Елена Макарова - Вещность и вечность
20 февраля 2002 года по приглашению Эрны я прилетела в Кливленд. В аэропорту меня встречал шофер-негр – доктор Фурман занята в первой половине дня. Он вез меня по незнакомому городу и рассказывал, что обратился в мусульманство и что его отец, христианин, не может ему этого простить. На вид ему было за пятьдесят. Обратившийся в мусульманство привез меня в гараж какого-то огромного строения, получил ключ и на лифте отвез меня на второй этаж. По коридору бродили припомаженные старушки, толстенные негритянки пылесосили в открытых настежь комнатах. Здесь, по решению Эрны, мне и предстояло ночевать. Когда освободится гостевая в доме престарелых, где живет Эрна, меня переведут туда. Комната с пуфиками и розовыми занавесками, огромные рекреации с каминами и мебелью под старину – я ощущала себя героиней американского фильма про полноценную старость.
В два часа дня за мной приехал Боб. Два профессора жили в трехкомнатной квартире с небольшой кухней. От Эрны только что ушли студенты, и она что-то дописывала за большим столом в гостиной. Наверное, если бы просто так прийти к Эрне, без магнитофона и вопросов, которые предстояло задать, я бы чувствовала себя спокойней. А что если мои вопросы покажутся ей глупыми или диктофоны не сработают?!
Я выложила на стол оба диктофона, и Эрна решила, что я большой спец в технике. Мы говорили с ней четыре дня, и все четыре дня я волновалась за запись, получится или нет. Эрне, к счастью, мои тревоги были неведомы, единственное, на что она отвлекалась, – это на птиц в окне, все жалела, что не увижу ее загородный дом, уж там птичек! В один из вечеров мы ходили в театр, от усталости я свалилась со стула. Благо, я была в бельэтаже, а чета Фурманов – в партере. Каждый день в пять часов мы усаживались в кресла и пили виски с содовой. Эрна и Боб были похожи на влюбленных студентов.
«Как ты думаешь, – спросила меня Эрна на прощание, – сколько мне еще осталось?» Я промолчала. «Максимум полгода, – сказала она, – торопись. Я должна успеть прочесть весь текст интервью».
Эрна проверяла все до последней запятой. Иногда из-за болей она не могла говорить по телефону. И при этом продолжала выправлять тексты.
Центр развития детей им. Ханны Перкинс, 16 апреля 2002 года.
Дорогие Лена и Сергей! Спасибо за звонки и вчерашний факс. Я рада, что мой текст пришелся вам по вкусу и даже помог душевно, хотя я не ставила перед собой «терапевтической» задачи. Я рада, что Токийская выставка складывается и что вы в порядке.
…К сожалению, я должна сказать, что сеанс химиотерапии закончился безрезультатно. Из-за метастазов я прохожу ежедневный сеанс рентгенотерапии, после этого будет возможна новая химиотерапия. По статистике шансы маленькие. Как вовремя мы встретились, та неделя была, как видно, единственной возможностью. Сейчас мне это было бы не под силу. Но я сделаю все возможное, чтобы дочитать тексты.
С огромной благодарностью, приветами и пожеланиями вам и Ефиму, искренне Ваша, Эрна.2-е июня 2002 г.
Дорогая Лена!
Огромное спасибо за Ваше последнее письмо с шестью распечатками. Меня все еще изумляют японцы, которые с таким огромным интересом восприняли историю о европейских концлагерях. Может, потому, что Запад видит в них агрессоров, а они воспринимают себя жертвами, особенно после Хиросимы и Нагасаки. Да, люди во всем мире ведут себя скверно по отношению друг к другу, но всегда находятся те, кому небезразличны чужие страдания, с кем мы находим общий язык, с кем мы солидаризируемся. Главное, и самое важное, конечно, что Вы смогли создать такую выставку, которая говорит с людьми на их языке, примите мои поздравления.
Искренне, Эрна Фурман.Это было последнее письмо от Эрны. За две недели до ее смерти мы говорили по телефону. Она нам дала добро на издание книги, основанной на интервью с ней и документах, которые она любезно предоставила в наше распоряжение. Отрывком из интервью и завершается эта книга.
Отметки на дверном косяке
Е. Когда вы начали работать в Терезине?
Э. Я попала в L 318[112] сразу по приезде, в октябре 1942 года. Я прибыла с пражским сиротским приютом, где в последнее время была воспитательницей у младших. И я продолжила эту работу. Сперва девочки и мальчики были вместе. Нас поместили в одну комнату как новоприбывших, мы привезли с собой скарлатину, и из-за этого нас на три недели посадили на карантин. Скарлатина считалась ужасной болезнью, в то время пенициллина еще не было. Так нас встретил лагерь. Я очень боялась заразиться.
