Георгий Бабат - Магнетрон
В последней части доклада Веснин дал обзор того, что можно назвать «предысторией многорезонаторного магнетрона». Он сказал о работах Мочалова, Ронина, Горбачева и других исследователей. Затем он изложил свои соображения относительно грядущего развития техники генерирования сантиметровых волн.
Свое выступление Веснин закончил выражением благодарности всем товарищам по работе, руководству завода, а также своим учителям. Помянул он и профессора Николая Николаевича Кленского:
— От Николая Николаевича впервые услыхал я, что магнитное поле может повернуть поток электронов. Николай Николаевич говорил нам, что сетка — это отнюдь не единственная возможность для управления потоком электронов в электронной лампе. И анод, разрезанный на две половины, я впервые увидел у Николая Николаевича. Именно поэтому я и сделал многоразрезной анод… Возможно, без Николая Николаевича я вообще никогда не занялся бы магнетронами, не пришел бы к многорезонаторному прибору, если бы не было той небольшой никелевой трубочки с вольфрамовым волоском внутри, которую, по указанию профессора Кленского, я когда-то прикреплял к фанерному щиту с нарисованным на нем генеалогическим древом электровакуумных приборов…
Синие глаза Кленского увлажнились, а бледное, немного одутловатое лицо слегка порозовело. Несмотря на такую явную растроганность, Кленский все же уловил момент, чтобы показать Веснину кулак с поднятым вверх указательным пальцем. Таким образом он напомнил своему бывшему ученику о полученной не так давно единице.
После того как Веснин ответил на вопросы, Алексей Николаевич Крылов предложил перейти к высказываниям по докладу.
Первым, к огорчению Веснина, встал и попросил слова Вонский. Крылов очень деликатно извинился:
— У меня, Нестор Игнатьевич, уже записано десять ораторов. Я записываю вас в порядке очереди одиннадцатым.
Веснин увидел, что Крылов поставил цифру «11» посредине совершенно чистого листа бумаги и против этой цифры написал фамилию престарелого эксперта Бюро новизны. Затем, не отрывая взгляда от этого же чистого листа, Крылов сказал, обращаясь к Кленскому:
— Прошу вас, Николай Николаевич. Вы записаны у меня первым.
Кленский внимательно посмотрел на Крылова, обернулся к Вонскому, вздохнул и не спеша пошел к кафедре.
Веснин слышал, как выступал Кленский в нетопленном клубе профсоюза совторгслужащих, рассказывая красноармейцам, школьникам и домохозяйкам о «нестареющей вечности, которая играет с миром», о «телах наших, которые текут подобно ручьям». Слыхал он Кленского, говорящего студентам радиофакультета о новых перспективах и горизонтах электроники. Так же изящно, спокойно, умно и красиво говорил Кленский и сейчас. Но здесь, на собрании во Всесоюзной Академии наук, он позволил себе некоторые вольности и отступления, допустимые в разговоре среди своей семьи. В частности, он остроумно прокомментировал некоторые темы, разрабатываемые «в известных нашему высокоуважаемому собранию» лабораториях.
Профессор Беневоленский несколько раз прерывал эту обвинительную речь ироническими репликами, и его львиная грива вздымалась, когда он пытался обратить на себя внимание председательствующего.
— Благодарю вас, Алексей Борисович, за ваши ценные замечания, — обратился к Беневоленскому Кленский. — Очень часто мы действуем согласно старинному анекдоту, говорящему, что списывание с одного источника — это плагиат, с двух — компиляция, а с трех — диссертация. Зерно истины в этой пародии есть. Случается, мы встречаем в штыки редчайшие алмазы оригинальной мысли. Случается, мы ценим граненое стекло дороже, чем алмаз. Ценность работы Веснина состоит в ее совершенной оригинальности. Многорезонаторные магнетроны войдут в историю мировой техники.
Кленский посмотрел на Веснина своими синими глазами и, положив кисть правой руки на ладонь левой, поднял сложенные руки и потряс ими над головой.
Зал разразился аплодисментами.
Когда шум затих, Кленский сказал:
— Беседуя в начале этого года с Весниным в Ленинградском политехническом институте, я посоветовал ему выбрать тему для кандидатской диссертации. Я пообещал ему, что через два-три года, когда по моим предположениям, он справился бы с избранной темой, буду его оппонентом… Вполне сочувствую вашему смеху, товарищи. В заключение хочу сказать, что считал бы справедливым и приветствовал бы, если бы за сегодняшнее сообщение Владимиру Сергеевичу Веснину была присуждена ученая степень доктора технических наук без защиты диссертации. Я ставлю это предложение на обсуждение нашего высокоуважаемого собрания.
Едва Кленский замолчал, как Беневоленский вскочил и попросил слова к порядку ведения данного заседания.
