Мелвин Брэгг - Приключения английского языка
Однако письменная английская речь исчезла не совсем. Первые полтора столетия она находила себе место на обочине литературного процесса подобно тому, как торжество Просвещения в XVIII веке вывело английские диалекты за пределы литературы в низы общества.
Концом XII века, например, датирована книга, названная по имени автора «Ормулум». Монах Орм был датчанином, жил на севере Линкольншира. Он хотел учить вере на английском. Его стихи были предназначены для чтения вслух. Вот описание автором своей книги: «Эта книга названа Ормулум, потому что Орм ее писал. Я изложил сказания святых евангелий английским языком, после того как Бог даровал мне немного ума».
This book is called Ormulum
Because Orm it wrought [made]…
I have turned into English
the gospel’s holy lore,
after that little wit that me
my Lord has leant [granted]
И на древнеанглийском:
þiss boc iss nemmned Orrmulum
forrþi þat Orrm itt wrohhte…
Icc hafe wennd inntill Ennglissh
Goddspelles hallghe lare
Affterr þatt little witt þat me
Min Drihhtin hafeþþ lenedd
Труд этот не имел широкого распространения; он был создан в Болотном краю, где действовал Херевард Уэйк (Осторожный)[2], один из последних саксов, боровшихся с норманнами. Орм продолжает давние традиции преданных своему делу клириков, находивших хорошее применение местным свободам. Это самоотверженный и важный труд, но складывается впечатление, что находится он как бы в стороне от основного пути по распространению слова Божьего среди народных масс, являя собой единичное событие.
Приблизительно в то же самое время была написана поэма «Сова и соловей», преимущественно на юго-восточном диалекте. Ее приписывают Николасу Гилдфорду:
Ich was in one sumere dale
In one supe digele hale
Iherde Ich holde grete tale
An hule and one nihtingale
Þat plait was stif an starc an strong
Sumwile softe an lud among
(Я был в летней долине,
в очень уединенном углу.
Я услышал сову и соловья,
ведущих оживленный спор.
Спор этот был упрямым,
яростным и ожесточенным,
иногда тихим, а иногда громким.)
Схема рифмовки здесь французская, по образу французской поэзии: рифмованные четырехстопные двустишия. Однако, по мнению многих исследователей, это не мешает рассматривать поэму как выдающееся произведение. Поэма, написанная на английском языке, свидетельствует о том, что у английского языка все еще был свой читатель. Однако даже здесь, в поэзии, в средоточии английской письменности, нельзя не отметить влияние французской традиции. Есть предположение, что написано это произведение в стиле Марии Французской.
Существует песня, которая красноречиво подтверждает, что английский язык был жив — если не при дворе, то в полях. Она была обнаружена в Редингском аббатстве вместе с нотной записью. Это одно из первых произведений на английском языке, которое сравнительно легко прочитывается и в наши дни. Несмотря на то что некоторые слова в ней выглядят несколько необычно, они все же понятны в контексте: med (луг, meadow), lhoup (низина, lows), verteth (пускать ветры, fart) и swik (прекращать, cease).
Вот ее начало:
Sumer is icumen in
Lhude sing, cuccu.
Groweþ sed and blowep med
And springþ the wude nu.
Sing cuccu.
Awe bleteþ after lomb
Lhoup after calve cu
Bulluc sterteþ, bucke verteþ,
Murie sing cuccu! Cuccu, cuccu
Wei singe þu cuccu
Ne swikþu naver nu.
(Наступило лето,
Громко пой, кукушка!
Взрастают семена, и цветут луга,
И вновь деревья дают побеги.
Пой, кукушка!
Овца блеет, зовя ягненка,
Мычит корова, зовя теленка,
Просыпается бычок, олень пускает ветры,
Весело пой, кукушка!
Ку-ку! Ку-ку!
Хорошо пой, кукушка,
Не замолкай теперь никогда.)
