Леонид Карасев - Гоголь в тексте
«– Погляди, какие я тебе принес черевики! – сказал Вакула, – те самые, которые носит царица…
– Нет! Нет, мне не нужно черевиков! – говорила она, махая руками и не сводя с него очей, – я и без черевиков…»
Строго говоря, в «Ночи перед Рождеством» – тринадцать разделов. Последний – четырнадцатый – совсем мал (всего в несколько предложений), но весьма выразителен: поминается здесь и черт в аду, и гадость, и плевки, и «кака» («яка кака намальована»). И это особенно задевает, когда сравниваешь эти последние слова повести с ее началом: «…ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа». Начал Гоголь с Христа и месяца, а закончил чертом: «гадость» и «кака» вместо красоты, добра и величия.
В финалах «Страшной мести» все те же знаки земли и низа: «пол», «конь», «хлев», «хмель», «грех», «могила», «содом», «земля», «черепки», «мертвецы грызут мертвеца», «хлебное семя, кинутое в земле и пропавшее даром в земле».
Повесть «Старосветские помещики». Предисловие начинается с описания «пестроты» и «блеска», а заканчивается сожалением рассказчика о том, как он приедет на то же место и увидит «их прежнее, ныне опустелое жилище» и «кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик – и ничего более». Таков же и финал всей повести: «Избы (…) развалились вовсе», мужики разбежались…». Иначе говоря, хорошее, бывшее в начале, как это обычно водится у Гоголя, к концу становится негодным и плохим.
В конце первой главы «Тараса Бульбы» козаки покидают хутор: «оглянулись назад; хутор их как-будто ушел в землю», а затем равнина и вовсе «все собою закрыла». В финалах третьей и пятой глав – «земля» и «куча» (заснувшая на земле пьяная компания и Андрий, пробирающийся с татаркой по подземному ходу); затем снова – «ноги»: татарка «скинула с себя черевики и пошла босиком». Далее в финалах глав мы увидим вырывание волос из головы, надругательство над полячкой («пыль», «земля», тело, разорванное на части), козацкие кости, «разбитые возы» и «расколотые сабли», Тараса, рухнувшего, «как подрубленный дуб, на землю», и т. д.
Конец одиннадцатой главы (пытки Андрия) настолько ужасен, что не хочется воспроизводить его еще раз. Тема все та же: «порча тела». То есть, если обобщить сказанное, перед нами снова трансформация, перевод чего-то хорошего, здорового, в больное и мертвое.
Все та же «порча тела» и в последней, двенадцатой, главе повести, где опять-таки в самом конце описывается гибель Тараса. Появляется здесь и очередное упоминание о ногах: «А уже огонь подымался над костром, захватывая его ноги…».
В «Вие» первая ночь Хомы в церкви заканчивается падением гроба на землю, а в конце третьей звучат глухие шаги Вия и дается его описание («Весь он был в черной земле»). Общий финал: нечисть бросилась бежать в окна церкви. «Так навеки и осталась церковь, с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном…». В финале послесловия упоминается «бурьян» и старая «подошва от сапога», то есть вещь бросовая и вместе с тем снова связанная с мотивом «ноги».
В начале «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – гимн бекеше: «Описать нельзя: бархат! серебро! огонь!». В финале – грустная картина осени с важными для гоголевской концовки словами. Здесь уж земля, так земля, грязь так грязь! «Тощие лошади (…) потянулись, производя копытами своими, погружавшимися в серую массу грязи, неприятный для слуха звук. Дождь лил ливмя на жида, сидевшего на козлах и накрывшегося рогожкою. Сырость меня проняла насквозь. Печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. – Скучно на этом свете, господа!» Здесь едва ли не все значимо – от мифологических оттенков (лошади, копыта) до общей картины «порчи», приведения в негодность исходно «хороших» земли («серая масса грязи» и «изрытое» местами поле) и неба («слезливое без просвету»). Сюда же следует отнести и хозяек мусорных куч – галок с воронами, и главные цвета, цвета земли – черный и серый. Наконец, и сам «инвалид» с его «серыми доспехами» также попадает в рубрику отжившего, сломанного: был здоровый человек, стал инвалидом, да и одежда его пришла в негодность, оттого он ее и чинит.
