Ольга Денисова - Одинокий путник
Вот тогда-то и припомнили о Невзоре, который во время мора тоже мешался у церковников под ногами, но не так откровенно, как это делал колдун. В Пельском торге о нем слышали, а возможно, и видели - его причастность к богопротивным занятиям доказывать не требовалось.
Дамиану стоило большого труда выяснить, где живет старый волхв, так, чтобы об этом не прознал князь, и привезти в обитель к назначенному сроку - в самом конце лета, перед праздником урожая. Умирать Невзор не хотел и тем более - умирать на костре. Он был неглуп и осторожен и сумел купить себе жизнь. Авва при свидетелях поклялся Богом, что за открытую ему тайну отпустит волхва и никогда его не потревожит, если захочет этой тайной воспользоваться. Клятву эту слышали Дамиан, благочинный и брат Авда, и игумен не посмел ее нарушить: казнь Невзора не стоила того, чтобы авва стал клятвопреступником, пусть и в глазах своих приближенных.
Невзор рассказал отцам обители о крустале, верней, о его оборотной стороне.
С этой минуты жизнь колдуна не стоила и выеденного яйца, и даже бунт в Пельском торге ничего не значил по сравнению с тем, что давало монастырю обладание крусталем. Однако авва не спешил с принятием решения - он, как обычно, хотел получить сразу все: и крусталь, и души поселян, и земли Пельского торга.
- Послушай, юноша… Отпусти мою совесть… - прошептал Златояр, судорожно схватив Лешека за стремя.
- Князь, - вздохнул Лешек. - В моем сердце больше нет ни гнева, ни обиды. Но боль осталась, пойми… Твое раскаянье не воскресит мертвых и не изменит моей судьбы. Но я благодарен тебе и не держу на тебя зла.
Он тронул бока лошади и не оглядываясь поехал вперед, а вслед за ним двинулась свита из дружников князя. Даже с таким сопровождением ехать по Выге было небезопасно, и Златояр указал Лешеку кружной путь - по зимнику через Большой Ржавый мох. И хотя дорога получалась верст на тридцать длинней, Лешек не мог не благодарить князя: ни он сам, ни монахи не знали о наезженном зимнике через болото, по которому можно добраться до Красного ручья, где когда-то стоял дом Велемира.
Люди князя должны были проводить его до зимовья углежогов, где Лешек мог в безопасности переночевать и по свету отправиться к волхву. Князь не сомневался, что монахи не знают, где живет Невзор, иначе бы они давно расправились с ним, как когда-то расправились с Велемиром.
Встретившись с большой семьей старого углежога (весельчака-балагура, у которого весь дом ходил ходуном от его живости и забав), Лешек неожиданно подумал о будущем. Его приняли - впервые - как внука волхва. Старый хозяин знал Велемира, собственно, он был его ближайшим соседом, да и трое его взрослых сыновей, хоть в те времена и были малы, но хорошо запомнили волхва и его сказки о богах.
Лешек пел им праздничные песни - веселые, разгульные, летние, но старый хозяин почему-то вдруг загрустил и даже смахнул слезу, а на удивленный взгляд Лешека ответил:
- Скоро вообще волхвов не останется по земле… Будем псалмы тянуть потихоньку. И не будет никакого веселья - не хочет новый бог смеха и радости. Как мои внуки жить станут? Ты пой, мальчик, пой… Я ведь тебя помню. Только ты маленький был совсем. Мать твоя у нас жила до весны, а к лету ушла на Луссу, все спрятаться хотела, за тебя боялась.
Лешеку и самому захотелось расплакаться от его слов: о матери, конечно, не о волхвах. Он вспомнил, как в приюте умолял ее прийти к нему хоть на минутку и как ей одной поверял свои страхи, как представлял ее тонкие руки, обвивающие его шею. Он никогда не пел о матери, он не придумал про нее ни одной песни, потому что ком вставал у него в горле и вместо слов наружу рвались рыдания.
И тогда он спел им о злом боге - любимую песню колдуна - и впервые подумал, что хочет стать волхвом, как его дед. Но не только сказки о богах он понесет людям, не только целебные травы, а правду о новом боге, который не любит смеха и веселья. Пока он жил с колдуном, о будущем он не думал: время бежало само по себе, и Лешек не замечал его. А теперь, когда он найдет Невзора, он попросит научить его тому, чему не успел научить колдун. И когда-нибудь после его смерти люди скажут: это был знаменитый волхв Олег. Он лечил людей и пел им песни.
Словно в ответ на его мысли старый хозяин вышел за дверь, а вернулся с гуслями в руках.
- Ты под эти гусельки хорошо засыпал когда-то. Сам не умеешь играть?
