Юрий Левада - Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005
Получается, что в России заметно выше, чем во Франции оценивают богатство, прогресс, свободу в США.
А французы гораздо больше внимания обращают на такие черты американской жизни как насилие, могущество, неравенство, расизм, империализм, а также наивность. Примерно одинаково часто в обеих странах отмечают «падение нравов» американцев. Таким образом, во Франции, общественные порядки которой не столь далеки от американских, значительно чаще выделяют те особенности США, которые представляются нежелательными [15] . Следует принять во внимание, что, по всем данным, во французском обществе остаются весьма влиятельными идеи социального равенства и справедливости. Для россиян же, как будто стремящихся позабыть собственное социалистическое прошлое, наиболее приметными оказываются те характеристики Америки, которые вызывают у них зависть. (Ведь по результатам опросов общественного мнения в России больше всего завидуют богатым…) А традиционные объекты советской критики США – неравенство, расизм, империализм – явно отошли на второй план в массовых представлениях об этой стране.
Согласно исследованию, проведенному во Франции в ноябре 2001 года, в целом 65 % французов отметили, что они испытывают скорее симпатии к США, только 5 % выразили антипатию, 29 % не выразили ни тех, ни других чувств. Примечательно, что в этой стране симпатизируют Штатам скорее левые, чем правые, более всего рабочие и коммерсанты. По мнению французов, США играют скорее позитивную роль в развитии демократии и прав человека в мире, а также в снижении международной напряженности, но скорее отрицательную роль – в поисках решения израильско-палестинского конфликта и в экономическом развитии бедных стран (Sofres).
Вернемся, однако, ближе к обсуждаемой теме.
Вот как представляли американцы оценку населением других стран ответственности США за происшедшие события.Таблица 3.
«Согласны ли Вы с тем, что, по мнению многих людей, США сами несут ответственность за ненависть к ним, которая привела к террористическому нападению?»
(Pew Research Center Survey, 21–25 сентября 2001 года, % от числа опрошенных)
По данным опроса в шести европейских странах, проведенного в августе 2002 года, 55 % европейцев сочли одним из поводов для теракта и сентября американскую внешнюю политику (Financial Times. 2002. 4 September).
Чем объясняется столь широкое – даже по мнению американцев – распространение негативных установок в отношении США?
Западноевропейцев, исторически солидарных с США, раздражают расчет американских властей на использование собственного военного и экономического могущества, неумение вести осторожные политические игры, нежелание считаться с мнением и интересами других стран, вынужденность следовать в фарватере американской политики.
В бывшем третьем мире многим представляется, что Америка силой и давлением навязывает им непривычный образ жизни. Единственно существенный в этом мире религиозный фактор – исламский – дает идеологическую опору этим настроениям.
Наконец, в России к этим факторам добавляется горечь собственных поражений в стремлении к мировому величию, в попытке влиять на развивающиеся страны. К этому комплексу подавленности также добавляется вынужденное следование американской политике.
В мире достаточно велик ресурс взаимного недружелюбия, подозрительности, зависти и пр. (все эти характеристики межличностных отношений для отношений межгосударственных, межнациональных и т. п. – не более чем метафоры). Но ни одна страна в современном мире, по крайней мере после окончания советско-американского противостояния, не может собрать такую массу и такое «качество» негативных отношений к себе, как США.
Проще всего, следуя неизжитым в массовом и социально-научном сознании рудиментам «классового подхода», представить себе, что движущей силой здесь является черная зависть бедных к богатым (самым богатым), слабых – к сильным (самым сильным), отсталых, «недомодернизованных» – к самым передовым и т. д. Но, насколько можно судить, в сентябрьских событиях, действовали (и аплодировали им) не самые бедные и отсталые. Возможно, здесь больше пригодилась бы не одномерная, линейная модель общественного развития (прогресса, модернизации), а что-то вроде модели столкновения разных способов или путей такого развития.
Но ссылка на «негативные оценки» слишком слаба, чтобы хоть как-то объяснить то чудовищно расчетливое и чудовищно бесчеловечное – по обычным меркам человеческой жизни – безумие, которое двигало «актерами» и сентября. Никакая «нелюбовь», никакая обида или ссора между людьми или народами не объясняет перехода поведения за «рамки», определяемые культурой, цивилизацией, обычным и писаным правом. Значит, действует некая совершенно иная система стандартов и норм. Вопрос в том, кто носитель этой, условно говоря, «контрцивилизации» – некая организованная замкнутая группа типа секты, партии, движения заговорщиков или «иная» половина человечества.
