Том Холланд - В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю
В народе, который считал себя наделенным самыми потрясающими откровениями, свидетельствами прямого вмешательства в человеческую историю самого Бога, подобная конкуренция естественна. Попытки найти смысл в такой непостижимой загадке, как чрезмерное стремление ранних христиан к фракционности, наверняка были утомительными. Однако, в отличие от церкви, мухаджирун не пришлось ждать три долгих века, прежде чем захватить командные высоты в могущественной империи. У них на это ушло всего несколько десятилетий. В результате разногласия между Омейядами и их противниками – хотя и не менее сосредоточенные на целях Господа, чем были конфликты между Маркионом и евионитами, – имели дополнительный геополитический аспект. Когда Муавия, ощутив близость смерти, заявил, что его сын Язид – известный своим недостойным поведением – будет его преемником, поскольку так решил Бог, результатом стал не только широко распространившийся шок из-за подобного богохульства, но и быстрое скатывание к гражданской войне. По мнению благочестивых граждан, мало того что Язид был грешником «в части живота и половых органов»9, он к тому же держал в доме обезьянку в качестве домашнего питомца. Но по-настоящему их шокировала идея о том, что все беспорядки предыдущих шестидесяти лет, вся борьба и ошеломляющие победы могли иметь единственной целью воцарение на мировом троне такой династии, как Омейяды.
В 680 г. распространилась новость о смерти Муавии. Вместе с ней в Арабскую империю вернулась фитна. Сирия, что неудивительно, твердо стояла за Язида, но Аравия и Ирак нет. Первым поднял мятежные знамена Хусейн, самый младший и теперь уже единственный живой внук пророка. Он к этому времени уже достиг средних лет и стал воином. Но когда Хусейн повел свой небольшой отряд из Медины в Куфу, местные сторонники Омейядов довольно легко блокировали ему дорогу. Оказавшись в глухой деревушке Кербеле, расстроенный отсутствием ожидаемой поддержки мухаджирун Куфы, измученный жаждой, Хусейн решил доверить свою судьбу воле Бога. Атаковав большую армию, которая, собственно, и загнала его в эту деревушку, он и его товарищи были убиты среди безжалостных песков. Бесславный конец для любимого внука пророка. И хотя в далекой перспективе его смерть от рук тяжеловооруженных солдат Омейядов сделала его знаменитым мучеником, ближайшим результатом его гибели стало то, что Ирак остался под контролем Язида.
Тем временем в Медине ждал подходящего момента намного более опасный противник. Мрачный аскет Абдулла ибн ал-Зубайр публично отказался дать клятву верности новому эмиру. В итоге именно он стал главным оппонентом Омейядов. Стабилизировать ситуацию в Медине вовсе не помогало то, что представителем Язида в оазисе был не кто иной, как сказочно продажный и увертливый Марван. Недоверие местного населения к новому губернатору не могло быть глубже. Ходили слухи, что именно он в тревожные последние дни правления Османа посоветовал дяде обмануть египетский военный отряд, пришедший к эмиру, и тем самым побудил египтян превратиться в жаждущую крови толпу. Что бы ни делал Марван после этого, будучи правителем Хиджаза, он так и не сумел улучшить свою репутацию обманщика и лицемера. Переговоры между Абдуллой ибн ал-Зубайром и Омейядами шли напряженно. К 683 г. они прервались. Абдулла ибн ал-Зубайр счел нового эмира узурпатором. Когда Марван бежал из Медины в Сирию, Язид послал войска в противоположном направлении. Мятежники делали отчаянные попытки окружить свой оазис фортификационными сооружениями, но их сопротивление оказалось не более эффективным, чем сопротивление Хусейна в Кербеле. Армия Язида без особого труда преодолела поспешно сооруженные рвы и земляные валы, смела защитников и взяла город. Рассказы о том, что случилось после этого, с каждым прошедшим годом становились все более кровавыми. Город пророка был предан мечу. Грабежи, убийства и насилия продолжались три дня. Утверждают, что спустя девять месяцев после этого в городе родилось более тысячи детей.
Но Абдуллы ибн ал-Зубайра не было среди мертвых. Непреклонный в своей набожности, полный ненависти к сирийцам, которых считал нарушителями закона10, он решил бросить вызов своим противникам. Соответственно, он не стал ожидать в Медине войска Язида, а направился на место еще более исполненное святости: в Дом Бога11. Мусульманские историки, писавшие через сто лет после этого, считали само собой разумеющимся, что такая святыня могла быть только Меккой, но ни в одном труде тех далеких лет ничего подобного не сказано, все – намеренная уклончивость. «Он пришел в определенную местность на юге, где была их святыня, и жил там»12 – так писал один христианский хронист об Абдулле ибн ал-Зубайре. Отсюда следует, что точное местонахождение арабской пустынной святыни остается загадкой. Тем не менее существовали определенные подсказки. Один епископ, к примеру, отметил, что мухаджирун Ирака, склоняясь для молитвы, поворачивались на запад – «по направлению к Каабе, первичному источнику их расы», а те, что в Александрии, – поворачивались на восток13. Мусульманская традиция сохранила нечто очень похожее: основатель первой мечети в Куфе выпустил стрелу, чтобы определить qibla – кибла – направление молитвы, – и она упала не к югу от мечети, на линии с Меккой, а где-то к западу от нее. Так что, хотя ни один из современников точно не говорит, где нашел убежище Абдулла ибн ал-Зубайр, свидетельства указывают на место к северу от Хиджаза, на полпути между Куфой и Александрией. Это тот самый регион, с которым лучше всего был знаком сам Мухаммед, а Абдулла ибн ал-Зубайр, как известно, неизменно старался защищать наследие пророка. В общем, представляется вероятным, что Дом Бога, в котором он укрылся, находился не в Мекке, а между Мединой и Палестиной: в благословенном месте, которое пророк назвал Бакка.
