Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире
Такую операцию можно было проделывать двумя способами – более осторожно, так или иначе включая древних ираноязычных кочевников в число своих предков, или более прямолинейно, наделяя их тюркскими языками. В советское время большинство узбекских исследователей шли по первому пути. Тогда ведущий узбекский этнограф К. Ш. Шаниязов писал о сложном многокомпонентном составе узбеков, включивших различные этногенетические пласты. Он подчеркивал, что «этническую основу их этногенеза составили древние жители Среднеазиатского междуречья и Хорезма (саки, массагеты, согдийцы, хорезмийцы и др.)», в дальнейшем смешавшиеся с пришлыми тюркоязычными племенами (Шаниязов 1974: 9). Сомнений в том, что население раннего железного века говорило на восточноиранских языках, у него не было, причем он придерживался этого мнения и в постсоветские годы (Шаниязов 1988: 124; 1991; 1998: 33).
Иным примером может служить статья Б. А. Ахмедова, претендовавшая на обсуждение письменных материалов о предках узбеков. Никакого серьезного анализа источников в ней не содержалось. Зато там приводились пространные цитаты из древних греческих, китайских, арабских и иных документов, говоривших о древних кочевниках и их обычаях. В этой статье древние «туранцы» безоговорочно отождествлялись с тюрками, а повествование начиналось с описания саков и массагетов, которые, тем самым, безо всякого специального обсуждения зачислялись в отдаленные предки узбеков (Ахмедов 1986)411.
Более прямолинейным был ревизионистский подход, наделявший древних кочевников тюркским языком. Одним из первых тюркизацией кочевников эпохи раннего железного века занялся М. Эрматов. Еще в 1968 г. он решительно отверг идею об «арийской принадлежности» саков и массагетов и начал доказывать, что они были «чужды по крови иранской расе» (Эрматов 1968: 14–15). Его главные аргументы сводились к тому, что обычаи саков были сходны с обычаями предков узбекского народа. В особенности он подчеркивал, что «сакский народ был смелым, ловким, храбрым, честным и стойким», и это убеждало его в том, что тем самым решался вопрос о его этнической принадлежности (Эрматов 1968: 39). Выступая против европоцентризма в виде «колониального господства иранских завоевателей», он воспевал героизм древних коренных жителей Средней Азии и щедро наделял их тюркоязычием (Эрматов 1968: 48–49)412. Иными словами, если многие другие узбекские авторы, говоря о межэтническом смешении, доказывали, что в культуру узбеков вошло и культурное наследие древних ираноязычных кочевников, то Эрматов безоговорочно считал это наследие исключительно тюркским. Затем в середине 1980-х гг. идею о тюркоязычии скифов и саков поддержал каракалпакский поэт и ученый Д. Айтмуратов (Айтмуратов 1986: 183–198).
В советские годы такой подход не приветствовался. Еще в изданном в начале 1990-х гг. под редакцией узбекского археолога, академика А. А. Аскарова, фундаментальном двухтомнике «История народов Узбекистана» формирование узбекского народа описывалось как слияние отюреченных иранских племен с пришлыми тюрками (Аскаров 1993: 6). Однако под влиянием давнего и усиливавшегося в постсоветские годы спора между таджикскими и узбекскими авторами, связанного с этнической интерпретацией древней и средневековой истории, взгляд узбекских специалистов на древних предков стал меняться. Например, сегодня А. А. Аскаров готов наделять тюркоязычием даже создателей андроновской культуры позднего бронзового века, не говоря уже о кочевниках раннего железного века. Правда, он допускает, что среди тех все же встречались и ираноязычные, но, ссылаясь на китайскую мифологическую традицию, древнейших «арийцев» он безоговорочно провозглашает «тюрками». В остальном он следует господствовавшей в советское время теории о тюркизации древнего ираноязычного населения и синтезе культур, что и привело к формированию узбекского народа (Аскаров 2005; а, б, в). Тюркизация культуры бронзового века требуется ему для того, чтобы противостоять влиятельной идее об ираноязычии древних племен Средней Азии и Казахстана, которая постоянно используется таджикскими идеологами для антиузбекской пропаганды. Он же доказывает, что, обитая в Средней Азии не менее 3,5 тыс. лет, тюрки являются там тоже «коренным населением».
Это мнение разделяется некоторыми специалистами из Института истории АН Республики Узбекистан, где убеждены в том, что «древнейшие тюрки» жили в Средней Азии еще до «индоарийского завоевания» (Камолиддин 2005: 53–54; Алимова и др. 2006: 112, 114–115)413. Правда, в этом Институте разрабатывают и более осторожный подход, низводящий язык и этничность до второстепенных факторов, якобы не игравших большой роли в Центральной Азии (Ртвеладзе 2009: 42). Поэтому в вышедшем недавно фундаментальном исследовании узбекских ученых об истории государственности в Узбекистане не говорится ни слова о языке этой государственности, и остается даже неясным, на каком языке была написана Авеста. Авторы этого исследования ограничились указанием на то, что в создании ранних местных государств принимали участие «различные племена и древние народности». Иной подход они считают «псевдонаучным» и «политизированным» (Ртвеладзе 2009: 85).
