Юрий Левада - Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005
Последний термин далеко не столь ясен, как казалось сторонникам моделей универсального прогресса. Модернизация иногда представляется некоторой универсальной осью, с которой соотносятся изменения в экономической, социальной, технической, коммуникативной, межличностной и прочих сферах во всем мире примерно за два-три последних столетия. Но модель такой оси не обязательно предполагает «однолинейности» реальных процессов изменений, возможность сопоставления различных стран, обществ, институтов с помощью какой-то единой меры, универсального индикатора. Можно ведь представить себе, что различные страны и общества разными путями, в разных исторических, политических, религиозных и прочих обстоятельствах, даже в разном порядке осваивают институциональные характеристики модернизации. Ни «технического», ни «экономического» детерминизма в глобальном масштабе не существует, поскольку инструментальные и консуматорные (конечные, потребляемые) блага оказываются доступными на разных уровнях развития – скажем, как ракетно-ядерное вооружение в Китае или экономические блага и банковская система в Саудовской Аравии и т. д. Разумеется, это возможно только потому, что никакие пути трансформаций, как бы своеобразны они ни были, не могут быть обособленными друг от друга. Как раз на их пересечении возникают самые острые проблемы современности, вплоть до воображаемой «войны миров»; по-видимому, в этом котле и оформились те заряды напряженности, претензий, ненависти, которые вырвались наружу и сентября. Кто бы ни были исполнители или организаторы террористической акции, за их спинами – не просто зависть и ненависть «бедных», обращенная против «богатых», а скорее претензии «новопришедших» к «уже устроившимся», облаченные в полевую форму религиозного фанатизма.
В известной книге С. Хантингтона неоднократно повторяется тезис о двух типах модернизации – «западной» и «незападной» [18] . Нынешнее «исламское восстание» (resurgence), по мнению автора, означает «принятие модерности, отрицание западной культуры и новое обращение к исламу как руководству к жизни»10. Тезис представляется плодотворным, это, видимо, наиболее интересная позиция в книге, хотя дихотомия «Запад – не-Запад» слишком упрощает проблему. В нее не укладываются ни «тоталитарная» модернизация в советском, китайском, германском, итальянском и других вариантах, ни разнообразие «исламской» модернизации, например, в Иране, Эмиратах, Магрибе и т. д.
Представление о различных типах модернизации нуждается в обстоятельной разработке.
Различные страны и сообщества могут приобщаться к современной цивилизационной модели, в принципе, потому, что эта модель универсальна, точнее, может служить универсальной «шапкой» для разных типов общества. Это не особая цивилизация, типологически сопоставимая с рядом других, а «суперцивилизация», накладывающая свои институты на разные основы и варианты. На первых порах и до сего времени она выглядит не как единство, а лишь как взаимосвязь различных социальных структур (как бы «интерцивилизация»).
В конце XIX – начале XX века весьма острой была проблема инкорпорации в европейско-американское общество рабочих; существовали опасения (или надежды) относительно того, что этот слой, на лидерство в котором претендовали революционные террористы – анархисты и другие крайне левые, – может взорвать общество. На протяжении столетия эта проблема была решена. Сто лет спустя еще большую остроту приобрела проблема эффективной инкорпорации в общество (в мировом масштабе, т. е. в сообщество развитых цивилизованных стран) бывшего третьего мира. Возможно, для ее успешного решения – если считать его возможным – потребуется более одного столетия. С проявлениями этой проблемы, как представляется, столкнулся мир и сентября 2001 года.
