Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
История завещания Л. Н. Толстого, как нам представляется, имеет непосредственное отношение к теме «Л. Н. Толстой и Церковь», но смысл этой связи становится ясен только с учетом событий последних десяти дней жизни писателя. Эта история по-своему очень сложна и многопланова, поэтому хотя бы кратко нужно остановиться на содержании этого вопроса[833].
Его начало можно отнести к 21 мая 1883 г., когда жене писателя, С. А. Толстой, выдается нотариально заверенная доверенность в форме письма на руководство всеми издательскими делами Л. Н. Толстого, в том числе на получение всех имеющихся в результате издательской деятельности доходов за сочинения, написанные до 1881 г. 19 сентября 1891 г. в газетах «Русские ведомости» и «Новое время» публикуется письмо Л. Н. Толстого в редакции этих газет, в котором он доводит до всеобщего сведения: «Предоставляю всем желающим право безвозмездно издавать в России и за границей, по-русски и в переводах, а равно и ставить на сценах, все те из моих сочинений, которые были написаны мною с 1881 года <…> равно и все мои не изданные в России и могущие вновь появиться после нынешнего дня сочинения» (ПСС. Т. 66. С. 47)[834].
Однако в случае смерти писателя эти прижизненные заявления не имели бы юридической силы, именно поэтому требовался формальный юридический документ, в котором в виде завещания был бы оформлен отказ на права собственности на сочинения.
В 1895 г. в своем дневнике Толстой сделал запись, что хотел бы, чтобы после его смерти подготовкой его произведений к печати занимались В. Г. Чертков, Н. Н. Страхов и С. А. Толстая (запись от 27 марта) (см.: ПСС. Т. 53. С. 14–16). Обращает на себя внимание то обстоятельство, что уже в этой записи Л. Н. Толстой просит похоронить его без священника и отпевания. В 1901 г. эта запись приобрела форму окончательного документа: она была переписана М. Л. Толстой (с исключением имени умершего Страхова) и дана на подпись Толстому. Узнав об этом, С. А. Толстая решительно этому плану воспротивилась, и бумага, подписанная Толстым, была передана ей. 13 мая 1904 г. Толстой возвращается к этому вопросу и письменно просит Черткова разобрать оставшиеся после него бумаги. Как уже отмечалось выше, это разрешение распространялось и на дневники писателя, что имело принципиальное значение для С. А. Толстой.
Однако активная работа по подготовке нового варианта завещания Толстого Чертковым и его супругой начинается уже после возвращения семьи Чертковых в Россию. Уже к этому времени относится отзыв о Чертковых, хранящийся в РГАЛИ и связанный, скорее всего, именно с этими планами: «Анна Константиновна и Владимир Григорьевич Чертковы – самые близкие мои друзья и вся их относящаяся до меня и моих сочинений деятельность мною не только всегда одобряется, но и вызывает во мне самую искреннюю и глубокую к ним благодарность. Лев Толстой. 28 января 1909 г.»[835].
18 сентября 1909 г. Толстой в Крекшино у В. Г. Черткова подписывает первый вариант завещания, смысл которого заключается в том, что все его рукописи, изданные и неизданные, написанные после 1881 г., не составляют ничьей частной собственности и передаются В. Черткову для безвозмездного издания. Однако несколько позже присяжный поверенный Н. К. Муравьев объяснил, что завещание не имеет юридической силы без указания конкретного наследника[836]. Другими словами, в России в соответствии с правовыми нормами любую частную собственность, в том числе и интеллектуальную, можно было завещать только конкретному физическому или юридическому лицу. Чтобы понять, почему вопрос завещания Л. Н. Толстого стоит так остро для всех участвующих в его обсуждении, следует иметь в виду, что сумма его литературного наследства превышает наши самые смелые предположения: семья писателя оценивала свое право издавать по всему миру его сочинения и пользоваться доходом от этих изданий в сумму 10 млн золотых рублей[837].
1 ноября 1909 г. при участии Н. К. Муравьева составлен новый текст завещания на имя младшей дочери Л. Н. Толстого, А. Л. Толстой, так как сам Чертков якобы отказался быть юридическим наследником, утверждая в 1922 г., что завещание было составлено без малейшего участия с его стороны и даже решение это было принято Л. Н. Толстым без его ведома и во время вынужденной разлуки (т. е., видимо, во время пребывания В. Г. Черткова в Англии). Далее В. Г. Чертков подчеркивает в своей книге: «Написать «юридическое» завещание я не только не уговаривал Л[ьва] Н[иколаеви]ча, но даже предполагал, что он на это не согласится, и сам определенно отказался быть назначенным его «юридическим» наследником <…> Окончательное содержание завещания было выработано без моего участия и в моем отсутствии; и меня настолько удивило неожиданное присоединение Л[ьвом] Н[иколаеви]чем своих художественных произведений первого периода к назначенным им в общее пользование писаниям, что я даже написал ему свое мнение по этому поводу, указывая на то, что семья его привыкла считать эти произведения своей неотъемлемой собственностью»[838].