В финале повести «Невский проспект» Петербург представлен как город лживый, дьявольский («все дышит обманом»). Линия «снижения» образа сказывается и в привычном для Гоголя упоминании в финале какой-нибудь дряни. В данном случае речь идет о фонаре, который может испачкать прохожего «вонючим своим маслом».
В финале «Носа» упомянута вещь, которая хотя и не есть совершенная «дрянь», но сама по себе является пустяком или чем-то ненужным. В «Старосветских помещиках» это были «небольшие безделушки», в «Вие» – прихваченная звонарем «старая подошва от сапога», в «Носе» это «орденская ленточка», которую майор Ковалев купил «неизвестно для каких причин, потому что он сам не был кавалером никакого ордена».
Повесть «Портрет» состоит из двух частей, и в обоих финалах речь идет о происшествии, случившемся с картиной. В первом случае это «изрезанные куски тех высоких произведений искусства, которых цена превышала миллионы», во втором – картина и вовсе исчезает со стены, так будто ее и не было. Финал первой части, конечно, более выразителен в интересующем нас смысле: ценность, «добро», превратившиеся в мусор. Что касается финала «Портрета», как он дан в редакции «Арабесок», то здесь повторяется ситуация концовки «Вия», «Старосветских помещиков» и «Носа»: последние слова повести – опять о чем-то «пустом», ненужном или незначащем. В «Портрете» как раз последнее слово и употреблено: посетители смотрят на портрет и видят, как изображение начинает исчезать. «Что-то мутное осталось на полотне. И когда подошли к нему ближе, то увидели какой-то незначащий пейзаж».
В финале «Шинели» интересующего нас материала не так много. Можно, конечно, сказать, что вместо живого человека здесь представлен мертвец, и, таким образом, схема снижения, превращения одного в другое сохраняется, но это, пожалуй, было бы натяжкой. Скорее, важны здесь сами подробности концовки, например то, что рот мертвеца пахнул «страшно могилою» (запах из ряда, отсылающего к теме разложения, дряни, гнили и пр.).
Повесть «Коляска» возвращает нас к теме вещей, которые исходно казались или назывались «хорошими», а в финале оказались чем-то малоинтересным или даже никчемным. В начале повести была «чрезвычайная коляска настоящей венской работы», а в финале оказывается, что она не только «не стоит четырех тысяч», а и «двух не стоит. Просто ничего нет».
В финале «Ревизора» рассматриваемая тема снижения или деградации растянулась на несколько заключительных страниц комедии. В последнем явлении во время коллективного чтения письма Хлестакова хорошее или значительное буквально на глазах превращаются во что-то плохое и никчемное с соответствующим набором слов и выражений. Вместо «уполномоченной особы» – «Ни се, ни то, черт знает что такое».
Ну а далее по ходу финальных страниц «Ревизора» появляются ключевые для «темы снижения» слова, и появляются они в такой концентрации, какой более не найти во всем тексте комедии. Хлестаков – «сосулька», «тряпка», Земляника – «свинья в ермолке». Смотритель училищ «протух насквозь луком». «Свиные рыла вместо лиц». «Пачкуны проклятые», «сморчки короткобрюхие». И все это перемежается десятком упоминаний «черта» в самых различных выражениях.
Тема снижения, деградации с присущим ей словесным рядом («издевка», «позор», «страм», «плюну», «пакости» и пр.) появляется в финале «Женитьбы». «Хорошее» оказывается «плохим»: «Что ж вы, батюшка, в издевку-то разве, что ли? Посмеяться разве над нами задумали? На позор разве мы достались вам, что ли? (…) Осрамить перед всем миром девушку. Я мужичка, да не сделаю этого. А еще дворянин! Видно, только на пакости да на мошенничества у вас хватает дворянства!».
Наконец, «Мертвые души». Финал первой главы. Собакевич, лежа в кровати, рассказывает жене о своем знакомстве с «преприятнейшим человеком» Павлом Ивановичем Чичиковым: «На что супруга отвечала “Гм!” и толкнула его ногою». Собственно, и внутри самой главы большой эпизод с игрой в карты и знакомством Чичикова с помещиками заканчивается в том же духе. Перед абзацем, с которого начинается дальнейшее течение истории («На другой день Чичиков отправился…»), идет дословно следующее: «И ко мне прошу (сказал Собакевич. – Л. К.), шаркнувши ногою обутою в сапог такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особенно в нынешнее время…».
