Ирина Воронцова - Русская религиозно-философская мысль в начале ХХ века
В декабре 1895 г. появилась обширная статья Н. Энгельгардта с заглавием «Поклонение злу», где оговаривалась «фальшь основной тенденции романа – этического дуализма, концепции „двух правд“» в романе Д. Мережковского «Отверженный». Статья, говорит далее В. Сарычев, позволяла «сделать… вывод: чем сильнее по мере развития творчества Мережковского определялась… „основная тенденция“… тем резче… и пристрастнее, догматичнее становилась критика в адрес Мережковского»[59]. Большинство исследователей религиозного творчества Мережковского вторят друг другу, что к религиозным поискам Д. Мережковского привело отталкивание от позитивизма и «духовные» поиски. Так, современница Д. Мережковского Л. Щеглова считала, что Д. Мережковским двигали возвышенные мотивы: «Д. Мережковский ищет движения во имя того преображения духа, которого он не видит ни в современной общественности, ни в будущей, построенной на той же духовной основе»[60]. Она же подчеркивала, что Д. Мережковский в своей религиозной философии бунтует против серой обыденщины, «середины», «мещанства», что философская деятельность Мережковского направлена на жажду преображения духа[61]; и сам он, не удовлетворяясь загробной жизнью, ищет воскресения плоти и духа[62].
Кружок Мережковских
Когда весной 1892 г. у жены Д. Мережковского Зинаиды Николаевны Гиппиус было обострение чахотки, раздобыв денег у отца, он увез ее в Ниццу. Там на даче профессора Максима Ковалевского они повстречали студента Петербургского университета Дмитрия Философова, но сближение начнется через несколько лет, когда в Петербурге начнут издавать журнал «Мир искусства» и образуются Религиозно-философские собрания. Бывая на «средах у Дягилева», Д. Мережковский, встречавшийся там с Ф. Сологубом, Н. Минским и В. Розановым, сходится ближе с двоюродным братом С. Дягилева – Дмитрием Владимировичем Философовым, которому в близком будущем предстоит стать третьим в «триумвирате», который решит по-новому «прославить» Святую Троицу.
С. А. Дягилев издавал популярный журнал «Мир искусства», и в нем, задолго до открытия ПРФС (Петербургских религиозно-философских собраний), появляется статья 3. Гиппиус о необходимости таких собраний. Осенью 1899 г. у Дягилевых, не без усилий четы Мережковских, начались первые разговоры о религии, и христианстве в частности. Но «среды» С. Дягилева, где не всегда удавалось говорить «о своем», казались Мережковским слишком узким кругом, Д. Философов явно ускользал из рук, увлекаемый авторитетом брата, мешали собиравшиеся знаменитости (отвлекали внимание от разговоров «о своем») – С. Дягилев, А. Бенуа, Л. Бакст. Их мало интересовал вопрос о «настоящем христианстве», и, по предложению 3. Гиппиус, «триумвират» отделяется для «разговоров только втроем» (Гиппиус). У 3. Гиппиус тогда возникла идея о создании интимного творческого союза, цельного по мысли и действию, пишет С. Савельев. Он считает, что Д. Философов всегда разделял многие мысли ее о «новом религиозном действии» для созидания «нового религиозного сознания», призванного спасти общественную мысль и русскую духовность от оскудения и деградации[63].
«Для начала нашего Главного, – писала 3. Гиппиус Д. Философову, – должно быть трое, которые впоследствии станут тремя в одном. Должно быть переживание настоящей и символической тайны „одного“, „двух“ и „трех“ в одном кружке. Будем надеяться, что, по крайней мере, один из нас сможет вступить в это Начало, в это новое „три“»[64]. «Таким образом, – пишет С. Савельев, – был создан „тайный“ и тесный союз Гиппиус, Мережковского и Философова, который продолжил свою деятельность на квартире Мережковских в Петербурге. Основой этого своеобразного ордена были два принципа: 1. Внешнее разделение с государственной Церковью. 2. Внутренний союз с Православием. Все трое воспринимали свою деятельность в этом направлении как нравственный долг перед Россией, современниками и последующими поколениями»[65]. «Может быть, единодействие единомышленников должно начинаться с малого, с тех копеек, из которых растут рубли и сотни… Я верю, что мои единомышленники – все; только не все это знают», – сообщала 3. Гиппиус в «Литературном дневнике».[66] Д. Мережковский писал позднее: «Как бы ни были скромны делающие религиозное дело, не взялись бы они за него вовсе, если бы могли рассчитывать только на современников. Для себя сажаем капусту, а дерево – для внуков»[67].
