Евгений Елизаров - Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре
Вилланы (от лат. villa – усадьба, поместье) во Франции, Западной Германии и Италии, держа свои земли от феодала, в отличие от сервов и других групп крепостного крестьянства, имели некоторые из прав лично свободных людей. Другими словами, они были избавлены от повинностей, которые раскладывались бы на персону, а не на земельный надел и наследственно уплачивались одному и тому же сеньору. Они обладали правом отчуждения своих держаний, возможностью переселиться в другую вотчину, в город или на свободные земли, тем самым освобождаясь от любой зависимости, могли даже выступать свидетелями в суде. В свою очередь, сеньор, при условии добросовестного выполнения крестьянами своих обязанностей, был не вправе отобрать у них надел. Вилланы уплачивали ему за пользование землей ренту, первоначально в натуральной, а с XII века в денежной форме, при этом ее размер был существенно меньше, чем у сервов, и фиксировался обычаем, а значит, не мог без достаточных оснований меняться верховным собственником. Во Франции в XII веке начался массовый процесс выкупа вилланами своих повинностей путем внесения единовременной суммы за отказ сеньора от тех или иных привилегий. В результате зависимость французского виллана от сеньора утратила личный характер. Одновременно шло освобождение сервов, превращавшихся за выкуп в свободных вилланов. Позднее на основе категории вилланов сформировалась достаточно широкая прослойка мелких свободных землевладельцев во Франции. Схожие процессы протекали и в других странах.
Отношения виллана с владельцем земель во многом строились на тех же принципах, что и отношения с тем, кому подвассален сам сеньор. Принесение оммажа им самим являлось существенным ограничением личной свободы, ибо обязанности вассала часто обязывали к большему, чем мог потребовать формальный статус, и М. Блок имел вполне достаточные основания спрашивать и отвечать: «…ради кого сражается Роланд – ради государя или своего сеньора, которому принес оммаж? Безусловно, он и сам этого не знает. Но он не сражался бы за государя с такой беззаветностью, если бы тот не был бы одновременно и его сеньором»[460]. Вместе с тем и свобода сеньора по отношению к нему оказывалась далеко не полной, обременялась встречными долженствованиями. К тому же обет, который вассал приносил своему господину, не затрагивал формально-правовые отношения, что связывали его с другими лицами и учреждениями, – такое нередко специально оговаривалось условиями формального договора. Тем более он не затрагивал отношений с собственными вассалами (за исключением Англии, где принцип: «вассал моего вассала не мой вассал» не действовал).
Эти нормы средневековой феодальной культуры не могли не оказывать свое влияние на отношения сеньора с его вилланами, а значит, и здесь, на низшем уровне сословной пирамиды, обязанности были отнюдь не односторонними. И если общие правила в отношении благородного вассала заставляют сеньора оказывать ему поддержку и покровительство, защищать его имущество и честь, обеспечивать опеку его семье (например, выдать замуж вдову или старшую дочь), то, по меньшей мере, частью этих обязательств, он оказывается связанным и в отношении виллана. А следовательно, обособление и суверенизация крестьянской семейной ячейки, возрастание ее статуса в этой системе отношений неизбежны. Конечно, виллану не дано уравняться в правах даже с нищим рыцарем, но все же он стоит гораздо выше крепостных своего сеньора, которые не имеют права на свой, находящийся вне юрисдикции феодала, «дом».
Отношения виллана с сеньором уже не зависят от времени и пространства, как правило, они живут рядом, а значит, строгости соблюдения правил здесь придается большее значение. В особенности когда нормы обычного права начинают вытесняться товарно-денежными отношениями и статьями писаного.
Традиционная точка зрения состоит в том, что многоядерная патриархальная семья преобразуется в нуклеарную семью современного типа в процессе перехода от феодального к буржуазному обществу и связана с индустриальной революцией, процессами миграции населения из сельской местности в города. Разумеется, смена экономического уклада играет свою роль. Но все же первый импульс выделения из состава многоуровневого по своему строению патриархального организма сообщается именно системой феодальных отношений. Вот только важно понять, что даже новые экономические связи не делают ее семьей современного типа.
