Николай Замяткин - Вас невозможно научить иностранному языку
Если сейчас меня посадить сдавать правила дорожного движения в США, то я непременно и с ужасающим треском провалю этот экзамен – я совершенно не помню этих правил. Я успешно забыл их через пять минут после того, как ответил на все полагающиеся экзаменационные вопросы лет пятнадцать назад. Но это не помешало мне с тех пор ездить – безаварийно ездить! – по всей территории Америки, включая Нью-Йорк, Сан-Франциско, Лос-Анджелес и Сиэтл. С заездами в Канаду и Мексику. Так знаю я правила дорожного движения или нет?
Когда я набираю на своем компьютере этот текст, мне совершенно все равно, движутся ли электроны в процессоре компьютера (или в моей голове) по часовой стрелке, против часовой стрелки или вообще лениво стоят на месте. Такого рода «знание» никак не помогает работе моих пальцев, бодро нажимающих на нужные клавиши. Даже если бы я совершенно не подозревал и о самом существовании какого бы то ни было процессора (и электронов с позитронами, если уж на то пошло́!), то я не стал бы от этого медленнее печатать. Или быстрее.
Знание таких слов, как «тройной ёксель-моксель с прицепом» или «двойной заячий тулуп» не делает из вас фигуриста. Знание таких слов, как «ля-минор», «фортиссимо» или «играчче оччен дольче» не делает из вас пианиста, но в то же время вы можете взять в руки балалайку – или арфу, если хотите – и за пару месяцев выучиться играть на ней, не зная всех этих «умных» слов.
Помню, как поражена была наш профессор латинского языка (суровая дама старой закалки), когда я – она сказала, что единственный из всего курса, – стал без какого-либо труда читать и переводить экзаменационные тексты на латыни, а ведь я на первом же уроке категорически отказался заучивать бесчисленные таблицы падежей и спряжений этого, такого похожего в этом смысле на русский, языка. Я заявил, что изучить язык таким образом невозможно, что я не собираюсь подвергать себя этой бессмысленной пытке и гарантировал, что к экзамену буду практически знать латынь не просто в пределах институтской программы, но гораздо лучше. Мне это позволили.
Я взял в библиотеке неплохой самоучитель и прочитал там все тексты и просмотрел грамматические объяснения. Потом другой самоучитель. Этого было вполне достаточно, чтобы сдать экзамен на отлично (кстати, латинский оказался очень даже приятным в изучении языком – почему он у всех вызывал такой ужас?). До сих пор не знаю, оправилась ли профессор латинского языка – да и мои сокурсники! – от перенесенного ею на экзамене шока. Плутарх, впрочем, был бы доволен, но о нем ниже.
«Грамматика из языка, а не язык из грамматики!»
Запомните, мой собеседник, эту старую, добрую и такую верную формулу! Поймите ее! Полюбите ее! Сделайте ее вашим руководящим принципом, и тогда «страшная» грамматика иностранного языка покорно придет, ляжет у ваших ног и будет ласково лизать вам руки своим теплым шершавым языком…
Другая реальность, или Я бы в Штирлицы пошел…Все мы более или менее твердо укреплены в нашей реальности. И вы, мой любезный собеседник, и я. Тысячи видимых и невидимых корней и нитей прикрепляют нас к ней. По ним мы ежеминутно и ежесекундно получаем импульсы-подтверждения, продолжающие удерживать и дальше укреплять нас в нашей реальности. Это звуки, образы, запахи, вкусовые ощущения.
Язык неразрывным образом связан с нашей реальностью. Пока мы укреплены в ней, мы укреплены и в языке. Обратная связь настолько же сильна. В какой-то мере нашу реальность и наш язык можно считать одним целым.
Начиная изучать иностранный язык, мы начинаем создавать для себя новую реальность, но нас постоянно тормозят и отбрасывают назад, в нашу старую реальность, те самые тысячи корней и нитей и тысячи старых импульсов-крючочков, держащих нас в старой реальности. Телевидение, радио, газеты, разговоры за окном, гудки поездов, музыка, запах влажной земли после теплого летнего дождя – все это возвращает вас туда, откуда вы пытаетесь выйти. Все это самым серьезным образом мешает изучению иностранного языка.
Поскольку поступление внешних раздражителей из старой реальности в большинстве ситуаций прекратить полностью невозможно (если только не уехать в страну изучаемого языка, полностью порвав с прежним «я», прежним языком и прежней жизнью), то надо хотя бы сократить это поступление до абсолютно возможного минимума. В каких областях это практически выполнимо? Телевидение, радио, театр, пресса, музыка, книги, общение. Все это необходимо либо исключить из вашего «рациона», либо сократить до самого минимума. Первые пять вполне можно исключить полностью. Ничего, кроме пользы для вашего душевного – да и телесного – здоровья, это не принесет. Чтение книг на родном языке тоже можно временно прекратить – пусть пока они отдохнут на своих полках.
Сделаем некоторое исключение для личного общения, поскольку русский человек без него жить не может и не должен. Сказанное мной не означает, конечно, что в качестве компенсации за потерю вожделенных телерадиогазетных помоев вам теперь разрешается болтать с друзьями по двадцать часов в сутки! Умеренность, мой любезный собеседник! Во всем должна быть умеренность! Даже и в столь необходимом нам с вами личном общении…
Впрочем, все в вышеуказанном списке можно – и нужно! – потреблять в каких угодно больших количествах, но исключительно на изучаемом вами языке. Изголодавшись по впечатлениям, ваш мозг энергично набросится на новую – хотя и закодированную не вполне пока понятным для него образом – информацию и станет ее усиленно обрабатывать. А ведь как раз этого мы с вами и хотим добиться, не правда ли, мой призадумавшийся собеседник?
Все, что я сказал об исключении посторонних влияний при переходе на новую реальность, не является чем-то новым и только вчера открытым мной, но известно людям на протяжении тысяч лет. В монастырях старые связи-раздражители традиционно пресекаются самым решительным образом: голые стены – за исключением икон – и сосредоточение на молитве и никаких киношек и танцев по пятницам, не говоря уже о свежей бульварной прессе вкупе с телевизионными «новостями» за вашим утренним монастырским кофием. Идеальный подход к изучению иностранного языка должен быть определенным образом «монашеским» – в том, что касается ограничения влияния на вас родного языка и вообще посторонних – вне иностранного языка – раздражителей. Иностранный же язык здесь можно сравнить с молитвой в монастырях – чем его больше, тем лучше для вас. Говоря о «монашеском» подходе, можно порекомендовать перед началом занятий иностранным языком одну-две минуты смотреть на горящую свечу – это в какой-то мере помогает выходу из нашей обыденной реальности и переходу в другую реальность.
Переход в иную реальность нового языка происходит одновременно с появлением у вас некоего нового «я». Очевидно, мы, наше «я», настолько связаны со словами, с языком, на котором мы говорим, что этого просто не может не происходить. Как-то давно я прочитал в одной книге высказывание, что мы живем столько жизней, на скольких языках разговариваем. Полностью согласиться с этим нельзя, поскольку жизнь нам дается, к сожалению, только одна, но определенно, с переходом в новую языковую реальность, в нас проступает, проявляется, возможно, просто глубоко скрытое где-то внутри новое, достаточно сильно отличное от старого «я».
Явление это отлично известно спецслужбам, которые очень часто и успешно вербуют себе агентов среди изучающих иностранные языки. Покидающие свое старое «я» и на ощупь, вслепую ищущие, творящие новое «я» достаточно легко принимают это новое «я», эту новую для себя роль как роль агента разведслужбы страны изучаемого языка. Мои американские ученики подходили ко мне пару раз с весьма… эээ… интересными предложениями. Но об этом в другой раз и в другой книге. Такая вот интересная информация к размышлению для вас, мой любезный собеседник.
Практически всегда новое «иностранное» «я» проявляется в том, что на новом языке вы можете говорить – и думать! – вещи, которые вы никогда не стали бы говорить на своем родном языке. Старые ограничители «можно-нельзя», «плохо-хорошо», «морально-аморально» ослабевают, дают сбои или же совершенно перестают работать.
Когда я посещал «Английский клуб» в одном крупном губернском городе, практически все члены клуба позволяли себе там беспримерную для тех, еще доперестроечных, времен свободу слова. Свободу говорения на английском языке, конечно, поскольку говорить по-русски в этом клубе было запрещено правилами (не столько даже официальными правилами клуба, как правилами хорошего тона, которых все в этом клубе твердо придерживались). Мы словно находились под влиянием какого-то опьяняющего нас наркотика. А ведь окна помещения, где раз в неделю собирался наш клуб, выходили прямо на некое большое серое здание, мимо которого я всегда проходил, непроизвольно ускоряя шаг. И даже когда мы совершенно точно узнали, что работники этого серого учреждения находятся среди нас, мы не прекратили нашего открытого вольнодумства, к которому неотвратимо влекло нас наше новое «я». Мотыльки не могут не лететь на огонь!
