёв - Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей
Для То Хоая битва народа Байло[19] с водяными чудищами и освоение дикого острова – как бы модели бытия его предков, воплощение трудолюбия, таланта и нравственного величия народа. Оттого и звучит столь настойчиво проходящая сквозь весь роман тема любви к родине, ее чудотворным горам и рекам, плодам ее земли, голосам ее людей. Земля, сотворенная человеческими руками, и люди, творцы ее, – нераздельны.
За бесхитростной с первого взгляда естественностью и простотой повествования стоит огромный труд автора. То Хоай не только долгие годы готовился к этой своей работе, собирал материал, но и над самой рукописью трудился чуть ли не шесть лет. Я видел первый рукописный вариант романа; в сравнении с ним печатный текст книги кажется совершенно другим, новым произведением. Каждая деталь по-своему многозначительна и символична. Вот, скажем, Мон находит на песке человеческий след и думает: это свой человек, земляк – вот как большой палец торчит отдельно от прочих; и наоборот, глядя на Ма Ли, тот же Мон подмечает: большой палец на ноге у него поставлен прямо – стало быть, человек этот – чужеземец. В древности одним из названий земли вьетов было слово «Зиаоти» – страна людей с торчащими в сторону пальцами ног. Правда, смысл этого названия, да и сама вытекающая из него особенность строения стопы многим ученым представляются спорными; но писатель волен выбрать подходящий для его замысла материал. Или еще – чай, приготовленный из свежих листьев, как принято «в южных краях дело в том, что вьеты в старину не подсушивали (в отличие от китайцев) чайный лист на огне; так и сейчас еще готовят чай во многих вьетнамских деревнях. Гадание по куриным ножкам часто упоминается в преданиях вьетов; даже в старых китайских книгах отмечалось: прорицатели вьетов искусно гадают по куриным ножкам. На празднествах, описанных в романе, мы встречаем старцев, повествующих нараспев о славных деяниях прошлого; но такие выступления сказителей и впрямь были непременной частью вьетских праздников, их и доныне можно услышать на празднествах малых народностей Вьетнама. А странная вроде речь придворного мудреца, убеждающего государя Хунга в мятежных замыслах Ан Тиема? Едва ли не главный его довод – соотношение числа естественных гор и возвышений, насыпанных Ан Тиемом в Вайло (две горы – три горы; девяносто девять гор – сто гор). Но эта «мистика чисел» пришла из народных преданий: когда первый государь Хунг искал место для своей столицы, выбору его мешало то, что, скажем, холмов, протоков и т. п. было не сто, а лишь девяносто девять. Берега реки в Байло рушат водяные буйволы. Казалось бы, почему не драконы, не прочие чудища? Но То Хоай и здесь точен: по древним преданиям, именно в тех местах, где государь Хунг основал столицу, жили в реке черные водяные буйволы…
Точен и другой прием То Хоая: действие в романе развивается по законам так называемого эпического времени, течение которого не соотносится с какими-либо внешними точками отсчета, а прежде всего определяется закономерностями и развитием самого действия. Эта временная концепция органична для формы повествования, избранной автором, – формы романа-притчи…
Что же, спросите вы, «Затерянный остров» – это роман, так сказать, чисто исторический, далекий от нашего времени, его тревог, проблем и конфликтов? Нет, книга То Хоая весьма и весьма современна. Именно эпоха государей Хунг, в которую уходит своими корнями вся история вьетов, сегодня в центре внимания вьетнамских историков, археологов, этнографов. Ее изучают, о ней пишут и спорят. Разве не в ней истоки национального характера вьетнамцев, их стойкости и мужества, поразивших недавно весь мир? Вспомним слова президента Хо Ши Мина: «Государи Хунг славными деяниями создали отечество, наш с вами долг его отстоять и упрочить…».
Почти пятьсот лет назад, в 1492 году, в предисловии к «Дивным повествованиям земли Ланьнам» книжный муж By Куинь выражал надежду, что в будущем кто-нибудь из «любящих старину совершенных мудрецов» доищется до сути собранных в книге легенд, отшлифует ее замысел и украсит стиль. Этот его призыв услышал и воплотил в жизнь в своем романе наш современник То Хоай.
* * *Давайте снова вернемся в нашу эру и в наше столетие. Разговор об истории окончен. Это была вторая гуманная акция То Хоая. Предисловие, можно считать, закончено. То Хоай доволен, и теперь он, как было обещано заранее, рубится на пластмассовых мечах с моим шестилетним сыном.
Наконец То Хоай «убит» в третий раз и ему позволено перевести дух. Он садится за письменный стол, берет журнал и читает по складам русское название: «Хи-ми-я и жи-знь».
– Послушай, – спрашивает он, – а ты никогда не жалеешь, что не стал ученым? Конечно, литература – великая вещь. Бездуховный человек не создал бы теорию относительности, да и космического корабля не построил бы. А все-таки прекрасно, наверное, самому открыть нечто такое, что существует от века, но чего раньше, до тебя, никто не угадывал, не знал. Распахнуть перед людьми еще одну дверь в будущее.
Трудно не согласиться с этим. Но из врожденного чувства противоречия я возражаю, что вот, мол, многие считают, развитие науки, техники привело к созданию сверхмощного оружия, к уничтожению природной среды, и еще неизвестно, чем все это кончится.
– Нет, – говорит То Хоай, – я верю в людской разум. Наука и прогресс – нераздельны. Ясно, экологи правы, когда бьют тревогу. Да, природа больна, и виноваты мы, люди. Но главное – мы поняли это, осознали себя частью природы. Наши знания выросли тысячекратно; когда-то мы читали древесные срезы, сегодня мы можем прочесть генетический код. Человек исцелит раны, нанесенные природе, и наша Земля станет еще прекрасней.
Не правда ли, поразительна неколебимая вера в разум у человека, который, как и все его соотечественники, на протяжении десятилетий знакомился с техническим прогрессом большей частью через порожденные им средства уничтожения.
Он, выходец из народа, у которого завоеватели не раз пытались отнять его землю, достояние, язык, чувствует себя гражданином планеты. Это понятно, его книги изданы в разных концах земного шара. Он награжден международной литературной премией «Лотос», за рубежом удостоены премий фильмы, снятые по его сценариям, его рассказы. Его, председателя Ханойского отделения Ассоциации литературы и искусства, секретаря правления Союза писателей Вьетнама, коллеги из стран Азии и Африки недавно, на VI конференции в Луанде, избрали в секретариат своей Ассоциации.
Мир. Земля. То Хоай путешествует по ней не в одиночку – вместе с ним странствуют тысячи читателей его очерков. Есть у То Хоая на Земле три любимых города: Дели, Тбилиси, Бейрут. Нет, не ищите здесь следы пресловутого «восточного духа». Вспомним проникновенные строки То Хоая об афинском Акрополе и шедеврах ленинградского Эрмитажа; вспомним: среди любимых его писателей – Тургенев, Достоевский и Чехов, Малапарте, Моравиа, Мопассан, Метерлинк… Просто ему очень нравятся Дели, Тбилиси, Бейрут.
Что ж, пожелаем ему еще раз побывать там и во многих других земных городах. Нам пора попрощаться с То Хоаем. Вот он неспешно ходит по номеру гостиницы «Советская», проверяет, достаточно ли «научно» уложены чемоданы. Напоследок бережно складывает в портфель тетрадки в розовых корочках – рукопись романа «Чужбина»: он правил ее здесь, в этой тихой, уютной комнате. «Мне, – говорит он, – в путешествиях работается особенно легко».
Нет, не верится, что ему через год стукнет шестьдесят. Он, по-моему, вообще не меняется. Бег времени, перемены заметны лишь в его книгах. А впереди еще годы и – книги. Как утверждал он однажды: «Самый интересный рассказ всегда тот, который нам еще предстоит написать. Автор, взяв в руки перо, должен заранее видеть эту трудность, угадать эту муку, бесконечную эту надежду».
1979 г.
Нгуен Динь Тхи
Наши годы как зерна риса, что из горсти Революции развеяны по ветру[20].
Нгуен Динь Тхи«Вечер в устье реки»Теплым октябрьским днем мы сидели с Нгуен Динь Тхи в гостиной Союза писателей Вьетнама. Чашки, расписной чайник с пахучим зеленым чаем, сигареты были сдвинуты к самому краю приземистого стола. Перед нами громоздились кипы бумажных листов с эскизами костюмов и декораций к новой исторической драме Нгуен Динь Тхи. Как-то странно воспринимались средневековые уборы и крепостные стены в современном двухэтажном особняке на улице Нгуен Зу[21], звенящей ребячьими голосами (в школе закончилась первая смена), гудками машин и трелями велосипедов.
– Смотри дальше сам, – сказал Нгуен Динь Тхи, – мне надо позвонить режиссеру. Может, он к нам подъедет…
Худощавая фигура Тхи скрылась за перилами витой цементной лестницы. И я, прислушавшись к частому стуку его шагов, вспомнил вдруг, как таким же погожим днем двенадцать лет назад мы по этой самой лестнице поднимались на крышу дома. «Здесь, – сказал тогда Тхи, – прекрасный наблюдательный пункт. Большая часть города как на ладони и небо открыто чуть не до самого горизонта»… Оттуда и впрямь отлично были видны перипетии воздушного боя, быстрые стреловидные силуэты самолетов, грибы зенитных разрывов, дымные трассы ракет. Когда они настигали акулью тушу «фантома», из груди притихшего города вырывался вдруг тысячеголосый победный крик.
