Андрей Попов - Русское сектантство
В 1803 году на его место был назначен А. Н. Голицын. Типичный светский человек, хотя и православный, он не подходил на эту должность. «Какой я обер-прокурор, ведь я никому не верю, − говорил Голицын. − Разве вам неизвестно, что, приняв назначаемую вами обязанность, я решительно ставлю себя в ложное отношение сперва к вам, потом к службе, да и к самой публике. Вам небезызвестен образ моих мыслей о религии, и вот, служа здесь, я буду прямо уже стоять наперекор совести и вопреки моим убеждениям». Государь ответил так: «Я бы очень желал, чтобы ты занял место обер-прокурора в Синоде; мне бы хотелось, чтобы преданный мне и мой, так сказать, человек занимал эту важную должность. Я никогда не допускал к себе Яковлева, никогда с ним вместе не работал, а ты будешь иметь дело непосредственно со мною, потому что вместе с тем я назначу тебя и моим статс-секретарем»[114].
В 1807 году государь заявил о необходимости улучшения материального положения духовенства и условий для его образования. По-видимому, М. М. Сперанский, происходивший из духовного сословия, проявил почин в этом деле. Голицын, вероятно под его влиянием, подал 20 ноября доклад государю об учреждении особого Комитета для обсуждения этого вопроса людьми из среды духовенства и лицами, занимающими высшие государственные должности[115]. Членами Комитета были назначены: митрополит Амвросий, епископ Феофилакт, протопресвитер Краснопевков, обер-священник Державин, кн. Голицын и Сперанский. В разработке этого вопроса, наряду с владыкой Амвросием, принимали участие видные иерархи, тогда члены Синода. Таковыми были: епископ тверской Мефодий (Смирнов), известный хорошим состоянием учебных заведений в управлявшихся им епархиях; архиепископ астраханский Анастасий (Братановский), член Российской академии, работавший над этим вопросом еще до образования комитета (ум. в дек. 1806 г.); епископ калужский, потом рязанский Феофилакт (Русанов), однокурсник и друг Сперанского, очень хорошо образованный. Будучи с 1807 года членом Синода, он вскоре сделался влиятельнее митрополита Амвросия. Ближайшим помощником митрополита был тогда его викарий, епископ старорусский Евгений (Болховитинов), впоследствии митрополит киевский и член Российской академии. Он был воспитанником Московского университета и Духовной академии, затем префектом Петербургской духовной академии. Евгений разработал преимущественно учебную и административную части проекта об усовершенствовании духовного образования. При разработке экономической части владыка Анастасий выдвинул вопрос о назначении содержания для духовных школ из свечного дохода церквей. В июле 1808 года Комитет выработал: 1) план новой организации всего духовного образования и 2) план изыскания средств для создания огромного капитала духовного ведомства[116].
Во главе этих преобразований была в том же году поставлена комиссия духовных училищ из высших духовных и частью и светских сановников, заседавших в прежнем комитете. То есть при Синоде впервые создалось центральное учреждение, ведавшее духовным образованием в государстве. Окружными органами комиссии сделаны были духовные академии, для чего при них были учреждены особые конференции, составленные из местных ученых и духовных лиц. Ближайшее попечение о школах по-прежнему предоставлено было местным архиереям, но самим лично, без участия в нем консисторий.
Средства на содержание духовных школ должны были набрать без особого отягощения государства и народа. В основу капитала были положены: 1) экономические суммы всех церквей (до 5 600 000), которые назначено было поместить в банк для приращения; 2) ежегодный свечной доход церквей (до 3 000 000 р.), тоже назначенный к помещению в банке; 3) ежегодное пособие от казны (1 300 000) в течение 6 лет. Предполагалось, что Синод будет ежегодно иметь на расходы 4 с лишним млн рублей.
Таким образом, в церковной сфере проводились преобразования, и эти меры говорят нам о том, что государство ставило себя выше церкви и пыталось сверху ее контролировать. Этот подход был традиционным со времен Петра I. Такой факт, по мере пробуждения в Александре религиозных чувств, приведет впоследствии к навязыванию православному духовенству своего взгляда на религиозный вопрос в России. Император не предполагал ставить православие на первое место, он скорее исповедовал свободу вероисповеданий и стремился к примирению их друг с другом. Конечно, предпочтение отдавалось христианству (не обязательно связанному с православием), так как оно призывало к миру и гармонии в противовес революционным идеям и войнам. Но это случится позднее, в разгар борьбы с Наполеоном, а пока император занимался больше внешней политикой и вопросы религии и мистики не затрагивали его сознание на данном этапе.
