Елена Макарова - Вещность и вечность
За ужином Эдит, как правило, произносит тираду про массовое искусство, которое она ненавидит, и мы до полуночи говорим обо всем, что нам близко, важно, что, собственно, и есть наша жизнь.
К тому же Эдит учит мою дочь Маню. Вот и сейчас они вместе, в Альпах. Маня пишет озеро, а Эдит – дерево, усыпанное красными яблоками. «Маленькое деревце, и такое деятельное, – восхищается она, – такое плодовитое!» Эдит училась у Фридл, Маня – у Эдит. Интересно выходит.
Центр вдохновения
Эдит Крамер родилась 29 августа 1916 года в Вене, в элитарной еврейской семье. Теодор Крамер, дядя Эдит, – знаменитый австрийский поэт-лирик. В семье были актеры, режиссеры, общественные деятели. В доме родителей, Рихарда и Йозефины (Пепы), бывали Фрейд и его дочь Анна, психоаналитик Анна Рейх, исследователи в области психоаналитической педагогики и искусства Виктор Лоуэнфельд и Людвиг Мюнц[107], философ Витгенштейн и другие выдающиеся деятели того времени.
Фридл, дружившая с родителями Эдит, заметила в девочке талант.
«Я все время рисовала. Она хвалила меня. И обещала, что, как только я подрасту, она за меня примется. И правда, когда мне исполнилось двенадцать, она разрешила мне присутствовать на ее занятиях с воспитательницами детских садов. Я училась у нее до 1934 года, до самого ее отъезда в Прагу. В 1936 году я поняла, что ни у кого, кроме нее, учиться не могу, и поехала в Прагу.
В то время Фридл все дальше удалялась от баухаузовских экспериментов. Она повернулась к природе. Это было мне на руку, я по своей натуре предметница, меня интересует действительность. При этом педагогические методы Баухауза оставались для меня живыми и продуктивными. Но самое главное – Фридл повернулась к цвету. …Я ходила за ней хвостом – никто другой не мог дать мне того, что она: понимания сути искусства и неприятия фальши или манерности».
В Праге юная Эдит занималась психоанализом у Анны Рейх и посещала общество психоаналитической педагогики, в задачи которого входила помощь педагогам, родителям и детям.
В 1937 году мать Эдит в приступе тяжелой депрессии покончила с собой. В 1938 году Эдит эмигрировала в Америку.
«В Нью-Йорке я нашла работу в прогрессивной частной школе The Little Red School House, я преподавала искусство и столярное дело. Когда в 1950 году я начала работать с брошенными и умственно отсталыми детьми в Нью-Йорке, я по-настоящему оценила всё, чему научилась у Фридл, и взяла ее методы за основу.
Позже я увидела рисунки из Терезина и была потрясена их витальной силой. Видно, как велики были усилия взрослых воспитать детей, дать им инструменты для развития, чтобы на время своей короткой жизни они сумели сохранить душевное здоровье. Их произведения в корне отличаются от работ неухоженных, нелюбимых, душевно травмированных детей крупных городов Америки. Для изобразительного искусства и педагогики убийство Фридл – невосполнимая потеря».
Эдит Крамер. Рюкзак-мольберт. Эдит смастерила это «орудие производства» в семидесятом году. Оно с нее ростом и в натуре выглядит иначе, чем на акварели. Рюкзак заляпан красками, со временем они образовали цветные наросты. Ее «орудие» смахивает на лешего, но Эдит обожает его и возит с собой повсюду.
С 1943 года (первая выставка в Нью-Йорке) произведения Эдит Крамер выставлялись на десятках индивидуальных и групповых выставок. Она работает в станковой живописи и скульптуре, а кроме того, создает фрески и мозаичные панно, одно из которых украшает станцию нью-йоркского метрополитена. В 1997 году была издана монография, посвященная ее жизни и творчеству[108].
Эдит Крамер – профессор университетов Нью-Йорка и Вашингтона, почетный доктор искусствотерапии Норвичского университета (Вермонт), член Всемирной ассоциации искусствотерапии. В 1996 году, в честь 80-летия, она была награждена Серебряным Крестом Почета города Вены, а летом 2001 года – в честь восьмидесятипятилетия – Золотым Крестом.
Учитель – ученик
«В те времена не одна я умела так работать, но мастерство уже начало выветриваться и из академий, и из современного искусства – а Фридл учила тому, что составляло суть искусства во все времена его существования.
Ничего нового в этом не было, новым было то, что это происходило в мире, который двигался к распаду, к уходу от традиций. А когда нет традиций, все нужно проговаривать четче, чтоб было ясно, о чем идет речь.
Эдит любуется на фонтан у костела в Вольфганзее. 2003.
Эдит Крамер и Маня Макарова в Грундлзее. 2003. Эдит вырезала из дерева портрет своей покойной тети, актрисы Элизабет Нойман-Фиртель, и рассказывает о ней Мане.