3. Гиппиус позднее признавалась в воспоминаниях, что основные метафизические, религиозные, да и социально-политические идеи Д. Мережковского зарождались в ее сознании, Мережковскому принадлежало только их развитие и разъяснение. «Как это ни странно, но в их браке и творческой деятельности руководящая… роль всегда принадлежала ей. …Д. Мережковский же обладал необычайной восприимчивостью, способностью… ассимилировать… Она давала первый толчок… именно ей принадлежала идея»[68]. Сорок пять лет эти трое образуют единое начало, вместе ведут ПРФС и ПРФО, готовят схожие по мысли доклады. И. А. Ильин («Творчество Мережковского») дал емкие и острые характеристики Д. Философову и 3. Гиппиус, может быть, пристрастные, но нельзя сказать, что разнящиеся с воспоминаниями современников. 3. Гиппиус кроме стихов, рассказов, публицистики и мемуаров писала литературную критику под псевдонимом «Антон Крайний», угловатую и нелюбезную, с «храброй пустотой суждений и оценок». «В поверхностных слоях и суждениях, – пишет И. Ильин, – она делает нередко умные и верные замечания, но зато глубина предмета и искусства остается для нее совершенно недоступной… Духа, сердца, парения, мудрости, веры, молитвы она не постигает совершенно»[69]. Д. Философова И. Ильин назвал «публицистом не слишком большого ума и таланта», а близкий кругу Мережковских А. Белый – «экономкой идейного инвентаря Мережковских», он был «цензором» идей Мережковского «в малом круге; брюзжал, забраковывал то, что могло оторвать Мережковского от общения с „порядочным обществом“». В беседах, касающихся «нового религиозного сознания», Мережковскому доставалось и от Гиппиус, и от Философова, пишет А. Белый. Он «убегал в кабинет: починить свои схемы; и после двоякой, троякой починки, Д. В. (Философов. – И. В.) принимал сочиненное вновь Мережковским; и ставился штемпель: „новое религиозное откровение“. И тогда Философов, приняв позу верного возвестителя истины, начинал вывозить эту истину в фельетонах, статьях…»[70]. Даже принимая во внимание любовь А. Белого к иронии, здесь можно предположить долю правды.
1901 г. был отмечен в их жизни открытием Петербургских религиозно-философских собраний. На них Д. Мережковский и Д. Философов вынесли на свет тему «святой плоти», однако главной целью собраний было опробовать свои идеи: как-то на них будет реагировать официальная Церковь, насколько укладываются они в контекст православного вероисповедания, можно ли провести те виды реформ, которые они хотят, в действующей Церкви.
События 1905 г. заставили изменить планы относительно возможной преемственности между Церковью действующей и церковью будущего. Д. Мережковский писал в «Автобиографической заметке», опубликованной в середине марта в некоторых газетах Петербурга и Москвы, что он многое передумал «в революционные годы 1905–1906», и это имело для внутреннего хода его развития «значение решающее». Революционные события 1905 г. утверждают его в прежних сомнениях: современная Церковь должна уступить место новой, как решительно не желающая ожидать нового Откровения о судьбах «плоти» и связавшая себя с русским самодержавием. «Я понял – опять-таки не отвлеченно, а жизненно – связь православия со старым порядком в России, понял также, что к новому пониманию христианства нельзя иначе подойти, как отрицая оба начала вместе»[71].
В 1906 г. супруги Мережковские, Д. Философов, Н. Бердяев и С. Булгаков пытались создать группу «Меч» (по аналогии с названием статьи Мережковского «Не мир, но меч»), проектировалось издание журнала под таким названием, но эти затеи не увенчались успехом, а Мережковские, перебравшись в Париж, «выпустили втроем книжку – род обвинительного акта, направленного лично против царя»[72] – «Царь и революция»[73].
Три года живя за границей, Д. Мережковский интересуется и европейской политической жизнью, и «серьезной» (Гиппиус) русской политической эмиграцией – революционной и партийной. По субботам у них бывает Н. Минский, К. Бальмонт, «русские интеллигенты», «люди новой эмиграции», – выброшенные волной революционного движения 1905 г. рабочие, солдаты, матросы[74]. «Мы… начинаем видеть значение католичества и истории и всю важность современных неокатоликов. …Мы все вместе приблизились и пригляделись к тому, что нужно учитывать», – писала А. Белому 3. Гиппиус из Парижа. Соратник Д. Мережковского Дмитрий Философов тоже уехал за границу на теософский съезд.
