Александр Лукьянов - Был ли Пушкин Дон Жуаном?
В заключение Пушкин откровенно объявляет о своем кредо, которому он потом следовал всю свою жизнь и к чему, по его мнению, стремятся все мужчины, но не высказывают это вслух.
Дерзкой пламенной рукою
Белоснежну, полну грудь
Я желал бы…
Вторую Наташу надо искать среди молоденьких горничных, постоянных спутниц дворянского сладострастия. Пушкин, изнывая от обуревающих его юношеских страстей, стремится найти им выход в общении с хорошенькими девушками, которые явно не были недотрогами. Поэт постоянно ищет возможности встречи с ними. Уже сам факт находиться рядом, вести легкую беседу, а при возможности и коснуться молодого тела, ощутив нечто новое и обжигающее, возбуждал и кружил голову юноше. Вот что рассказывает тот же Пущин: «У фрейлины Валуевой была премиленькая горничная Наташа. Случалось, встретясь с нею в темных коридорах, и полюбезничать; она многих из нас знала…» Далее Пущин подробно говорит о том, как Пушкин, подстерегая в темном коридоре Царскосельского Лицея Наташу, вместо нее бросился целовать фрейлину императрицы княжну Волконскую, строгую, немолодую девушку. Об этом случае было донесено царю, однако дурных последствий он для шалуна не имел. «Старая дева, быть может, в восторге от ошибки молодого человека», – сострил Александр I.
И, наконец, третья Наталья – это, скорее всего, дочь знатного сановника, графа Виктора Павловича Кочубея, приезжавшая в Царское Село и посещавшая Лицей. К ней относится стихотворение «Измены», написанное в 1812 году.
Все миновалось!
Мимо промчалось
Время любви.
Страсти мученья!
В мраке забвенья
Скрылися вы.
Так я премены
Сладость вкусил;
Гордой Елены
Цепи забыл.
Сердце, ты в воле!
Все позабудь;
В новой сей доле
Счастливо будь.
Об этой юношеской страсти ничего неизвестно, и скорее всего, учитывая возраст избранницы и юного воздыхателя, она была не более чем очередным лицейским увлечением, причем безответным. Поэт называет Наталью Кочубей именем Елены Троянской, хотя в стихотворении, по-видимому, отражено не мимолетное чувство, а история длительной борьбы со страстью к «гордой Елене». В Наталью Кочубей были влюблены и другие лицеисты, в том числе и верный друг поэта – Пущин.
Сопоставляя тон «Измен» с тем, что известно об отношении Пушкина к Наташе-горничной и к Наталье-актрисе, без сомнения можно утверждать, что Наталья I – это Наталья Кочубей. Барон М. А. Корф прямо говорит о том, Наталья Викторовна Кочубей была «первым предметом любви Пушкина». П. К. Губер считает, что Н. В. Кочубей – «утаенная» любовь поэта, зашифрованная под инициалами NN.
Во всех этих ухаживаниях проявлялись вся пылкость и сладострастие формирующейся сексуальной натуры поэта. По словам лицеиста С. Д. Комовского: «Одно прикосновение его к руке танцующей производило в нем такое электрическое действие, что невольно обращало на него всеобщее внимание». Тема любви постоянно присутствует в лицейской лирике молодого Пушкина. Одновременно с образами античных гетер и римских жриц любви в сознание поэта прорываются его скрытые «инцестуальные» фиксации на сестре Ольге, которую он с детства очень любил. В стихотворении «Сестре» Пушкин в романтическом образе затворника пытается вновь увидеть дорогой ему образ. Он не только называет сестру «любезной», интересуясь ее жизнью дома, не только жалуется на убогость своего жилища, не только хочет увидеть ее поскорее. В строках лицеиста прорывается несколько более сильное чувство, чем любовь брата.
Что было бы со мною,
Богиня, без тебя? —
восклицает он, отнюдь не с братским сравнением своей сестры с богиней. Поэт считает, что «мира красота оделась черной мглою!», и он, как узник, с унынием встречает каждый день. И даже солнце, дарящее ему луч света сквозь узкое окошко, не радует его помраченного сердца. В заключении стихотворения Пушкин ждет момента возвращения в отчий дом, и говорит, что «прилечу расстригой в объятия твои». Такая необычная страсть к своей сестре напоминает в чем-то роман Т. Манна «Волшебная гора», в котором показана сексуальная связь между братом и сестрой, исходя из теории Фрейда о первичных инстинктивных влечениях человека.
