Александр Шишков - Славянорусский корнеслов
Слово стыд, писавшееся прежде студ, кажется непосредственно происходит от студеностъ, стужа, но это не препятствует ему происходить и от родоначаль-.: ного глагола стоять, поскольку стыть и стужа от него же происходят.
Другое, подобное стыду или стыдливости чувствование, называется от того же корня застенчивость. Наст есть имя, произведенное от глагола стыну, настываю. Пост тоже, от глагола постановляю. Слово старость составлено из двух корней ст и ар, из которых первый принадлежит слову останавливаюсь или престаю, а второй — слову ярость, означающему (как из многих ветвей видеть можно) жизнь, силу, огонь, свойственные юности, которые с умножением лет уменьшаются, стынут, престают быть.
Во всех языках ум одинаковыми средствами извлекал ветви. Мы изображаем семейства слов деревьями. Славенин, например, приставя к корню ст окончание оятъ, произвел глагол стоять. Латинец, итальянец, немец, датчанин, голландец, англичанин, приставя к тому же корню st окончания, каждый свое, произвели глаголы: stare, stehen, staae, staan, stand, которые все значат одно и то же, что славенский стоять. Сие обстоятельство доказывает ясно, что все они говорят тем языком, каким говорил отдаленнейший народ, общий их праотец. Если в каком слове корень не изъявляет понятия о неподвижности, то надо полагать тому две причины:
• Слово произведено от иного корня. Например, в нашем языке струя, струна, страна, хотя и вмещают буквы ст, однако происходят не от глагола стою, но от глагола стру (простираю).
• Понятие о неподвижности может иногда исчезать в ветвенном, но не исчезает в коренном значении. Например, в глаголе повелительного наклонения ступай! скорее представляется нам понятие о движении, нежели о неподвижности; однако по коренному смыслу значит он: останавливайся на стопе. В соединении двух противных между собою действий одно из них затмевает друго. е, так что мы под глаголом ступай! разумеем более иди, нежели останавливайся.
Латинские слова instabilis (нестойкий, непостоянный), consistere (состоять), insistere (настоять) точно по коренному и ветвенному смыслу соответствуют нашим словам, и потому нам не трудно видеть в них единство мысли.
Латинское obstaculum, по составу противостояние, а по смыслу препятствие (но препятствие или препинание, оба происходят от препинаю, а препинать иначе не можно, как противостоянием). Хоть и кажется нам, что мы различествуем с латинцем, выражая одно и то же понятие разными словами (obstaculum и препятствие), но когда две мысли соединяются в одну, то есть в двух языках означают один и тот же предмет, без сомнения, эти две мысли должны иметь какое-нибудь сходство или связь; ибо без того не могли бы соединяться в том предмете.
Antistitium, по составу предстояние, а по смыслу преимущество (ставить на переди есть не иное что, как отдавать первенство или преимущество).
Existere, по составу наше не употребительное из-стоять, а по смыслу существовать (ибо стоять значит иногда жить, пребывать). Глагол existere сокращен из ex-sistere, выпуском буквы s; а предлог ех соответствует нашему из или от. И мы часто говорим: где ты стоишь! вместо живешь, пребываешь. Следовательно, латинское изстоятъ, existere говорит: пребывать от некоего начала; (но пребывание от некоего начала, или по латинскому составу, existentia, изстояние, есть не что иное, как существование).
Superstitium, по составу наше неупотребительное застойство, а по смыслу суеверие (слово составом своим весьма различно с нашим, но которое, однако ж, по единству корня, легко понимать можем; ибо латинцы в языческие времена почитали христианскую мысль о стоянии, то есть пребывании за пределом жизни, суетною верою и потому под словом застойство, superstitium, разумели суеверие.