Одновременно некоторые узбекские историки обрушиваются с критикой на таджикских авторов, пытающихся выстроить непрерывную линию развития «арийской государственности», якобы созданной таджиками. Они с осуждением относятся к упомянутой выше полемике между узбекским археологом А. Аскаровым и таджикским историком Р. Масовым, находя в ней расистские инвективы (Ртвеладзе, Сагдуллаев 2007: 12–13, 26, 35–36). Их в особенности беспокоит тот факт, что такие взгляды создают образ этнического врага (Ртвеладзе, Сагдуллаев 2007: 15). Они подчеркивают, что сегодня никто не может объявить себя «прямым потомком арийцев», а узбеки и таджики имеют общих предков (Ртвеладзе, Сагдуллаев 2007: 35, 49).
Однако авторы узбекских школьных учебников нередко демонстрируют тот самый националистический подход к древней истории, который осуждается ведущими узбекскими историками. Сегодня такие идеи настолько популярны в Узбекистане, что иной раз даже включаются в школьные учебники. Там повествуется о беззаветной борьбе «древнейших тюрков» с персами и Александром Македонским, что заставляет вспомнить упомянутую выше книгу Эрматова. Религия Авесты там тоже приписывается «нашим предкам» (Аскаров 1997: 4–6, 85, 98, 107–115). В учебнике для 7-го класса к предкам узбекского народа причисляются как местные восточноиранские группы, включая саков и массагетов, так и пришлые тюрки, но сложение узбекского народа датируется IX – началом XII в. (Мухамеджанов, Усманов 2005: 81–83).
Стремление к обретению «арийских предков» наблюдается и у некоторых интеллектуалов в других регионах Евразии вплоть до того, что даже якутам (Гоголев 1992а: 10–14; 1992б; 1998; Афанасьев 1993; Винокурова 1994: 30–31; Тумусов 1998) и бурятам (Джураев 1998) хочется так или иначе приобщиться к былому арийскому величию. В этом случае главную роль играют уже не археологические, а генетические аргументы. Ведь во второй половине 1980-х гг. российским генетикам удалось обнаружить сходство некоторых показателей у индоевропейских и тюрко-монгольских народов, и они даже заявили о том, что «арии должны быть субстратной основой якутского этноса» (Фефелова, Высоцкая 1987). Это было тут же подхвачено популярным московским журналом «Химия и жизнь» (Дмитриев 1988).
Борьба между арийским мифом и пантюркизмом
Таким образом, в рассмотренной выше деятельности участвуют не только дилетанты, и среди авторов, идеи которых упоминались выше, немало профессионалов (историков, археологов, филологов). Очевидно, острота споров определялась не только внутринаучными соображениями, и для понимания сути рассматриваемого дискурса нам следует выйти далеко за пределы как тюркского мира, так и «чистой науки».
Совершенно очевидно, что апелляция к «арийским предкам» нужна была тюркской политической элите по ряду причин. Во-первых, это подкрепляло статус «коренного народа» научными аргументами. Такой статус был исключительно важен, ибо с советских времен он прочно связывал этничность с территорией, давал право на территориально-политическую автономию и позволял считаться «титульным народом». Однако бывшим кочевникам, предки которых веками участвовали в самых разнообразных крупных миграциях, гораздо труднее, чем оседлым народам, закрепить за собой территорию со ссылкой на глубокие исторические корни. Оставалась одна надежда – обнаружить своих предков среди древнейших обитателей евразийских степей. Но ученые издавна связывают этот древнейший пласт с индоевропейцами, которых одно время (в конце XIX – начале XX в.) называли также «арийцами». Доказательства ученых сводятся к массе гипотетических суждений, основанных на косвенных свидетельствах, ретроспективных построениях и определенных допущениях. И хотя сегодня такая гипотеза опирается на сильную традицию и представляется наиболее весомой, она все же остается гипотезой, и ее отдельные моменты (скажем, о прародине индоевропейцев и их древнейших миграциях) вызывают споры даже у ее сторонников. Поэтому почему не допустить, что среди древнейшего кочевого или полукочевого населения встречались какие-то тюркоязычные группы? Доказать это невозможно, но ведь невозможно и опровергнуть. Кроме того, специалистам хорошо известно, что начиная с раннего Средневековья происходила широкая тюркизация ираноязычных кочевников, то есть бывшие иранцы массами вливались в тюркский массив. Поэтому у современных тюрков имеются все основания утверждать, что среди их древних предков были и «арийцы» (носители древних иранских языков).