Другая сторона проблемы, о которой, по всей видимости, стали больше задумываться где-то к концу минувшего годичного периода, – содержание действий самой «американской силы» до и после сентябрьских событий. Исключительность положения США, объяснимая историей и современной мощью, заключается в том, что эта страна до недавнего времени (до Второй мировой войны) не участвовала в мировых делах, не имела своей внешней политики, а сейчас способна действовать по известному принципу – наличие сверхсилы избавляет от необходимости осторожности, ловкости, маневра, соотнесения с другими, т. е. того, что обычно входит в понятие политического искусства. И уже потому способна плодить недоброжелателей, в том числе из числа партнеров и союзников.
И поэтому именно США оказались мишенью террористической атаки, направленной – если верить наиболее распространенным интерпретациям – против всей современной цивилизации или каких-то наиболее одиозных ее проявлений. Как и любая иная акция массового террора, удар и сентября был направлен, скорее всего, на то, чтобы посеять смятение и страх среди населения и элиты. А также на то, чтобы демонстративно унизить сильнейшую державу, показав миру ее уязвимость.
Спустя год
Развитие событий на протяжении года после и сентября позволяет проверить предположения о социальном значении сентябрьского теракта. Ожидания какого-то коренного поворота в мировых и общественных отношениях оказались ошибочными – и для положения США в мире, и для мировых «линий разлома» по осям «Восток – Запад» (теряющей значение) и «Север – Юг» (значение которой явно растет).
Это относится и к отношениям России с Соединенными Штатами и всем «Западным миром». Но эти страны и «мир в целом», поскольку можно пользоваться таким термином, отнюдь не вернулись «на круги своя», т. е. к положению, существовавшему до «того» сентября. (Как известно, ничто в мире движется «по кругу», никто и ничто не возвращается в исходную точку.) Если последствия пережитой встряски не всюду заметны сегодня, они могут стать видны позже, на каких-то следующих этапах, в иных формах.
В Соединенных Штатах, судя по опросам общественного мнения, на уровне повседневной жизни сохранились повышенные опасения в отношении авиаперелетов, небоскребов, а также мигрантов, но в целом жизненные привычки и настроения вернулись к привычным стандартам. Исследования не показали возрастания роли религии или роста общей тревожности, хотя представления о большой вероятности новых террористических акций сохраняются – в октябре 2001 года этим были встревожены 43 % населения, в сентябре 2002-го – 38 % (Gallup Poll Analysis, и сентября 2002 года). Последнее, видимо, означает, что «актуальный» страх стать жертвой террора трансформировался в «потенциальный», в представление об отдаленной возможности события.
Особый узел проблем американской жизни – отношение к ограничению личных свобод при усилении мер общественной безопасности. Практика всякой «борьбы» понуждает к использованию чрезвычайных мер, вопрос в том, как они воспринимаются (и чем сдерживаются). Так, по мнению 53 % опрошенных российских граждан, усиление мер безопасности и возможность большего вмешательства в частную жизнь со стороны властей не создают угрозы гражданским правам; 52 % считают такое вмешательство допустимым. Отвечая на подобный вопрос, поставленный в США («Насколько беспокоит Вас то, что новые меры, направленные на борьбу с терроризмом, могут привести к ограничению наших личных свобод?»), 63 % опрошенных американцев сообщили, что такое вмешательство их беспокоит, 35 % – что не испытывают беспокойства (Associated Press Poll, 2–6 августа 2002 года). Согласно опросам в ряде европейских стран и США, проведенным в августе 2002 года, ограничения гражданских и личных свобод после и сентября ощущалось повсеместно, сильнее всего, естественно, в США, где это отметили 30 % (Gallup Poll Analysis, 9 сентября 2002 года). В сентябре 2001 года ограничение некоторых гражданских свобод признавали необходимым 63 % американцев (при 32 % несогласных с этим), в июне 2002-го – 49 % против 45 % (Gallup Poll Analysis, 11 сентября, 2002 года).