Было ли это место почитаемым арабами через пятьдесят лет после смерти пророка – другой вопрос. Идея, унаследованная от евреев и христиан, – что одна святыня может обладать такой святостью, что заслуживает паломничества из всех, даже самых отдаленных уголков мира, – соперничала в их умах с совершенно противоположной традицией. Конечно, было очень любезно со стороны епископа идентифицировать святилище мухаджирун как Кааба, но только Каабы были повсеместно от Набатеи до Наджрана. Видеть святое даже в таких относительно земных вещах, как источник, колодец или даже странно окрашенный камень, – таков старый инстинкт арабов. И хотя это, безусловно, говорит об их чувствительности к мистике, но одновременно выдает несколько бесцеремонное отношение к статусу отдельных святынь. Веками святилища почитались как святые – харам, – а потом забывались. Даже пророк, пытаясь определить, в каком направлении должны поворачиваться верующие, чтобы молиться, был способен на крутой поворот: «Безрассудные из людей скажут, что отвратило их от кыблы их (молитвенной супротиви), которой они держались?» Какой могла быть изначальная кибла и чем она была заменена, пророк не подумал нам сообщить, но то, что одна святыня была «раскручена» за счет другой, представляется очевидным (мусульманские ученые относили этот стих к перемене направления от Иерусалима к Мекке, но абсолютно никаких свидетельств тому в Коране нет). Неудивительно, что Абдулла ибн ал-Зубайр, направляясь к Дому Бога, должен был позаботиться, чтобы его голос был слышен на расстоянии15. Шло время, и те, кто помнили пророка, уходили в небытие, а лицемерные Омейяды прочно обосновались среди великолепных и чарующих памятников христианского Иерусалима. Кто мог сказать, как долго будет жить память (не говоря уже о превосходстве) о Бакки?
Два случая укрепили амбиции Абдуллы ибн ал-Зубайра, связанные с этим местом. Летом 683 г. армия Язида расположилась лагерем перед Домом Бога, и Кааба, как утверждают, загорелась и была полностью уничтожена. Одни винили в этом несчастье сирийцев, бросавших факелы, другие – неосторожность Абдуллы ибн ал-Зубайра. Но все подчеркивали непоправимость ущерба. Святыня могла так навсегда и остаться почерневшими руинами, если бы не второй случай. В Сирии умер Язид. Новость застала войска врасплох. Воины чувствовали себя вдвойне брошенными, ведь они лишились не только своего имама, но и благосклонности Господа. Но к Абдулле ибн ал-Зубайру это, конечно, не относилось. Он после смерти своего великого соперника особенно почувствовал свою правоту. И когда армия Язида, которой был необходим новый эмир, пообещала Абдулле ибн ал-Зубайру преданность, если он поведет их в Сирию, тот с негодованием отказался. Его теперь занимали более важные вещи.
Пока сирийцы бесцельно бродили по окрестностям, решая, что им делать, Абдулла ибн ал-Зубайр приступил к сооружению святилища, которое могло бы служить, без каких-либо компромиссов и двусмысленностей, как объект почитания всех правоверных. Говорили, что он лично взял в руки кирку, разровнял все, что осталось от сгоревшей мечети, и возвел на ее месте новую. Дух парадокса в этом чувствовали даже арабы – народ, который традиционно, не задумываясь, оставлял святилища и тут же забывал о них. Абдуллу ибн ал-Зубайра тревожил вопрос: как его новый Дом Бога может считаться вечным, если его только что построили? Судя по всему, его «рекламщики» не испытали затруднений в поисках ответа на этот вопрос. Веками после осуществления Абдуллой ибн ал-Зубайром своего грандиозного строительного проекта повторялись, обрастая все новыми подробностями, рассказы о чудесных открытиях, сделанных в ходе раскопок. Говорили, к примеру, что был обнаружен изначальный фундамент, заложенный еще Авраамом, а также найден таинственный текст, гарантировавший благосклонность Господа ко всем посетителям святилища. И самый сенсационный момент: когда выкопали черный камень, все сооружение начало дрожать. Некоторые утверждали, что на этом камне было начертано имя Бога: «Я, Аллах, властелин Бакки»16.
