Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей
О том, что упоминание этого человека у Марка звучит странно, можно судить и по тому, что Матфей и Лука считают нужным его прояснить. Матфей говорит об «одном из бывших с Иисусом» (heis tôn meta lèsou) (26:51), Лука — об «одном из них» (heis tis ex autan, 22:50), то есть из «бывших с ним» (hoi peri auton, 22:49). Эти выражения однозначно указывают на учеников Иисуса.
И Матфей, и Лука хранят молчание о втором безымянном герое этой сцены у Марка — юноше, который убежал нагим. То, что он «следовал» (synëkolouthei) за Иисусом, означает ли, что он был его учеником — или просто любопытным прохожим? Следовал ли он за Иисусом и тогда, когда «все» бежали (Мк 14:50), или же Марк рассказывает о нем как о примере бегства учеников, хотя до сих пор из его слов можно было заключить, что лишь Двенадцать сопровождали Иисуса в Гефсимании? Рассказ о юноше порождает и много других вопросов, вызывающих широкую дискуссию, которые нам, однако, нет нужды здесь обсуждать. Тайссен подчеркивает, что загадочно не только само присутствие в этой сцене безымянных персонажей — нарочито затемнена и их связь с Иисусом.
Предлагая объяснение анонимности двух безымянных персонажей в Гефсимании, Тайссен объясняет не только, почему они остались безымянными, но и почему не были прямо названы учениками Иисуса:
Мне кажется, что о причинах этой анонимности нетрудно догадаться: ведь оба они скрывались от закона. Человек, извлекший меч, отрубил рабу первосвященника ухо — дело достаточно серьезное: скользни оружие чуть по–иному, и он нанес бы удар в голову или в горло[465] Таким образом, перед нами нападение с возможным смертельным исходом. Неизвестный юноша также сопротивлялся властям. В борьбе стража разорвала на нем одежду, так что ему пришлось убегать голышом. Опасность для этих людей после казни Иисуса не исчезла. Пока жив был раб первосвященника (и виден шрам от удара) -невозможно было назвать их имена и неразумно признаваться в том, что это были члены раннехристианской общины. Анонимность служит им средством защиты, а их связь с Иисусом затемнена из осторожности. Несомненно, и рассказчик, и слушатели знали об этих людях больше[466].
Из этого Тайссен выводит заключение о до–Марковом рассказе о Страстях:
Если мы правы в нашей гипотезе защитной анонимности, то из этого безошибочно вытекает локализация предания о Страстях. Только в Иерусалиме имело смысл охранять завесой тайны личности последователей Иисуса, своими действиями навлекших на себя опасность. Можно установить и дату: по крайней мере, отчасти рассказы о Страстях создавались при жизни очевидцев и их современников, то есть между 30 и 60 годами н. э[467].
Это заключение поддерживается и другими аргументами, которые мы не будем здесь воспроизводить, кроме одного, пjскольку он касается еще одного случая анонимности[468]. Хотя Марк называет по имени Пилата (15:1) и, очевидно, ожидает от читателей понимания того, что Пилат был римским правителем — он не называет по имени Каиафу, а упоминает о нем просто как о «первосвященнике» (14:53). Другие евангелисты называют его по имени (Мф 26:57, Лк 3:2, Ин 18:13–14, 24), хотя Лука в самом рассказе о Страстях этого не делает (22:54), так что читателям Луки может быть трудно понять, кто из первосвященников — Анна или Каиафа — вершит суд над Иисусом.
Каиафа приходился Анне зятем; некоторые другие члены влиятельного семейства Анны также были первосвященниками в последующие десятилетия. Они занимали эту должность почти непрерывно вплоть до 42 года н.э., да и потом семья оставалась очень влиятельной. По всей видимости, именно семейство первосвященника в первую очередь преследовало последователей Иисуса, Иерусалимскую христианскую общину, в последующий период[469]. Сын Анны Анан II был ответствен за казнь Иакова, брата Иисуса и главы Иерусалимской церкви, в 62 году. Власть дома Анны и его враждебность к христианам, возможно, требовала от христианской традиции, формировавшейся в Иерусалиме в этот период, из дипломатических соображений не упоминать открыто имя Каиафы в рассказе о смерти Иисуса. Пилат же — совсем другое дело. Он в 37 году потерял должность, оставив по себе дурную славу, и ничто не мешало христианам открыто винить его в смерти Иисуса, так же, как винили его местные жители и во многих других злоупотреблениях властью[470].
Анонимные сторонники Иисуса
Далее в этой главе мы рассмотрим дальнейший ход рассуждений Тайссена о защитной анонимности и выдвинем предположение, что в Марковом рассказе о Страстях имеется еще по меньшей мере один значимый персонаж, чье имя не упомянуто по той же причине.
