Михаил Губогло - Антропология повседневности
В рамках этой потребительской концепции, при реализации которой культура и образование превращаются из ценности в товар, знание русского языка, в частности, оценивается не с точки зрения получения доступа к духовным ценностям высокой русской культуры, авторитет которой общепризнан мировым сообществом, а с расчетом количества дивидендов, получаемых при его использовании при исполнении своих профессиональных и служебных обязанностей.
Рыночная экономика вынуждает некоторых художников (писателей, художников, театральных деятелей, производителей кинопродукции и рекламных клипов) идти на поводу обескультуренных вкусов населения, не имеющего навыков приобщения к высокому искусству. Следовательно, возникает социологическая по сути задача по выявлению того, в чем проявляются позитивные и негативные итоги превращения культуры из опредмеченных результатов культурной деятельности в составную часть экономики. Так, в итоге, проявляется экономическое наполнение содержания и обрамление культуры на проявлении этничности, в том числе на устойчивости, изменяемость и размытость элементов соционормативной культуры, имплицитно воспринимаемой населением в качестве «грамматики жизни».
Культурное разнообразие в социально-дифференцированном обществе выражается в формировании несовпадающих экономических и культурных интересов у различных групп этнически однородной массы населения: условно говоря, от посетителей Куршавеля до владельцев приусадебных огородов и дачных домиков, от собаководов до любителей дворянских родословных, от наемных домохозяек до собственников мелких лавчонок. Однако остается открытым вопрос, способствует ли новый формат культурному многообразию, адаптирующийся к рыночной экономике, внутриэтнической интеграции или, напротив, под влиянием дикой конкуренции, не обрамленной законами и законопослушанием, он оказывает расшатывающее воздействие, выталкивая этничность и связанные с ней ценности на периферию новообразованных мотивов поведения и интересов человека.
В самом деле, как те или иные векторы этнокультурного развития проецируются на вызревание таких принципов гражданского общества, как доверительность, ответственность и гражданская солидарность. Мало кто в этнологической литературе ставил перед собой задачу по выявлению степени лояльности и оппозиционности традиционной и профессиональных культур и их взаимодействия с нормами гражданского права. Вероятно, чем шире полоса и интервал несовпадения, тем больше усилий и «больше политики», т. е. действия субъективного фактора требуется для утверждения в общественном сознании принципов толерантности, доверительности, ответственности и солидарности.
Исключительно важное значение имеет описание не только этапов этнической истории, но и обстоятельный анализ состояния современной этнополитической ситуации, в рамках которой формируются элементы и институты гражданского общества, утверждаются принципы демократии, защиты прав и свобод человека, реализуется курс внешней и внутренней политики.
Соционормативная культура, во всем разнообразии своих ценностей, институтов и свойств, отражала жизнь определенного периода истории, но не останавливала и не замораживала время. И в этом непреходящее значение этносоциологии, изучающей современность в сочетании с ретрооглядом.
3. Векторы адаптации к повседневной жизни в иноэтнической среде
Первые проявления социально-культурной адаптации спецпереселенцев в местную культуру стали результатом формирующихся дружеских отношений и взаимного доверия пришлого и местного населения.
Уже через два года, благодаря «люфту доверия», в церемониале и обрядах первой гагаузской свадьбы гуляло едва ли не все население двух сел Каргапольского района – Суханово и Тамакулья – в которых проживали соответственно жених Орманжи Костя и его невеста Капанжи Маруся. Судьба невесты была особенно трагичной. 6 июля 1949 г., в ночь, когда депортированных жителей Чадыр-Лунги грузили в «Краснухи» (вагоны из красных досок для перевозки телят), ее родителей не оказалось дома. Предупрежденные кем-то из родственников, имеющих доступ к секретной информации о предстоящей операции «Юг», которая готовилась в строжайшей тайне, родители скрывались в соседнем селе у родственников. Безжалостная репрессивная машина не пощадила пожилых людей, и Маруся Капанжи оказалась погруженной в вагон не с родителями, а с бабушкой и дедушкой.