Е. Но вы не заразились…
Э. Нет. Зато заработала дизентерию и гепатит. С гепатитом был просто кошмар. При гепатите нужна определенная диета, но в лагере и так есть нечего, какая уж тут диета…
Е. Вы лежали в больнице?
Э. Нет, оставалась в L 318, в комнате для воспитательниц. Есть у меня рисунок трехэтажных нар. Представьте, каково лежать с жутким поносом на третьем ярусе! Температура под 40, невероятная слабость, и при этом без конца бегать в туалет, а он один на всех – и постоянно занят. Это страшно изматывает. Болезни были постоянным фоном жизни. Одно время у меня все тело было в нарывах. Месяцами. Нужны были антибиотики, их не было. У меня были импетиго, туберкулез, тяжелый артрит, воспаление тройничного нерва… Когда я болела всерьез, меня заменяла помощница. Она спала в том же доме, но в другой комнате.
Помню, у одного ребенка была астма. Я впервые встретилась с этой болезнью. Не знала, что делать, как за ним ухаживать…
Е. А как вы действовали в ситуации, когда дети заболевали разом?
Э. Когда живешь в такой тесноте, всегда кто-то находится рядом, ты не остаешься со всем этим один на один. Это сдерживает эмоции. Я работала с ребятами шести-восьми лет. Ранний школьный возраст в эмоциональном плане более спокойный, чем подростковый, – там много проблем. Я помню детей огорченных, расстроенных – но мало кто плакал.
Е. Вы наказывали детей? Если да, то как?
Э. Ну, в большинстве случаев я им говорила: «Нет, ты не должен этого делать», «Мне это не нравится», «Так у нас не принято», «Ты делаешь плохо другим» или что-то в этом роде.
Был один мальчик, на которого я очень злилась. Он вел себя плохо, и однажды я его ударила. Лучше бы я этого не делала – но я это сделала. Он был абсолютно несносен и вывел меня из себя. Я извинилась. Знаете, я считаю человеческое тело священным. Нельзя причинять ему боль. И если вас не били, то и вы не будете бить. Меня никогда не били. Но если вас били – тогда вы не можете справиться с собой; тогда это становится почти невозможным.
Е. Вы так успешно лечили детей, потому что сами прошли через тяжелый опыт?
Э. Не знаю. Думаю, что если человек покопается в себе поглубже, то найдет там все что угодно. Возможно, не все чувства удается пережить в полном объеме, но в нас они есть все, и мы знаем их вкус. Поэтому я не думаю, что проникнуть в травму другого человека можно лишь при том условии, что ты сам перенес подобную травму. Достаточно иметь в себе этот вкус. Но люди, как правило, не желают обнаруживать в себе дурное. Это пугает!
Е. Я не имела в виду, что нужно пройти лагеря, чтобы успешно работать с детьми.
Э. Но вот какая штука: к несчастью, те, кто через это прошли, не могут этим опытом воспользоваться правильно, поскольку не способны от него дистанцироваться. Это очень деликатный вопрос.
Е. Какова была ваша основная работа в L 318?
Э. Стирка. Стирка и стирка… грязные простыни, одежда. Я постоянно стирала, этим занимались все воспитательницы. Зимой, конечно, белье негде было вешать. Но все это бывает и не в лагере. Я по сей день говорю Бобу: сегодня абсолютно великолепный день, я могла мыться в горячей воде сколько угодно. Как мало людей могут себе это позволить! Это роскошь – пользоваться горячей водой по своему усмотрению – и она никогда не перестает быть роскошью. Только подумать – полная ванна горячей воды! Не обязательно быть в лагере, чтобы испытывать лишения.
Е. Вам удавалось высыпаться?
Э. По большей части я спала хорошо. Без особых кошмаров или ночных тревог. Потом, когда вспыхнула эпидемия тифа, у детей была очень высокая температура, и я с ними сидела. Тогда было не до сна. Но такое случалось не часто. В основном, мы жили вполне спокойно. Как ни странно, дети со мной чувствовали себя вполне комфортно. Не было ни серьезных проблем с дисциплиной, ни нужды в наказаниях, мы справлялись.
Е. Как проходил обычный день?
Э. По-разному, все зависело от обстоятельств. Но, скажем, умывание было обязательным. Не все чистили зубы, так как не хватало зубных щеток. Затем одевались…
Е. Где умывались?
Э. Напротив в коридоре была умывальня, рядом с ней – туалет. В умывальне было две раковины. У нас были тазики, куда мы наливали воду. Мы старались греть воду для ванны раз в неделю, но это не всегда получалось.