В этой песне примечательно то, что в ней нет ни одного французского слова. Summer (лето), соте (приходить), seed (семя) и другие слова уходят корнями напрямую в общегерманский язык. Spring (весна) и wood (лес, дерево) можно встретить в «Беовульфе», loud (громкий) и sing (петь) — в трудах, авторизованных Альфредом Великим. Лексика явно древнеанглийских корней и традиционные приемы английской народной песни отдаляют эту песенку от куртуазной поэзии Бертрана де Борна настолько, насколько можно себе представить. Французская культура Генриха и Алиеноры не уничтожила общий язык.
Английский язык был вынужден бороться со временем: чем дольше доминировал в культурном общении норманнский, тем больше ослаблялись бы позиции английского языка.
Первые полтора столетия введенная Вильгельмом феодальная система определяла все экономические и общественные отношения французскими словами: villain (виллан, крепостной), vassal (вассал), labourer (работник) и bailiff (судебный исполнитель). В сельской местности, где в эпоху Средневековья проживало 95 % населения, по-прежнему общаясь на гонимом и презираемом языке, англичане были в основном сервами. Строго говоря, французское слово «серв» означало не раба, а крепостного, пожизненно находившегося в личной и поземельной зависимости от хозяина поместья, работая на него и — в пределах прожиточного минимума — на себя.
Английские крестьяне ютились в небольших, в основном однокомнатных глинобитных хижинах на каркасе из прутьев, а их французские хозяева жили в высоких каменных замках. Многие стороны современной английской лексики отражают эти различия между ними.
Носители английского языка ухаживали за скотом, который мы по сей день называем древнеанглийским словом ox (бык) или более привычным современным cow (корова). Французы же ели подаваемое на стол мясо, обозначаемое французским словом beef (говядина). Таким же образом английское sheep (баран, овца) на столе становилось французским mutton (баранина), calf (теленок) — veal (телятина), deer (олень) — venison (оленина), pig (поросенок) — pork (свинина), и в каждом случае животное называется по-английски, а мясо — по-французски.
Англичане трудились, французы пировали.
Возможно, впрочем, именно это противопоставление пошло на пользу английскому языку. Можно провести более сильную и не слишком натянутую аналогию с ситуацией, когда увезенные со своей родины рабы из любви и, конечно, упорства держатся за родной язык ради сохранения самобытности и тайного общения. Феодальная система разъединяла во многих отношениях, и через пропасти между должностями и классами мосты наводились крайне редко. Покоренные англичане могли согнуться, предаваясь размышлениям о творимом французами беззаконии и о несправедливости мира, но при этом они бережно хранили английский язык как истинный символ самобытности и достоинства, терпеливо выжидая и втихомолку уводя его из-под носа богатых чужеземцев.
Одним из подтверждений тому служит охота. Французский язык и здесь главенствовал. Возьмем, к примеру, соколиную охоту — забаву аристократии, налагавшую множество ограничений на нижестоящих. Само слово «сокол» (falcon) пришло в английский из французского, а с ним и привязь (leash) — лоскут материала, использовавшегося, чтобы удерживать птицу, и насест (block), на котором она стояла. Все они быстро и легко прижились. Слово codger (старый чудак) могло произойти от должности человека, часто пожилого, помогавшего сокольничему нести птицу в cadge (или cage, клетка). Словом bate обозначали птицу, хлопавшую крыльями и пытавшуюся улететь; check означало отказ садиться на руку. Слово lure (вабило, приманка) происходит от названия кожаного приспособления, до сих пор используемого для тренировки охотничьих соколов. Quarry (добыча) означало награду, которую давали соколу, убившему дичь. Птиц сажали в клетку на период линьки (mew), и отсюда произошло название зданий (mews), в которых их содержали.
Благодаря только одному этому развлечению в английский язык перешло из французского девять слов. Влияние французского языка на английскую лексику было наиболее значительным по сравнению с другими языками, но в процессе широкого использования заимствованные слова рано или поздно становились английскими по произношению.
Некоторые французские слова заменили собой английские: fruit, например, вытеснило древнеанглийское wæstm (фрукт). Но зачастую английские слова продолжают использоваться параллельно: древнеанглийское æppel раньше означало любой фрукт, но уступив позиции французскому fruit, оно не исчезло, а отступило, чтобы стать яблоком.