Безусловно то, что феодальные отношения подготавливают почву для обособления и суверенизации крестьянских семейных ячеек в качестве самостоятельных субъектов права, безусловно и то, что становление буржуазных ферментирует этот процесс. Товарно-денежный дух радикально меняет природу личных отношений, которые долгое время соединяют отца-сеньора с его детьми-вилланами. Полусемейный, домашний их уклад, когда взаимные обязанности выполняются не столько (или во всяком случае не только) силой внешних долженствований, сколько внутренним позывом к отблагодарению, вытесняется полностью обезличенной системой мотивации, построенной на расчетной основе. Все в ней приводится к единому денежному знаменателю, меж тем сама природа денег такова, что требует строгой формализации обязанностей, порядка их исполнения, размера и сроков оплаты. В свою очередь, любой формализации, в особенности той, что зиждется на денежном основании, свойственно проводить черту отчуждения между сторонами договора.
Постепенно освобождаясь, крестьянская семья продолжает оставаться таким же патриархальным образованием, как и та феодальная структура, из которой она начинает выделяться в качестве самостоятельной единицы. Да, уже вассальная зависимость крестьянина поднимает статус виллана по сравнению с сервом, – в частности, и как главы собственного семейства. Пусть в какой-то степени он еще продолжает оставаться младшим членом сеньориального «дома», однако черта отчуждения становится все отчетливей. В то же время, в силу общего принципа (вассал моего вассала не мой вассал), члены его собственного остаются за пределами юрисдикции феодала. Торжествование же товарно-денежных отношений окончательно закрепляет за свободным крестьянином не только независимость от прежнего сеньора, но и исключительную власть над членами своей семьи. Его власть обусловлена прежде всего тем, что только он продолжает оставаться носителем информационной базы натурального домового хозяйства и одновременно единственным субъектом новых (правовых и товарно-денежных) отношений с миром. Именно эти составляющие статуса делают виллана не просто отцом семейства, но таким же патриархальным домовладыкой, как и его сеньор. Так что здесь перед нами просто предельный уровень дробления патриархального феодального «дома».
Тем не менее это вносит свой вклад в общую эволюцию. Распад феодального «дома» создает у самого основания сословной пирамиды предпосылки окончательного расшатывания древних устоев. Вот только их реализация требует дополнительных условий, которые возникают на более фундаментальном уровне. О них будет сказано ниже.
Город
Свою специфику имеет городская семья. Долгое время и она строится по древнему типу, включая в свой состав, кроме мастера, его жены и детей, престарелых родителей, обедневших или одиноких родственников, а также подмастерьев, учеников, прислугу. И, разумеется, все то, что обставляет их общий быт. Словом, она объединяет не только тех, кто связан родством, но и чужих друг по крови людей, объединяемых ремеслом или общностью домашних работ, и те же «вещи». Все они подчиняются единому хозяйственному ритму, работают на процветание общего «дома», питаются за одним столом. Вознаграждение, которое получают чужие, большей частью ограничивается предоставлением крыши, стола, необходимой одежды и утвари, и практически не отличается от содержания, положенного обычному домочадцу. Это не заработная плата, и оно почти никогда не фиксируется на бумаге. Нередко подмастерье женится на дочери мастера. Или, принимая дело после его смерти, – на его вдове. При этом он принимает на себя покровительство всем остальным членам «дома». К слову, цеховые уставы нередко прямо предписывают вдове, унаследовавшей мастерскую мужа, чтобы она вышла замуж за старшего подмастерья.
Но все же процессы выделения связанных родством ядер-парцелл патриархальных домов, происходят и в городе. В своих истоках патриархальный характер отношений мастера с учеником во многом обусловлен особенностями все той же межпоколенной коммуникации», принципиальной неотчуждаемостью знания. «Его знания не были наукой, но навыком и даром свыше. Это лежало поверх конкретных сведений, зафиксированных в рецепте, и могло быть передано только путем личного общения, что опять-таки усиливало неформальные связи, а также приводило к тому, что этот навык, неотделимый от человека, передавался вместе с иными его личными свойствами, и наставник и ученик как бы объединялись личностями, то есть имели, если можно так выразиться, общие личные качества. Но объединялись не только эти двое, но и все предыдущие наставники, так что в каждом человеке как бы концентрировался весь цех, в том числе и мастера прошлого»[461].