Очень часто в его лицейских стихах появляются описания страстных желаний и сексуальных игр. Это вполне естественно для юноши, но у Пушкина естественный юношеский интерес к половым вопросам приобретает более сильную и настойчивую тему неудовлетворенного желания.
Эльвина, почему в часы глубокой ночи,
Я не могу тебя с восторгом обнимать,
На милую стремить томленья полны очи
И страстью трепетать?
Даже античные мифы о бесконечных любовных связях Зевса с земными женщинами юный Пушкин переводит в полные неудовлетворенного желания строки:
Вдруг раздается
Радости крик.
Вид сладострастный!
К Леде прекрасной
Лебедь приник.
Слышно стенанье…
2
Однако случилось то, что должно было случиться. Наступила пора юношеских влюбленностей, и первую, истинно платоническую любовь возбудила в поэте сестра одного из лицейских товарищей его, фрейлина Екатерина Павловна Бакунина. «Она часто навещала брата и всегда приезжала на лицейские балы, – вспоминает Комовский, – прелестное лицо ее, дивный стан и очаровательное обращение произвели всеобщий восторг во всей лицейской молодежи».
Бакуниной, кроме Пушкина, увлекались еще Пущин и Малиновский – друзья-лицеисты поэта. Бакуниной было тогда 20 лет, Пушкину – 16. Но эта первая любовь глубоко поразила его. Увлекшись, Пушкин обратился к лицейскому товарищу своему Илличевскому, славившемуся искусством рисовальщика, со стихотворной просьбой написать «друга сердца» (стихотворение «К живописцу»). Подсказал, что ему надо изобразить на портрете Бакуниной:
Красу невинности небесной,
Надежды милые черты,
Улыбку радости прелестной
И взоры самой красоты.
«…Это была чистая и стыдливая юношеская любовь, лишенная пылкой сексуальности… О ней Пушкин сделал в ноябрьские дни 1815 года в своем лицейском дневнике взволнованную запись:
«…Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив: поутру я мучился ожиданием, с неописанным волнением стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу – ее не было видно! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с ней на лестнице, – сладкая минута!… Как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной! Но я не видел ее 18 часов – ах! какое положенье, какая мука! Но я счастлив был 5 минут…» Любовь к Бакуниной явилась источником большого цикла лицейских стихотворений Пушкина. Под пером поэта рождаются вдохновенные строки, когда его «прелестный друг» уезжает на зиму в Петербург:
Засну ли я, лишь о тебе мечтаю,
Одну тебя в неверном вижу сне,
Задумаюсь – невольно призываю,
Заслушаюсь – твой голос слышен мне.
Прошел год с того дня, как юный Пушкин сделал в своем «Дневнике» запись. На протяжении этого времени он отдавал ей свое поэтическое вдохновение, весь пыл своего сердца. 22 стихотворения, посвященные поэтом Бакуниной – своего рода энциклопедия юной любви, лирическая гамма первых сердечных переживаний. И потом Пушкин не забывал ее, до конца жизни помня о первой любви, о Катерине I. В черновиках VIII главы «Онегина» мы читаем:
Когда в забвенье перед классом
Порой терял я взор и слух,
И говорить старался басом,
И стриг над губой первый пух,
В те дни… в те дни, когда впервые
Заметил я черты живые
Прелестной девы и любовь
Младую взволновала кровь
И я, тоскуя безнадежно,
Таясь обманом пылких снов,
Везде искал ее следов,
Об ней задумывался нежно,
И счастье тайных мук узнал…
Но ни Екатерина Бакунина, ни Наталья Кочубей, никто другой не мог надолго захватить сердце юного поэта. Оно просто не было приспособлено для этого. По своей нервической натуре он не предавался романтическим воздыханиям. Говорить о «платонической» любви Пушкина нужно в контексте его сексуальной конституции. Платонической любовь у поэта становилась тогда, когда выбранный им сексуальный объект становился недоступен. Эти юношеские скоропреходящие увлечения толкали Пушкина на написание романтических элегий, немного возвышали и облагораживали его инстинкты. Его «либидо» с неизбежностью должно было сублимироваться в возвышенную поэзию, в творческий порыв, в создание временных кумиров. Иначе сексуальная неудовлетворенность, проскальзывавшая во всем поведении поэта, могла проявиться в виде невроза или перверзии. Пушкин был противоречив в своих увлечениях, в своем отношении к определенным нравственным канонам. С одной стороны – платоническая любовь к Бакуниной, а с другой… Но об этом пусть расскажет Иван Пущин.
3
«Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они… На другой день он встретил меня стихами:
