Георгий Бабат - Магнетрон
Увы, он не предполагал в тот миг, какую огромную работу ему придется провести, чтобы от этого общего теоретического положения перейти к практическим конструкциям магнетронных генераторов.
Он не слыхал предупреждающего звонка. Он не заметил, как опустели столы, и как у высокого барьера выросла очередь сдающих книги.
«Увеличить волновой коэффициент генератора», — подчеркнул жирной чертой Веснин.
— Простите… — услышал он за своей спиной голос Ронина, — простите, но мне поручили напомнить вам, что теперь уже двадцать три часа по московскому времени.
Веснин вскочил, сдал книги и побежал в раздевалку. Ронин стоял в кепке и получал у гардеробщика свое пальто.
Доцент, специалист по устному народному творчеству, обеими руками надевал на лысину шапку с бархатным верхом и бобровым околышем. Притопывая ногами, чтобы они плотнее вошли в огромные суконные боты, он с воодушевлением говорил высокой смуглой молодой особе с густыми бровями и черными усиками:
— Профессор Пропп в своей книге Исторические корни волшебной сказки категорически утверждает, что баба-яга — это покойник, а избушка без окон и дверей — это гроб.
Тонкому дисканту почтенного мужа науки отвечало глубокое контральто его молодой собеседницы:
— Да, но я не вполне уверена, будет ли такое исследование достаточно диссертабельным. Профессор Скафтымов в своем труде «Поэтика и генезис былин» категорически поддерживает тезис…
Веснин и Ронин вышли одновременно.
— Судя по подбору книг, мы в данное время занимаемся сходными вопросами… — не то спросил, не то просто сказал вслух Ронин.
Оба они шли рядом, испытывая то ощущение некоторой отчужденности и любопытства, когда молчание может быть сочтено за невежливость, а разговор — за назойливость.
— Меня интересуют сантиметровые волны, — ответил Веснин.
— Рыбак рыбака видит издалека! — обрадовался Ронин.
— Если не окажется, что чудак чудака… Я имею в виду, конечно, себя, — спохватился Веснин. — Простите, я сегодня устал и вообще…
— Э, бросьте, чего там извиняться! Свои люди — сочтемся…
Веснина забавляла манера Ронина объясняться либо цитатами, либо поговорками.
— А относительно чудаков, — продолжал Ронин, — позвольте вам заметить, что вы глубоко ошибаетесь. Поиски в области коротких волн и вообще вся высокочастотная техника — это не тупичок или переулочек. Это столбовая дорога современной электротехники.
Ронин говорил высоким, звонким голосом, задрав подбородок и глядя поверх головы Веснина с таким вниманием, словно он высматривал впереди действительно существующую, ясно зримую дорогу.
— Мне очень хотелось бы с кем-нибудь сведущим в этой области посоветоваться, — сказал Веснин. — Я надеюсь, мы с вами еще встретимся…
— Возможно, вполне возможно, что встретимся, — без особого энтузиазма подтвердил Ронин и, уставясь своими печальными близорукими глазами на Веснина, прибавил:
Что может нашего существования
Быть беспомощней и грустней?
Кто смеет молвить — до свиданья
Чрез бездну двух или трех дней?
Последний стих Ронин произнес быстрее и много веселее всего предыдущего, потому что из-за поворота, с улицы Третьего июля, показался трамвай.
— Я каждый вечер в библиотеке! — крикнул Ронин Веснину, вскочив на ходу в трамвай.
Пока трамвай заворачивал за угол, Ронин, вися на подножке, успел еще что-то прокричать относительно часов, в которые его можно застать дома, но Веснин не расслышал.
Муравейский включается в работу
Утром Веснин не узнал своей улицы. Все обновил выпавший ночью, еще не тронутый метлою снег. Стволы деревьев поседели за ночь, и от этой белизны стволов особенно яркими казались тонкие красные ветки с набухшими темными почками. На солнечной стороне, несмотря на ранний час, по стенам и крышам среди искрящейся изморози уже проступили темные талые пятна.
У автобусной остановки Веснин купил ветку мимозы. Но ему казалось, что неудобно прийти с цветами на работу. Он спрятал пушистую ветку в набитый книгами портфель и вскочил в переполненный автобус. У ворот завода он увидел плещущихся в луже голубей.
Когда Веснин вошел в лабораторный зал, Муравейский сидел у себя в «аквариуме», откинувшись на спинку вращающегося кресла. Его ноги в пестрых шелковых носках покоились на табурете, а обувь стояла под столом. Эти изящные узкие туфли Муравейский купил очень дешево в магазине случайных вещей.