Он сообщил, что вряд ли будет здесь возможно проводить тайную баллотировку, а без этого не может быть и речи о присуждении степени даже honoris causa,[18] то есть без защиты диссертации.
— Я не читал ни одной опубликованной работы товарища Веснякина… простите, Веснова. Кроме того, как здесь справедливо было указано, магнетрон, который нам тут продемонстрировал товарищ Веснянский, — это всего лишь рядовая заводская разработка. Это признал здесь и сам товарищ Весников…
Академик Крылов встал и поблагодарил Беневоленского за весьма ценные и уместные указания. Затем он предложил высказаться академику Волкову.
— Впервые я встретился с Владимиром Сергеевичем Весниным около года назад, — начал Георгий Арсентьевич, — при довольно примечательных обстоятельствах. — Волков взглянул на Веснина, его кошачьи усы дрогнули. — Это было однажды вечером в заводской лаборатории…
Веснин вспомнил, как, одетый лишь в пестрые отблески тиратронов, он лежал на столе в лаборатории. Он покраснел и отвернулся. Он упустил смысл дальнейшей речи Волкова и вновь взял себя в руки и перестал смеяться лишь с фразы:
— …И оптика и электротехника — это науки о колебаниях и волнах, об электромагнитных колебаниях и волнах…
Когда Волков произнес слово волны, Веснин увидел, что глаза Георгия Арсентьевича изменили свое насмешливое выражение. Они стали совершенно круглыми, как у совы, злыми и вдохновенными. Всякий раз при слове волны лицо Волкова становилось прекрасным и голос начинал звенеть. И Веснин чувствовал, что электромагнитные волны есть цель, смысл и радость жизни этого человека.
— Оптика, — гремел Волков, — это наука о волнах в аппаратах, размеры которых во много раз больше длины волны. А электротехника занимается аппаратами, размеры которых во много раз меньше длины волны. Долгое время существовал разрыв между этими двумя областями. Веснин… — круглые злые глаза остановились на Володе, — Веснин, — повторил Волков еще звонче, — один из тех, кто перекинул мост от электротехники к оптике. Мы, электрики-радисты, должны быть горды тем, что мост через пропасть был воздвигнут с нашего, с электротехнического, берега. Я хочу, — продолжал Волков, — напомнить слова покойного Александра Васильевича Мочалова: «Когда исследователь приступает к новой работе, он подобен первобытному земледельцу, бросающему в землю неведомое зерно. То ли это семя злака, который даст урожай в тот же год, то ли это семя дерева, которое должно выхаживать много лет, пока оно принесет первые плоды». Работа Веснина принесла прекрасные, ценные результаты в исключительно короткие сроки, но я предвижу, что еще много лет мы будем вкушать плоды этой работы. Некоторые лица, считавшиеся авторитетами в области ультракоротких волн, забраковали в свое время идею многорезонаторного магнетрона… — Волков посмотрел на Беневоленского. — …Подводились теории под это ложное мнение о непригодности многорезонаторной конструкции…
Сделав паузу, Волков продолжал:
— Работа Веснина еще раз доказала, что теория иногда бывает сера, но всегда зелено вечное дерево жизни. В примечании к тринадцатой главе «Капитала» Карл Маркс писал: «Критическая история технологии вообще показала бы, как мало какое бы то ни было изобретение восемнадцатого столетия принадлежит тому или иному отдельному лицу». Так было, товарищи, два столетия назад, когда для того, чтобы построить машину, надо было взять «немного проволоки, немного железа и дерева». В наши дни неизмеримо возросло значение коллективного труда. Идеи многорезонаторного магнетрона обсуждались в нашей стране за несколько лет до работ Веснина. Много внимания уделял этой проблеме также и безвременно скончавшийся академик Александр Васильевич Мочалов. Но заслуга Веснина состоит в том, что он объединил все эти отдельные порывы. Он смело отбросил негодное и взял для своего прибора все лучшее, что было достигнуто другими. Талант подобен вогнутому зеркалу, которое улавливает солнечные лучи и сводит их все в один фокус. Таланту, чтобы он засиял, нужны лучи. Но из слабых, рассеянных лучей создать яркий накал может лишь зеркало высокой и совершенной полировки. Хочу еще сказать о возрастном составе научных работников и изобретателей нашей страны. Молодых больше, чем старых. Один из работников Ленинградского электровакуумного завода однажды сказал мне: «Когда лес наступает, то вперед, на опушку, всегда выбегает молодая поросль. А когда лес отступает, вымирает, на опушке остаются старые деревья, колодник и пни». Я присоединяюсь к пожеланию Николая Николаевича Кленского и выражаю надежду, что ученая степень доктора технических наук будет присуждена Владимиру Сергеевичу Веснину без защиты диссертации.