Лешек покачал головой.
- Я их летом в торг не беру, здесь оставляю. Не любят слуги нового бога наших гуселек, ой не любят! Сила в них скрытая, волшебная. Ты научись играть, это несложно. Тогда тебе никто не страшен.
И, вместо того чтобы спать, Лешек до рассвета пробовал перебирать струны, издававшие чарующие звуки, да так и уснул сидя, положив голову на резную доску. Конечно, играть он не научился, но понял, что при первой же возможности раздобудет себе гусли и песни его тогда зазвучат совсем по-другому.
Углежог не пустил его в дорогу после стольких бессонных ночей, и Лешек гостил у него до следующего утра, слушая рассказы о Велемире, и об отце, и о матери - работу по такому случаю хозяин отменил: нечасто в зимовье появлялись гости.
Однако на следующее утро, как хозяин ни уговаривал его остаться, Лешек не согласился - рано или поздно Дамиан услышит о наезженном зимнике и тогда станет искать его именно здесь.
Лешек выехал затемно, но до вечера едва успел добраться до Выги - по узкому Красному ручью ездили редко, если ездили вообще. В устье ручья стояла деревенька из трех дворов - Большие Печищи, - но Лешек решил там не появляться, памятуя о встрече с монахами в Покровской слободе.
Вместе с темнотой с севера наступала тяжелая черная туча, закрывавшая полнеба, и казалось, что это сама ночь наползает на землю, приближается, подкрадывается, чтобы поглотить день. Ночь несла с собой северный ветер, и солнце скрылось до того, как успело зайти за горизонт: долгие сумерки утонули в густом снегопаде. Лешек выбрался на широкий простор Выги, озираясь в поисках монахов, но снег падал так густо, что он не разглядел и противоположного берега. И стоило ему выехать из-под прикрытия деревьев на берегу ручья, ветер ударил с такой силой, что едва не сбил коня с ног.
Теперь ураган не хохотал, а плакал. То тонко и безнадежно кричал, то низко завывал, словно по покойнику, то надрывно рыдал, а то ревел раненым зверем. На этот раз Лешек ехал ему навстречу, и конь тоже плакал под ним, тяжело переставляя копыта и пригибая голову.
Даже если Выгу и охраняли дружники Дамиана, в такой метели они бы не разглядели одинокого всадника. Лешек пожалел, что не остановился на ночлег в Больших Печищах. Ветер тек навстречу широким потоком, снежной рекой, и Лешек подумал, что чья-то широкая длань закрывает ему дорогу на север, отталкивает его назад, не пускает, хочет удержать и рыдает, словно не надеется на свою силу.
Предчувствие беды не остановило Лешека - и колдун, и Лытка всегда смеялись над его мрачными предсказаниями, и он научился не принимать их всерьез. Ему пришлось спешиться и вести коня в поводу, утопая в сугробах и сбиваясь с дороги.
И через несколько часов ветер сдался: только поземка путалась под ногами, тоненько подвывая, словно преданная собака, умоляющая о чем-то хозяина. Справа Лешек увидел тень церкви над деревней Тихоречье и черный крест, направленный в небо, обложенное тучами. Монахов на Выге не было - возможно, они не ждали его так далеко от Лусского торга, а возможно, князю удалось их обмануть и направить по ложному следу.
Лешек снова двинулся верхом и задолго до рассвета добрался до устья Песчинки - теперь ничто не могло помешать ему доехать до дома волхва, тем более что путь был наезжен и конь резво скакал вперед, выбрасывая из-под копыт легкий снег, наметенный на реку за ночь.
* * *
Целый год, до следующего лета, страх перед мором не отпускал село - торг собрался только на Купалу, после второго сенокоса. И хотя благодаря стараниям колдуна до села не дошло поветрие, Пустынь простерла руку к реке Пель, убедившись в том, что зимой эти земли так же хорошо досягаемы, как и Никольская слобода.
Строительство храма началось через год после мора, в ноябре, и как только замерз Безрыбный мох, монахи проложили через него зимник, выходивший на Узицу. Одновременно с храмом, возводимым перед торговыми рядами, стали строить церквушки и в окрестных деревнях.
Поселяне с любопытством посматривали на строительство - монахи хорошо платили за лес и брали на работу местных плотников, соблазняя высокой платой. Церковь должна была потрясти воображение жителей торга, закостеневших в язычестве, как размером, так и вычурностью форм.
Колдун стал молчаливым и раздражительным, по нескольку недель не выезжал из дома, задумал переписать книгу по астрономии, но поминутно отвлекался и сидел, неподвижно глядя в окно, потихоньку сгрызая перо за пером. Лешек жалел его и чуял беду.