Духовный переворот и переоценка ценностей. Влияние мистицизма на императора
Война 1812 года и вообще борьба с Наполеоном сильно повлияли на императора, заставили его задуматься над смыслом жизни. Постепенно рассуждения над экзистенциальными проблемами бытия сделали из него мистика.
Однажды князь А. Н. Голицын спросил Александра, читает ли тот Евангелие. На что император простодушно ответил, что слушает Евангелие при богослужениях, но на дому не читает Священного Писания вообще, не имея на то времени. Тогда князь не замедлил подарить ему Библию, но присовокупил, что пока просит читать только одно Евангелие и апостольские послания, оставив Апокалипсис и Ветхий Завет для позднейшего времени. Летом 1812 года Александр Павлович ездил в Финляндию на свидание с Бернадотом (тогда наследником шведского престола) и в пути стал просматривать и читать Священное Писание. Вернувшись в Санкт-Петербург, Александр сказал Голицыну, что он восхищен Библией, но что не удержался, чтобы не прочесть также места из Апокалипсиса. «Там, братец, только и твердят об одних ранах и зашибаниях; мне кажется, что будто новый мир открывается для меня; право я тебе очень благодарен за твой совет». Так мало-помалу Александр Павлович начал ежедневно прочитывать по одной главе из Евангелия, по одной из Апостольских посланий, а иногда почитывал и Апокалипсис, который впоследствии стал привлекать его внимание[117].
Именно 1812 год открыл период, когда мистицизм стал проникать в Россию. Разберемся в сущности этого понятия. Мистицизм заключается в стремлении к достижению истины путем непосредственного внутреннего ее созерцания, помимо внешних способов чувственного опыта, наблюдения и научного исследования, которые дают истину неполную, отрывочную, только рассудочную[118].
В области религии мистицизм состоит в чувстве постоянного, живого, духовного общения с Богом и стремлении к духовному возрождению с помощью усилий человеческого духа. В этом отношении мистицизм может быть полезен как средство пробуждения общества от духовной косности или признак стремления человека к самосовершенствованию. Но есть в мистицизме другая сторона, которая всегда вызывает нарекания. Основываясь на внутреннем богатом опыте и ища откровения воли Божьей внутри себя, мистик неизбежно выходит из подчинения внешнему церковному авторитету или, сохраняя уважение к нему, считает церковные таинства и обряды только символами, которые не имеют большого значения.
Распространение мистицизма началось в России еще при Екатерине II, но в последние годы ее царствования и в правление Павла I его ограничили. При Александре I мистицизм снова получил распространение[119].
С дозволения правительства в 1805 году в Санкт-Петербурге учреждена масонская ложа. Около 1812 года в столице появился поляк − иллюминат Грабянка, намеревающийся основать новое иерусалимское царство. Он увлек много знати. Особенно был предан мистицизму А. Ф. Лабзин, служивший сначала в ведомстве иностранных дел, потом в Академии художеств. Это был человек весьма одаренный, полный искренней и горячей веры. Задачей его жизни было распространение мистических книг. Митрополит Филарет московский отозвался о Лабзине в своих воспоминаниях, что «он был добрый человек, только с некоторыми особенностями во мнениях религиозных». С 1806 года Лабзин[120] стал издавать журнал, в котором отображались религиозные идеи Европейского высшего общества, под названием «Сионский Вестник»[121].
Исторические обстоятельства способствовали расцвету мистицизма. На мировом горизонте все яснее и зловещее стал вырисовываться образ темного гения начала XIX века − Наполеона. В вечно памятный 1812 год проявилась с величайшей очевидностью поразительная мощь духовной силы России, веры народа в Бога и царя. Александр сам сознавался, что только в этой вой не он «познал Бога, как его описывает Священное Писание»[122]. В нем созрела твердая решимость посвятить себя и свое царствование Богу, на которого он возложил все свое упование. Еще в 1812 году у Александра Павловича созрела идея Священного Союза[123]. «Отчего это, − однажды воскликнул император, − все государи и народы Европы не условятся жить по-братски и помогать друг другу в своих нуждах? Торговля сделалась бы общим достоянием этой громадной семьи. Для Бога, я думаю, безразлично, призывают ли Его люди на греческом или на латинском языке, лишь бы только исполняли они свои обязанности в отношении Его, да были честны»[124].