В качестве доказательства своей версии происхождения завещания В. Г. Чертков ссылается на эпизод, имевший место в конце октября 1909 г. Этот эпизод описал в своих воспоминаниях один из сотрудников В. Г. Черткова, Ф. А. Страхов, посетивший по просьбе своего патрона Л. Н. Толстого «для переговоров по этому делу» (?). Страхов побывал в Ясной Поляне с поручением от В. Г. Черткова дважды: 26 октября и 1 ноября 1909 г. Ф. А. Страхов сообщает, как он впервые узнал от Л. Н. Толстого о решении по поводу завещания: «…он сейчас же пошел в свой кабинет и увел туда с собою Александру Львовну и меня. – Я вас удивлю своим крайним решением, – обратился он к нам обоим с доброй улыбкой на лице. – Я хочу быть plus royaliste que le roi[839]. Я хочу, Саша, отдать тебе одной все, понимаешь? Все, не исключая и того, о чем была сделана оговорка в том моем газетном заявлении. – Мы стояли перед ним, пораженные как молнией этими его словами: “одной” и “все”. Он же произнес их с такой простотой, как будто он сообщал нам о самом незначительном приключении, случившемся с ним во время прогулки»[840]. Далее в этих же воспоминаниях (изданных, заметим, впервые в 1911 г.) Ф. А. Страхов указывает: «Думаю, под словом “roi” Лев Николаевич подразумевал того самого Владимира Григорьевича Черткова, которому он поручил составить совместно с адвокатом Н. К. Муравьевым текст своего завещания, того Черткова, которого вскоре после смерти Льва Николаевича так беспощадно обвинили в изнасиловании его воли в деле составления завещания и которому, как я хорошо это знаю, и во сне не снилось “крайнее решение”, столь внезапно объявленное нам с Александрой Львовной в тот незабвенный для нас день 26 октября 1909 года»[841].
Однако сам текст воспоминаний Ф. А. Страхова опровергает этот его последний вывод. Не случайно В. Ф. Булгаков, ознакомившись с его воспоминаниями, заметил, что фактически их автор свидетельствует о нежелании Л. Н. Толстого вообще составлять какое бы то ни было завещание. Именно поэтому, хотя воспоминания были изданы уже после смерти писателя, «чертковская группа все же, конечно, пришла в отчаяние: ведь опубликованием своей беседы с Толстым Страхов совершенно опровергал утверждение этой группы, что она якобы не имеет никакого отношения к составлению Львом Николаевичем завещания, будто Толстой сам и только сам хотел составить такое, и притом тайное, скрытое от семьи завещание <…> ошибка “чертковцев” состояла именно в том, что они проведение хитроумной акции поручили философу-младенцу»[842].
Действительно, то, что «благочестивая» версия Ф. А. Страхова – В. Г. Черткова о происхождении завещания Л. Н. Толстого не выдерживает серьезной критики, видно уже из дневниковой записи самого Л. Н. Толстого от 26 октября 1909 г. (день первого визита Страхова), где прямо говорится о «требованиях Черткова», а также о том, что Л. Н. Толстой согласился на эти требования, однако испытывает большую тяжесть, связанную с необходимостью обмана, на который его толкал ближайший ученик: «Но тяжело, что не сказал, что все это очень тяжело и лучшее неделание» (ПСС. Т. 57. С. 161).
Очевидно, в воспоминаниях В. Г. Черткова присутствует очень ловкая подтасовка, смысл которой может быть понятен только после сличения всех документов, в том числе и тех, которые долгое время были недоступны: прекрасно разобравшись в юридической стороне дела и активно участвуя в процессе составления итоговых документов, он действительно мог формально отказаться быть прямым юридическим наследником, выбрав несколько иную юридическую схему. Речь должна идти о том, что В. Чертков, понимая всю сложность ситуации для себя лично, если именно он будет назначен непосредственным наследником Л. Н. Толстого, уже выработал план избрания подставной фигуры. Вполне возможно, что сама идея использовать в этом смысле А. Л. Толстую принадлежала не ему. Однако в силу ряда обстоятельств, о которых будет сказано ниже, в качестве такого лица лучше всего подходила именно младшая дочь Л. Н. Толстого. Ее пассивная роль в реализации завещания должна была быть закреплена какими-то дополнительными распоряжениями завещателя. В дальнейшем, уже после смерти писателя, можно было очень легко создать легенду, согласно которой активность В. Г. Черткова была вызвана желанием не стать реальным (а не фиктивным) наследником Л. Н. Толстого, а реализовать как можно точнее его давнишний замысел – сделать свои произведения достоянием всех желающих. Именно эта версия находит прямое подтверждение в воспоминаниях А. П. Сергеенко, непосредственного участника составления текста завещания[843].