Однако прежде чем перейти к этому персонажу, я хотел бы привлечь внимание читателя к атмосфере опасности и конспирации, витающей в рассказе Марка о Страстях и особенно ярко проявляющейся в двух странных эпизодах, в каждом из которых Иисус посылает двух учеников с определенным заданием: добыть осла, на котором он въедет в Иерусалим (Мк 11:1–7) и подготовить пасхальную трапезу (14:12–16). Что демонстрирует Иисус в этих историях: чудесное предвидение будущего — или просто предусмотрительность и способности организатора? Обе истории очень похожи, так что, скорее всего, в обоих случаях ответ будет один. Вторая история кажется бессмысленной, если не предположить, что Иисус заранее договорился с хозяином дома о том, что он с учениками отпразднует Пасху у него в комнате для гостей. Первую историю можно понять в том смысле, что царь имеет право реквизировать вещи для своей необходимости; однако требует объяснения, почему же «некоторые из стоявших там» (еще одно странно «обтекаемое» выражение, как и в 14:47) позволили каким–то неизвестным людям увести осла только потому, что те передали им слова Иисуса. Возможно, перед нами «пароль», о котором Иисус договорился заранее и по которому можно было опознать его учеников как людей, имеющих право одолжить осла. Однако следует ожидать, что такая договоренность была заключена с хозяином (или хозяевами) осла. Откуда же знали пароль какие–то неизвестные люди, всего навсего «стоявшие там»? И почему Иисус не приказал ученикам просто сходить к такому–то человеку (например, к Симону, сыну Досифея) и попросить у него взаймы осла? Отсутствие всяких упоминаний о владельце осла производит очень странное впечатление.
И снова странность истории подтверждается тем, как обходятся с ней Матфей и Лука. Матфей резко сокращает этот эпизод, изменяет слова Иисуса к ученикам и не приводит никаких подробностей того, как они выполнили его приказ (Мф 21:3, 6), однако Лука, лишь слегка сократив рассказ Марка, заменяет Марковых «стоявших там» — «его хозяевами» (то есть владельцами осла) (Лк 19:33). Такого определения мы ожидали от Марка, и пояснение Луки подчеркивает странность того, что у Марка этого определения нет.
Рассказ Марка о въезде Иисуса в Иерусалим (11:7–10) явно несет на себе меньше черт открытого мессианства, чем параллельные рассказы в других Евангелиях. Марк не цитирует Зах 9:9 (как Матфей и Иоанн); и в восклицаниях толпы, хотя и, безусловно, мессианских по смыслу, у Марка не звучит прямое именование Иисуса царем–Мессией, сыном Давидовым, как у других евангелистов. Тем не менее нет сомнений, что Марк изображает этот инцидент как публичное заявление Иисуса о его мессианской роли. Следовательно, это первый эпизод в череде тех, что заставили храмовые власти увидеть в Иисусе опасного смутьяна и дали возможность приговорить его к смерти за именование себя «царем иудейским». Владелец осла, очевидно, заранее приготовивший его для Иисуса, мог рассматриваться как соучастник его подрывной деятельности. Вполне возможно, что Иисус в рассказе Марка, учитывая риск, организует дело таким образом, что хозяину осла не приходится встречаться с ним и передавать осла ему непосредственно. Эпизодом, из которого старательно исключены любые упоминания о хозяине осла, Марк показывает слушателям и читателям, что с этого момента Иисус вступает в опасную зону, где ему приходится соблюдать особую осторожность.
Не менее странна и вторая история. Человек с кувшином воды — несомненно, заранее оговоренный знак (даже если его встречу с учениками в назначенное время Иисус предвидел); знак, который невозможно было не заметить, поскольку воду обычно носили женщины. Но почему Иисус заставляет учеников искать нужный дом таким сложным способом? Очевидно, он хотел, чтобы его намерение праздновать Пасху в определенном доме оставалось тайной: читатели Марка понимают это, потому что к этому моменту Марк уже сообщил о заговоре с целью арестовать Иисуса. Но почему Иисус не приказывает ученикам просто пойти в дом такого–то человека (например, священника Менахема), никому об этом не говоря, чтобы сохранить место в тайне? Нечто подобное он и говорит в сокращенном параллельном варианте у Матфея: «Пойдите в город к такому–то и скажите ему: Учитель говорит…» (Мф 26:18). Греческое ton deina означает здесь именно «такой–то». Иисус называет определенное имя, которое Матфей знает, но нам не сообщает. Словом, у Матфея Иисус ведет себя так, как можно было ожидать. К чему же эти сложные и таинственные приготовления у Марка? Возможно, дело вот в чем: Иисус уже знает, что Иуда собирается предать его первосвященникам, но Двенадцать об этом не знают. Чтобы сохранить место, где он собирается праздновать Пасху, в тайне от Иуды, Иисус должен сохранить его в тайне и от Двенадцати. Поэтому все рассчитано так, что даже два ученика, которым поручено подготовить комнату к празднованию, не знают, где она находится, пока не приходят туда. Снова в повествовании Марка сгущается атмосфера опасности и необходимости конспирации — теперь тем более напряженная, так как уже подготовлен заговор с целью схватить Иисуса и Иуде уже предложено его выдать. Разумеется, Иисус ожидает ареста, однако не хочет, чтобы это случилось до того, как он разделит с учениками пасхальную трапезу. Вот почему место трапезы необходимо тщательно хранить в тайне.