Когда свадебный кортеж жениха, разместившийся на нескольких колхозных телегах, приехал из Суханово в Тамакулье за невестой и ее «приданым», «сухановцам», т. е. участникам свадьбы со стороны жениха, пришлось заплатить выкуп в виде нескольких бутылок водки за то, чтобы тамакульцы (со стороны невесты) открыли ворота для въезда кортежа во двор.
Сам по себе выкуп не удивил участников гагаузской свадьбы со стороны жениха. В драматургии (сценарии) свадьбы в Буджаке, на родине гагаузов, выкуп в реальном или в символическом плане встречается неоднократно.
В подробнейшем описании свадеб, состоявшихся на рубеже XIX–XX вв., сделанном В. А. Мошковым в его фундаментальной монографии «Гагаузы Бендерского уезда» о гагаузах, выкуп упоминается довольно часто. Так, например, в день свадьбы, когда «партия» жениха приходит в первый раз в дом к невесте, чтобы вместе идти в церковь, выкуп не фигурирует. После совершения церковного обряда обед устраивается сначала отдельно и в доме жениха, и невесты. После завершения обеда родственники жениха вторично в день свадьбы отправляются к невесте, «чтобы взять ее» в дом жениха вместе с приданым. Для этого особая лошадь запрягается в телегу. «Изметчи» (распорядители свадьбы) со стороны невесты сначала не хотят отдать приданого и торгуются с «деверем» («распорядителем со стороны жениха»), требуя с него выкуп. Только после выкупа вещи невесты переносятся в телегу. В ряде местностей, – как уже упоминалось в литературе о русской свадьбе, – была распространена шуточная сценка выкупа у невестиной стороны приданого.
В тот же день, когда свадебный кортеж с женихом и невестой приближаются к дому жениха, его родители «настилают перед дверью своего дома ковер и приглашают войти в дом. Молодые делают вид, что они не хотят войти… для того, чтобы отец жениха, который в это время должен подарить молодым что-нибудь ценное, не скупился и пообещал побольше». После ряда других церемониальных приемов «отец тут же на дворе, еще не входя в хату, объявляет, что дарит сыну пару волов, виноградник или баштан, а кто-нибудь из парней „записывает подарки“ на стене хаты»[5].
«Моментом истины» в Тамакульской свадьбе по настоянию местной части свадебной свиты невесты было испытание жениха на адекватную взрослость и на маскулинность. Жених должен был «достать» красную ленточку, привязанную к веревке, протянутой между двумя длинными шестами, прикрепленными к воротам и к трубе на крыше дома. Для преодоления этого препятствия в кармане жениха нашлась веревка с привязанной на конце гирькой, предусмотрительно припасенная «сухановской» командой, т. е. той частью односельчан жениха, сопровождавших его в поездке в другое село за невестой. Такую гирьку или бляшку от солдатского ремня обычно носили в Тамакулье и Каргаполье подростки и юноши на случай, если доведется «выяснять отношения» с ровесниками из соседней улицы или из соседнего села.
Смысл добытой таким образом красной ленточки по объяснению местных жителей заключался в том, чтобы жених таким символическим жестом продемонстрировал свою готовность к исполнению супружеского долга в том случае, если невеста сохранила до свадьбы свое целомудрие.
Более полвека тому назад мне, малолетнему ребенку, этот ритуал с красной ленточкой показался веселым и увлекательным спектаклем. Особенно смешно было видеть, что гирька скользила по веревке и никак не останавливалась возле красной ленточки.
Сегодня над этим обрядом, символизирующим в завуалированной форме прощание с молодостью и вступлением во взрослую, семейную жизнь, стоит подумать более серьезно.
Естественно, возникло желание найти аналоги этому «испытанию» зрелости жениха в свадебном церемониале русского населения, несмотря на многообразие вариантов и локальных различий свадебного обряда в различных географических и социальных группах русского населения. В главе «Семья и семейный быт» русского населения, включенной в I том «Народы Европейской части СССР», опубликованной в 1964 г. в серии «Народы мира», сообщается, что «по дороге (к невесте. – М. Г) поезду (жениха. – М. Г) устраивались преграды (клались жерди и т. п.), от которых дружка откупался (вином, гостинцами), то же повторялось и перед воротами дома невесты» [Народы… 1964: 471].
