Теодор Адорно - Исследование авторитарной личности
Такую общую генеральную точку зрения отражает антагонизм нацистов в отношении крупных государственных церквей. В речах Томаса он принимает форму нападок на крупные институциональные деноминации, такие, как, например, пресвитерианцев, методистов, епископальную церковь, которым он противопоставляет свои «субъективистские», «динамические» понятия пробуждения веры. Он уверяет, что стоит против институциональной религии, за живую веру, точно так, как в противоположность государству восхваляли свое движение нацисты, которые этими стимулами затрагивают глубоко укоренившееся недовольство всеми якобы «объективными» безличными учреждениями нашего общества24. Их объективность кажется тем не менее массам довольно проблематичной; современное возмущение институтами иллюстрирует борьбу против «бюрократизма». Целью является не столько восстановить справедливость, которая кажется в опасности благодаря институционализму, сколько мобилизовать те пылкие инстинкты, которые, сдерживаемые порядком закона и институтов, становятся, будучи освобожденными, инструментом удовлетворения жажды власти диктатурой клики. Монастырский порядок и секты, как часто утверждают, выражали первоначально еретические устремления и только позже были включены в христианство. Поэтому можно с полным правом предположить, что глубинные течения язычества, нехристианизированной, «естественной» религии составляют существенный элемент всякого сектантства, независимо от того, насколько аскетическим и христианским является его поведение внешне. Во всяком случае, Томас перенял традицию движения пробуждения и так ее преобразовал, что на первый план выдвинулись деструктивные и натуралистические моменты антиинституционализма. Скрывая христианские инстинкты, он посредством своей оппозиции по отношению к институциональной религии обращается в действительности к нехристианским инстинктам. Его религиозные иллюзионистские уловки можно поэтому считать шагом по пути к разложению религии, как неизбежный курс в направлении к тоталитарному режиму и поэтому является не более чем устарелым способом ловить отсталых людей. За его самодельной теологией таится химера имеющей успех доктрины, в которой во имя «Бога, Родины и Отечества» неуклюже объединены политика и идеология.
Основополагающим для фашистской манипуляции религиозным субъективизмом в политических, а в конце концов антирелигиозных целях является подчеркивание личного опыта по сравнению с объективированной доктриной, поддерживаемой, вероятно, эмфатическим усилением апокалиптического настроения. Следующие цитаты могут проиллюстрировать способы применения этих фактов Томасом: «Заметьте себе, что Иисус Христос выбирает слова… не в языке Ветхого Завета, и не в языке писателей, а свои слова… Ну, теперь я знаю, мой друг, что это правда. Я знаю это по нескольким причинам. Я это знаю из моего личного опыта переживания, который я имел около 20 лет назад с живым человеком, которого мы называем Иисусом Христом. Я знаю это, и я это говорю из личного опыта. Я верю в то, что сказал здесь Иисус Христос, т. е. я верю его словам, когда я жду его слова, которые я имею здесь и теперь в качестве современного достояния, как вечную жизнь. Я это знаю. Потому что моя жизнь сразу же изменилась. Вдруг я возненавидел вещи, которые я любил физически. Другими словами, вся моя жизнь и все мое сердце переменились до основания». Знаменательно, что подчеркивание личности Христа и последующего изменения индивидуума ясно противопоставляется Священному Писанию, и Ветхий Завет молчаливо осуждается как институциональная застывшая религия. Со времен гностиков через всю христианскую традицию сохранилось это воззрение. Ссылка на непосредственное, личное, религиозное переживание означает, кроме того, ослабление логического размышления, как его и представляют когерентные теологические учения. Томас упорно указывает на непосредственность своего личного отношения к Богу, чтобы исключить вмешательство извне. «Бог говорит очень ясно, что ни один человек не должен вас учить, так как у вас есть Святой Дух, чтобы вас учить. Я в своей жизни настаивал на том, чтобы меня вел непосредственно сам Бог». Здесь ясно показано, как легко религиозная мечтательность сект может превратиться в нападки на церковь и в конце концов на каждую организованную объективную религию. Желание быть ведомым «непосредственно самим Богом» можно удобно использовать как оправдание весьма произвольных решений индивида. Так, например, Гитлер указывал на свое «озарение», когда он совершил роковую ошибку в военном походе на Россию. Когда Томас приводит пример личного опыта веры, он с этим связывает антисемитские намеки: «Как я вчера утром вам говорил, членство в синагоге было равнозначно определенным общественным правам. Если ты не состоял в синагоге, то ты был никто. Ты был исключен из всего общества. Ты не имел никаких церковных прав, никаких прав веры, никаких гражданских прав и очень мало моральных прав. Вы не видите, что они хотели исключить всех других и что они имели единоличную власть над жизнью и душой человека того времени. Это дьявольщина в мире, если люди, принимая некоторых и исключая других, пытаются намеренно монополизировать власть и слово Бога».