Уроки «атипичной» ситуации Попытка социологического анализа
«Открытый перелом» социальных структур как аналитическая ситуация
Давно известно, что в условиях глубоких общественных кризисов скрытые механизмы и пружины социальных процессов как бы приобретают прозрачность, становятся более доступными для исследования. Это вновь подтверждает развитие ситуации вокруг Ирака весной
2003 года, по-разному затронувшее структуры политических отношений и общественного мнения в мировом масштабе, в ряде регионов и стран. Понятно, что в данном случае нас интересуют прежде всего происходящие и вероятные сдвиги в неустойчивом распределении установок российского политического сознания и общественного мнения. Как показывают, в частности, данные опросов последних месяцев, кризис стимулировал в России сложную цепную реакцию переосмысления и переоценки многих массовых симпатий и антипатий. При этом на поверхности общественного мнения в наглядном, развернутом виде часто выражаются скрытые «под ковром» коллизии, свойственные официальным институтам или структурам. Правда, выражение это часто получается довольно сложным, запутанным, что весьма поучительно как для оценки «момента», так и для понимания самого механизма действия общественного мнения, причем не только в наших условиях.
Масштабы кризиса во времени и в пространстве
Нетрудно заметить, что третье столетие подряд начинается с попытки нового передела общемировых – в разных рамках – политических отношений. В начале XIX века – это были наполеоновские войны, определившие облик европейской политической модернизации примерно на столетие. В начале XX – мировая война и последовавшие за ней катаклизмы, одним из главных результатов которых явился выход на пути модернизации неевропейских стран. Кризис, обозначенный террористической акцией и сентября 2001 года в США и продолженный развитием ситуации вокруг Ирака в 2003 году, возможно, определит расстановку сил и линий мировой напряженности на XXI век.
Как это бывает обычно, параметры социальных событий как во времени, так и в пространстве не могут ограничиваться непосредственными последствиями, намерениями участников, региональными масштабами конкретного конфликта и т. п. Определяющим служит значение событий, их место в процессах более широкого плана. В данном случае такими параметрами служат историческое время и общемировое, глобальное пространство.
«Широкие» хронологические рамки нынешнего политического кризиса – это время вынужденного пересмотра той системы мировых связей, которая сложилась после Второй мировой войны и распада колониальной системы, более «узкие» (и отчасти более случайные, субъективные) – предпосылки и последствия террористической атаки и сентября 2001 года в США. (Последствия другого перелома второй половины XX века – распада социалистической системы – в этой ситуации остаются на втором плане и особой роли не играют.) Как бы ни оценивать американские действия по отношению к Ираку в плане их оправданности, продуманности, успешности и пр., несомненно, что они разрывают привычную для второй половины прошлого столетия – а потому казавшуюся прочной, хотя бы символически, для общественного мнения – международно-нормативную систему, которую воплощали известные правила большинства и единогласия в институтах ООН, воплощавших привилегии держав-победительниц в мировой войне и равноправие «массы» деколонизированных стран.
Процессы политической деколонизации XX века вывели на мировую арену страны так называемой «неевропейской» (вторичной) модернизации, т. е. получившие доступ к «чужим» техническим, экономическим, информационным, мобилизационным и прочим средствам современного мира, обладающие громадным демографическим потенциалом и природными ресурсами, – но не прошедшие собственного пути политической, гражданской, личностной модернизации, не имеющие современных гражданских структур. Средством самоутверждения амбициозных режимов (псевдотрадиционных или демонстративно-революционных, националистических, квазитоталитарных по организации, часто также социалистических по лозунгам) оказываются мобилизация завистливой мести по отношению к спокойно-благополучному «Западу». В результате возникает новый раскол мира, – возможно, значительно более глубокий и опасный, чем пресловутое противостояние «двух систем» в 50-80-х годах XX века.
Если пользоваться терминологией А. Тойнби, удар и сентября можно назвать знаком « вызова» устаревшему мировому порядку, последующие действия США и «коалиции» (переменного состава) – поисками « ответа » на этот вызов. Но это, конечно, всего лишь условная, обобщенная схема процессов, которые, по-видимому, лежат в основе наблюдаемых акций и их восприятия в политическом и массовом сознании. Этого круга проблем приходилось касаться на предыдущем витке событий [19] . Тогда речь шла о восприятии общественным мнением, в том числе российским, всемирной «антитеррористической коалиции», – которой суждено было остаться преимущественно символическим феноменом. Сейчас в повестке дня иная расстановка сил, хотя общее направление действий остается прежним.