Таким образом, всякое иностранное слово, или абсолютное большинство не будут для нас чужды. Мы можем разуметь их не по сказанию от учителя или отысканию в словаре, но по разуму в них самих, в составе их или в корне заключающемуся. Различные языки, чрез приведение их к одному началу, сделаются нам понятнее. Мы будем знать, что такие, например, слова, коих не счесть: стат или штат, статуя, статут, конституция, институт, станция, инстанция, не составляют никакого преимущества тех языков пред нашим.
Заговор по-французски и по-английски complot. Частица их сот соответствует нашему предлогу со (что видеть можно из многих слов, как-то: соmbiner, comagnon, composition, сочетать, сотоварищ, сочинение); корень же plot есть купно и наш плот, в словах сплотить, плотина, плотно. Итак, ежели составить слово соплот, то оно будет значить то же, что их complot (или наш заговор), то есть соединение, совокупление, как бы сплочение вместе многих воль.
Иной язык производит от общего корня две и более ветвей, а другой ни одной. Латинец, например, выражает нашу ветвь стоять двумя единокоренными ветвями: stare и sistere. Отсюда двоякие ветви: constare и consistere (обе значат состоять, но первая больше в смысле сопребывать); adstare и adsistere, изменяемое для слуха в assistere, собственно пристоятъ или стоять при ком, разумея помогать.
Примечатель. Вдумайтесь. В языке нашем, а значит, и в жизни, кругом ассистенты иноплеменные, стоящие надсмотрщиками, вытесняют родных могучих (от слова мощь) помощников-соработников.
Француз, напротив, не имеет родоначального глагола stare (стоять). Он выражает его особым, ему одному свойственным, от иного корня словом debout. Однако, не имея отца, имеет детей, то есть производные от st ветви rester, consister, arreter (писавшемся прежде arrester). Француз не выражает нашего глагола стоять единокоренною с нами ветвью, но стойкость, постоянство, расстояние, стоячую воду называет теми же (т. е. от того же корня) именами: stabilite, constance, distance, l'еаи stagnante.
Каждый народ производит ветви по своим соображениям. Мы, например, от глагола стоять, означающего неподвижность, стали говорить стыть, стужа, стыд. Латинец употребляет слова от иных корней.[3] Однако имеет и от сего корня ветви, нечто подобное означающие: слова его stupor, stupefacto (удивление, ужас), stupiditas (глупость), от того же самого понятия о стоянии (неподвижности) почерпнуты, как и наши стынуть, стыд, хотя совсем различное значат; ибо удивление и ужас есть остановка (оцепенение).
Немец выражает чувство сие от того же корня словом starren, мы в подобном смысле говорим остолбенеть. Равным образом и в слове глупость (stupiditas) скорее представляется нам стояние, медленность, неподвижность, нежели скорость или проворство. О глупом человеке не скажут: быстр, как река, но обыкновенно говорят: стоит, как столб. Латинец точно по такому же соображению о неподвижности мог от своего stare произвесть stupiditas, по какому мы от своего стоять произвели стыть.
Сходство и различие языков часто кажутся в превратном виде. Латинское dies и французское jour (день) не имеют в буквах ни малейшего сходства, но по происхождению и значению оба суть одно и то же слово. Напротив, латинское prosto и русское просто числом букв и выговором точно одинаковы, но происхождением и значением совершенно различны.
Латинское происходит от глагола sto (стою) и значит предстою, а русское от глагола стру (простираю), единокоренного с латинским sterno.
Отыскание общих корней поведет нас к познанию как своего, так и чужих языков, откроет существующее между ними родство и даст нам светильник, озаряющий те таинства, которые без того останутся сокрытыми во всегдашнем мраке. Тогда во всяком слове своем и чужом будем мы видеть мысль, а не простой звук с привязанным к нему неизвестно почему и откуда значением. Тогда вернее утвердятся грамматические правила, и точнее составится определяющий язык словопроизводный словарь. Тогда не будем мы в нем одно и то же дерево, из одного корня возникшее, рассекать на многие части, приемля ветви его за корни. Не станем, например, сморкаю и мокрота, или стою и стою разделять.