Понятие личного обращения, противопоставленное институциональной религии, усиленное верой индивидуума в предстоящий конец света, в последние дни для церкви становится теологической базой пробуждения «последний час». Перед лицом Страшного суда человек должен думать скорее о Боге и о собственном непосредственном отношении к нему, а не о церкви, к которой он относится. То, что Томас не боится цитировать самые примитивные суеверия, является ясным симптомом регрессии его движения пробуждения в сторону мифической естественной религии. «Пророчества исполнились… Я не хочу, чтобы вы беспокоились из-за землетрясения, которое было у нас недавно в Калифорнии (дает объяснения о землетрясениях, которые обычно бывают осенью). Мы всегда думали, что землетрясения ограничиваются югом Калифорнии, но мы видим сегодня землетрясения страшной силы и масштабов повсюду в мире… С 1901 г. погибло только в землетрясениях больше чем миллион людей». Соединение техники террора и религиозного движения пробуждения у Томаса здесь проявляется весьма ясно. Субъективизм и хилиазм (вера в приход тысячелетнего царства) – обе главные составные части пробуждения веры, имеют тенденцию «ослаблять» сопротивление индивида. Ссылка на «личное переживание», отрицающее доктрину церкви, практически сводится к поощрению предаваться собственным эмоциям25. Запуганный представлением приближающегося конца света индивид, чтобы спасти свою душу, должен делать послушно, не критикуя, все, что ему прикажут. Таким образом, дух пробуждения веры, понимаемый первоначально как выражение религиозной свободы, можно без труда поставить на службу фашистскому идеалу слепого послушания.
Антиинституциональный трюк
Превращение религиозного субъективизма в приверженность к фашизму происходит не в языке политики. Слишком осторожный, чтобы затрагивать нечто такое, прочное как американские конституционные права, Томас ограничивается своей собственной ограниченной псевдопрофессиональной сферой – церковными вопросами. Его отношение к проблемам церкви, хотя никогда полностью не выраженное и в некоторой степени сбивчивое, является, так сказать, косвенной моделью того, что он хотел бы втайне видеть осуществленным в американском народе. Он сообщает своим слушателям тоталитарные догмы веры, дискутирует с ними о делах церкви и оставляет на их усмотрение их перевод в резкие политические выражения. Его антагонизм по отношению к этаблированным устоявшимся деноминациям является теологическим средством, которое позволяет ему воздвигнуть свою модель якобы чисто религиозного характера.
Когда Томас атакует «приверженность к партии» и «отсутствие единства» во имя духа деноминаций, тогда превалирует трюк «единство»: «Я верю, что дни деноминации прошли, что не будет никакого дальнейшего прогресса в смысле деноминации, и я напоминаю о баптистах, о конгрегационалистах, пресвитерианцах, но послушайте, сегодня можно наблюдать, как распространяется живое христианство главным образом благодаря радио». Контраст между «жизненностью» и «духом деноминации» не менее характерен, чем утверждение, что оживление приписывается радио, централизованному техническому средству, которое неразрывно связано с современной монопольностью общественных средств коммуникации. Болтовня об «оживлении» соответствует идее, что существующие деноминации якобы перестали быть живыми силами благодаря простой институционализации, другими словами, массы потеряли свою веру в те фундаментальные и рациональные религиозные учения, без которых протестантство не может быть понято. «Ты знаешь, мой друг, организованная религия, которая отрицает сверхъестественную волю, будет постоянно преследовать сверхъестественное, и у тебя там по ту сторону мертвая вера, которая отвергла сверхъестественное в Боге, и так как они это сделали, они преследуют твоего Бога и моего Бога до смерти». Истолковывать подобное религиозное высказывание в смысле двухпартийной системы и высочайшей идеи о нации, по-видимому, для слушателей Томаса не трудно.
