Василий Вишняков - Танк, обогнавший время
- Кто такой этот Кошкин?
- Главный конструктор Особого завода, руководитель проекта А-20.
- Знаю, что главный… Ты доложи, откуда он взялся, что за человек, биографию его доложи.
- Тысяча восемьсот девяносто восьмого года рождения. Член партии с девятнадцатого года. Воевал в гражданскую. Учился в Коммунистическом университете имени Свердлова, был на партийной работе в Вятке. В тридцать четвертом году окончил Ленинградский политехнический институт в счет парттысячи. Работал заместителем главного конструктора ОКМО в Ленинграде. В октябре тридцать седьмого года назначен на Особый завод.
- Ты с ним лично встречался?
- Да, конечно, когда ездил на завод.
- Ну и каково твое личное впечатление?
- Умный человек. Очень энергичен, принципиален. Твердо взял в руки все дело. Словом, крупная фигура, настоящий главный конструктор.
- Анархист он, твой Кошкин, - жестко сказал Салов. - Или авантюрист, что еще хуже. Вместо того чтобы выполнять наше задание, затеял проект какого-то своего танка. Откуда он родом?
Вопрос показался странным Сурину, но не был случайным. Салова удивило совпадение биографии Кошкина с его собственной. Правда, Салов был на год постарше. Но в партию тоже вступил в девятнадцатом. Воевал в гражданскую. Родом Салов был из костромской деревеньки Вонюх. А Кошкин?
- Из какой-то деревни Ярославской области. Название не помню, товарищ комкор.
- Во-во, так я и знал, - удовлетворенно сказал Салов. - Сосед-ярославец. Ярославские мужики - продувной народ. Ты знаешь, Сурин, куда они в прежние времена уходили на заработки? В Питер - половыми в трактиры или лакеями в рестораны. Обсчитать, обобрать какого-нибудь купчишку, да еще чаевые за усердие получить - это, брат, надо уметь. И в Москве в ресторанах, бывало, почти каждый лакей - ярославский мужик.
- Кошкин до революции был учеником кондитера в Москве. И его отец - рабочий-кондитер.
- Во-во, умели выбирать. Пирожные делать - это тебе не молотом бить. Сладкая жизнь. С ярославским мужиком, Сурин, держи ухо востро. Обведет вокруг пальца, и ты же его будешь благодарить. Но со мной такой номер не пройдет. Мы, костромичи, тоже не лыком шиты.
Салов развеселился, сидел, посмеиваясь и потирая ладонью крепкую, наголо бритую голову.
Потом уже спокойно, тоном деловых указаний сказал:
- Поезжай на Особый сегодня же. Разберись на месте, что там у них происходит. Возможно, какое-то недоразумение. Но если и в самом деле своевольничают, от моего имени предупреди: задание, утвержденное правительством, должно быть выполнено точно и в срок. Никаких отступлений от утвержденных ТТХ мы не потерпим. Лично Кошкина предупреди: головой отвечает, в случае чего положит партийный билет… Не в бирюльки играем… С огнем шутить не советую. Ясно?
Вас понял, товарищ комкор! - сказал Сурин, по-уставному вытягиваясь и прищелкнув каблуками. - Разрешите идти?
- Постой, Ваня… - Салов добродушно улыбнулся и неожиданно подмигнул. - Ты как - холостякуешь все? Не женился?
Нет, Дмитрий Павлович. Невесту никак не найду.
- Не прибедняйся… Знаем, как вы плохо в шашки играете… Жениться пора.
Чувствовалось, что Салов был когда-то не только командиром, но и комиссаром бригады. Хотел, видимо, несколько загладить командирскую суровость комиссарской душевностью.
- Ты вот все в войска рвешься, - продолжал он, помолчав. - Вообще-то я тебя понимаю. Сам бы с радостью принял корпус. Но сейчас у нас действительно важнейшая задача - обеспечить армию новыми танками. А там я и сам попрошусь в строй… А тебе, так и быть, дам в своем корпусе бригаду. Подходит?
- Спасибо, Дмитрий Павлович, за доверие. Большое спасибо! - поспешил прочувствованно сказать Сурин.
«Не было бы счастья, да несчастье помогло, - думал майор Сурин по дороге к себе на шестой этаж. - Не напустись он сгоряча на меня, не было бы и этого разговора о бригаде. А так - обещание в кармане. А Салов знает, что такое обещание, слов на ветер не бросает, слово его - кремень».
Позвонив во Внуково, Сурин узнал, что до ближайшего самолета - около двух часов. Времени заехать домой в гостиницу не было. Успеть бы оформить командировку и не опоздать в аэропорт. В военной гостинице, где по своему холостяцкому положению временно обитал Сурин, привыкли к внезапным отлучкам постояльцев, но майор на всякий случай позвонил и туда - небольшая командировка, прошу не разыскивать. Подписать командировочное предписание у Салова он попросил Пашу Щеглова - незачем лишний раз мозолить глаза начальству. Об отъезде доложил по телефону.