На мой взгляд, традиционные отношения между учителем и учеником чрезвычайно важны. В старые добрые времена, если ты не становился самобытным художником, ты продолжал работать в стиле учителя и, следуя за мастером, по крайней мере, держался приличного уровня.
Если же в тебе обнаруживался настоящий талант, ты мог уйти от мастера и делать свое, при этом имея прочный фундамент. Но если сильной внутренней тяги не было, ты продолжал работать на мастера и не занимался дешевым самовыражением. Теперь же, когда имеется энное количество учителей и каждый чему-то учит, процесс обучения теряет структуру, становится безличностным и вредоносным.
Иттен не был хорошим художником, но был редкостным учителем. В том-то и разница. Фридл была редкостным художником, и все дидактические методы, которые она применяла, шли через искусство. Иттен был философом искусства, Фридл – практиком, Иттен отрабатывал методы, Фридл, хорошо усвоив их, вдохновенно преподавала.
Я думаю, благодаря прочной основе она смогла проявить себя с равной талантливостью во всех областях искусства – в архитектуре, скульптуре, живописи, театральных декорациях и костюмах, станковой графике, фотоколлаже, текстиле – она делала невозможные вещи, и ее подход к визуальному миру был невероятно гибким и утонченным.
Эдит Крамер. 1936. Прага.
Поразительно, что она всему этому умела обучать, основываясь на простых элементах. В этом смысле, не утратив то хорошее, чему ее научил Иттен, она пошла дальше него.
Я ее уважала, а иногда и боялась. По-моему, для искусства это очень хорошо. Это держит искусство в узде, а ученика – в скромности. Успехи не кружат голову. Естественно, все очень сильно зависит от того, кто твой учитель – тот, кто на тебе самоутверждается или паразитирует, или тот, кто помогает тебе расти. Во мне живет ее энергия».
Эрна Фурман
В нашу первую встречу Эдит рассказала об истории книги, которую я разыскала в ленинской библиотеке. Это был ее первый труд по искусствотерапии, и, поскольку книга охватывала такие дисциплины, как искусство, психоанализ и педагогику, издательство решило послать рукопись на рецензию профессору Эрне Фурман, крупному специалисту в перечисленных областях. Та высоко оценила книгу Эдит и написала ей, что училась у Фридл в Терезине.
Уезжая из Америки, я оставила у Эдит письмо для Эрны, жившей в Кливленде. Эрна откликнулась, прислав свои воспоминания о Фридл:
Проф. Эрна Фурман, США, 24 марта 1989.
Дорогая Лена Макарова!
Какое-то время тому назад я получила через Эдит Крамер Ваше письмо от 11 декабря 1988. Да, тяжело возвращаться к терезинским дням, но лучше уж написать сейчас, чем никогда. Эдит уже говорила мне о встрече с Вами, и я была очень рада узнать о Вашей работе и Ваших усилиях написать о Фридл.
Я прибыла в Терезин из Праги в октябре 1942 и уехала оттуда в мае 1945 года, то есть пробыла там с 16 почти до 19 лет. Почти все время я проработала воспитательницей в детском доме L 318. Фридл была моим учителем около двух лет; я точно не помню, как она объявилась в «моем» детском доме, но пришла она по собственной инициативе и пригласила меня и нескольких моих коллег, которые интересовались рисованием, поучаствовать в занятиях. Сначала мы ходили в ее «студию», потом она стала проводить еженедельные встречи в комнате, где жила моя группа детей и я сама. Несмотря на то что по большей части участниками занятий были «взрослые» (большинство лишь немного старше меня), нередко к нам подключались и дети. Так или иначе, вскоре я стала передавать моей группе в рамках ежедневных «школьных» занятий то, чему научилась у Фридл, используя те же, или почти те же, методы. Я всегда любила рисовать (живопись меня привлекала меньше) и по какой-то непонятной причине захватила в багаже, с которым пришла в лагерь, несколько мягких карандашей для эскизов. Бумагу, конечно, было найти трудно, но у меня с собой был блокнот для набросков (разумнее было бы взять побольше еды), и нам всегда как-то удавалось «урвать» бумагу, причем, мы, конечно, рисовали с обеих сторон. Мы делали множество «освобождающих» упражнений – рисовали круги и закорючки, давая рукам или ножницам полную свободу действия. Но больше всего мне нравилось рисовать конкретные вещи: портреты (у меня все еще хранится много портретов «моих» детей), автопортреты, а также рисунки с натуры и многочисленные наброски натюрмортов (никогда не забуду рисунок с печкой в углу, стулом и палкой – на нем Фридл объясняла приемы композиции), и еще там был маленький дворик с несколькими деревьями – у меня до сих пор хранится эта акварель. Фридл, конечно, указала, что стволы моих деревьев недостаточно крепкие.