«А теперь или я их, или они меня», — говорил Михаил Григорьевич об этой своей удачной покупке.
Не меняя позы, Муравейский кивнул Веснину и сказал:
— Я изучил обстановку и принял решение: сантиметровые волны — это вещь. Но с чего мы начнем?
— Надо рассчитать магнит, — обрадовался Веснин, — затем выпрямитель. Первый магнетрон сделаем разборным на непрерывной откачке. Конечно, основное — это вакуумную схему смонтировать.
— Это все, что вы имеете сказать?
Муравейский спустил ноги с табурета и в носках зашагал по кабинету.
— «Вакуумную схему смонтировать»… Эх, вы! Первым делом мы должны подать заявку в Комитет по изобретательству, чтобы выдали авторское свидетельство на новый генератор сантиметровых волн. Закрепить наше первенство. Это главное. Затем надо представить докладную записку, но, само собой разумеется, не начальнику лаборатории Дымову. Это мелко. Записку следует составить на имя самого директора завода Николая Александровича Жукова. Понятно? — Муравейский сжал Веснину плечи, встряхнул его: — Чувствуете, молодой человек?
Вынув из кармана никелированный обувной рожок, Михаил Григорьевич надел туфли и вышел из «аквариума».
Веснин был глубоко тронут тем, что Михаил Григорьевич, говоря о генераторе сантиметровых волн, употребил слово «мы». Веснину это беззастенчивое «мы» казалось изъявлением готовности разделить ответственность за новое, трудное дело. Веснин не сомневался, что Муравейский всецело во власти тех же мыслей, какие владели им самим. Он полагал, что предложение о закреплении первенства было хорошо продумано и явилось следствием того, что Муравейский убедился в необычайно широких возможностях, которые сулила работа с сантиметровыми волнами.
На деле же весь позавчерашний вечер и часть ночи Михаил Григорьевич посвятил вращающимся пирамидам «Гастронома № 1».
Дело с витриной уже близилось к желанному завершению, когда автор проекта художник Вася Светлицкий пошел на экзамен по теории композиции. Вернувшись с экзамена, юноша вдруг обнаружил, что оконная витрина никак композиционно не перекликается с плодоовощным стендом внутри одного из помещений магазина. Два дня художник не брался за кисть. На третий день Вася с сияющим видом заявил Муравейскому, что нашел выход из положения:
— Мы разбросаем по витрине фрукты и овощи с газосветными лампами внутри. А вращающуюся пирамиду мы увенчаем гроздьями газосветных ламп, стилизованных под виноград.
— Я всегда имел склонность к чистому искусству, — произнес Михаил Григорьевич, внимательно выслушав юного Светлицкого. — Но вам, Вася, хорошо: вы сирота. А я человек семейный, я обязан кормить свою мать. Резюмирую: за те же деньги дело с виноградом не пройдет.
Питомец факультета станковой живописи яростно вопил о законах перспективы, о контрастах, об искусстве вообще. Вася грозил отказаться от всей работы и снять свою фамилию с витрины, если Муравейский не завершит карусель-пирамиду гроздьями винограда, наполненными светящимся неоном.
— А вы уверены, что такая идея не будет противоречить принципам социалистического реализма? — не сдавался Михаил Григорьевич.
— Заостренная вершина пирамиды требует, чтобы с нее полого ниспадали удлиненные гроздья, подобно тому, как падают вниз кисти бледно-зеленых цветов с вершины пальмы, — парировал Светлицкий.
Газосветный виноград грозил отнять еще несколько вечеров, и Муравейский твердо решил, что делать его не будет:
— Юноша, вы только вступаете в жизнь. Остерегайтесь ложных эффектов. Как можно под виноградом ставить пивную бутылку? Ведь пиво варят из хмеля и солода.
— При чем тут пиво? — горячо возражал Вася. — Здесь может стоять монолитная группа виноградных вин. Ну, как их там? Советское шампанское… Красное вино…
— Мускат, токай, цинандали… — подхватил девичьим голоском Сельдерихин, в восторге от высокоидейного подхода к работе двух так дешево обошедшихся магазину специалистов.
— Рислинг, салхино, — подражая Сельдерихину, проворковал Муравейский и затем рявкнул во всю силу своего мощного баритона: — Вер-р-рмут, кагор-рр! А пиво… пиво где будет отражено? Ему нет места в витрине! Я голосую за пивную бутылку, которая прекрасно уставится наверху карусели. Просто и солидно.