- Оперативно собрался, молодец, - благодушно пробасил Салов. - Во сколько самолет?
- В одиннадцать ноль-ноль, товарищ комкор!
- Возьми мою машину.
Вот это удача! Крепко не любил Салов давать кому-либо свою сверкающую эмку, это был, несомненно, знак особого благоволения начальства.
* * *
В салоне самолета большинство пассажиров почему-то сразу же впали в дремоту. Сурин по ночам спал хорошо и днем никогда не чувствовал потребности «добирать». Он решил поразмышлять о чем-нибудь приятном. Сначала, правда, мысль его непроизвольно мелькнула в сторону дел на Особом заводе - что это у них там стряслось, что это за проект какого-то «своего» танка?
Сурин, поморщившись, легким усилием воли отогнал эти мысли - не было необходимой информации для раздумий по этому поводу. Гадать же на кофейной гуще - значит бесплодно утомлять мозг. Приедем на место, выясним, разберемся что к чему. И провинившаяся мысль послушно вернулась в привычное русло легких размышлений, на этот раз о поэзии. Майор Сурин баловался стишками. Случалось, по просьбе редактора стенной газеты кропал вирши к праздничным датам, подписывая их псевдонимом Танкист. Это были по большей части стихи о танкистах и славных танковых войсках. Но были у него творения и совсем в другом духе - лирические, о которых мало кто знал. По редакциям он их не рассылал, понимая, что профессионалов ими не удивишь. Но ему самому они нравились как память о событиях и впечатлениях невозвратно минувших дней.
Есть в Каса-дель-Кампо могила,
Простой необтесанный камень,
Цветы иммортелей сухие,
И темные листья магнолий,
И ветер в просторах аллей…
Испания… Ноябрьский ветер на улицах Мадрида. Фашисты в предместьях города. Правительство Ларго Кабальеро отбыло в Валенсию. На стенах полупустых домов воззвания КПИ «Все на защиту Мадрида!». Баррикады. Запись добровольцев. Именно тогда родился знаменитый клич «Но пассаран!». Видимо, не случайно именно 7 Ноября, в годовщину Октября, мятежники начали штурм города. Четырьмя колоннами (поговаривали, что пятая - в самом городе). Их встретили отряды Народного фронта, бойцы-интернационалисты бригад Клеберна и Лукача. Танкисты Поля Арманда и Семена Кривошеина сражались в парке Каса-дель-Кампо.
Снаряды срезали ветви магнолий.
Пули взрывали песок аллей…
Ценой огромных потерь фашистам удалось занять большую часть парка. Но на берегах речки с красивым названием Мансанарес они были остановлены. Дальше они не прошли.
Рязанские и вятские парни
На берегу Мансанарес
Лежат в испанской земле…
А потом была Гвадалахара… Итальянский экспедиционный корпус с северо-востока двинулся на город вдоль железной дороги Сарагоса - Мадрид. Казалось, ничто его не остановит.
Гвадалахара, Гвадалахара,
Весенний ветер нам бил в лицо
Остановили. Разгромили моторизованную дивизию «Литторио». Ударная группировка под командованием Лукача ворвалась в Бриуэгу. На окраине Бриуэги цвели апельсиновые рощи, на холмах зеленели виноградники. А на дорогах горели брошенные броневики и «фиаты», с поднятыми руками толпами двигались не успевшие убежать вояки Муссолини. Разгром завершила ревевшая в синем небе авиация…
Под Гвадалахарой взошла звезда командира танковой бригады комбрига Салова. В прямом и переносном смысле. Звезда Героя Советского Союза на его груди - за Гвадалахару.
А потом был знойный июль под Брунете. Здесь уже республиканцы пошли в наступление. Операция была задумана широко - главный удар на Брунете, вспомогательный - в направлении Навалькарнеро. Задача - окружить и разгромить угрожавший городу с северо-запада корпус мятежников «Мадрид».
Наступление началось в ночь на 6 июля. Никогда Сурин не видел такого звездного неба. От края до края высокого неба полыхали белые сполохи.
Вы видели звездное небо в Брунете?
Нет, вы не видели, как над Брунете
Звезд полыхал пожар…
Оборона мятежников была прорвана, к исходу дня танки республиканцев ворвались в Брунете. Но на опаленных солнцем холмах за городом их остановили пушки. Крупповские пушки, небольшие, калибром 37 миллиметров. Они били бронебойными снарядами, прячась в сухих зарослях кустарников. Откуда их подтянули, и почему о них ничего не было известно? Легкие, расчет - всего три человека. Пока ее заметишь, удар - и танк горит… Один… другой… третий. И старший лейтенант Иван Сурин, раненный осколком в плечо, едва успел выскочить из своей вспыхнувшей как свеча «бетушки».
