Дмитрий Харитонович - История Крестовых походов
К той же сфере относятся указы против евреев. Надо сказать открытым текстом: святой король был завзятым антисемитом (Ж. ле Гофф, нежно любящий Людовика, все же говорит о том, что у него это не просто антииудаизм, то есть нелюбовь к иноверцам, а именно антисемитизм, хотя и не совсем современного образца). Его капеллан Гийом Шартрский свидетельствует: «Что касается иудеев, ненавистных Богу и людям, то они были ему настолько омерзительны, что он видеть их не мог и не желал, чтобы их богатства шли ему на пользу». В 1247 г. Людовику Святому предложили аннулировать проценты евреев (то есть не запрещать им взимать ростовщический процент, но брать с этого процента свою долю в казну), чтобы вложить их в финансирование того, провалившегося крестового похода. Но он, по словам того же Гийома Шартрского, заявил, что «не станет использовать для столь святой цели средства, нажитые таким нечистым путем». Для святого короля все эти антииудаистские меры были средствами очищения [62] .
Война Святой Субботы
В Святой Земле тем временем дела шли не слишком хорошо. В 1256—1258 гг. в Акре разразилась так называемая Война Святой Субботы. Генуэзцы схватились с венецианцами за квартал столицы Иерусалимского королевства, где находилась церковь Святой Субботы. Хронисты заявляли, что эта распря стоила 20 тысяч жизней. Даже если счесть это явным преувеличением, все же христиане убивали христиан, невзирая на общую опасность.
Монголы и Бейбарс
В 1256 г. внук Чингисхана Хулагу захватил Иран, став его первым монгольским правителем (ильханом). В 1258 г. его войска взяли Багдад. Почтенный и безвластный халиф ал-Мустансим был убит. По одной версии, его уморили голодом, по другой – зашили в кожаный мешок и насмерть забили дубинами. Не надо считать это проявлением обыкновенной жестокости. Во многих культурах запрет на кровопролитие понимался буквально: нельзя проливать кровь на землю. По законам Чингисхана монголов можно было казнить, только ломая им позвоночник. Иван Грозный топил непокорных новгородцев в Волхове, а неугодных любил сжигать заживо в банях: кровь-то не проливалась, а в банях не было икон – сжечь образ есть святотатство, а убить человека – политическая необходимость. Вспомним Адемара Монтрейского с его боевой палицей. Так и тут, при смерти от голода или от избиения в мешке кровь, опять же, не проливалась.
Правда, в 1261 г. в Египте объявился человек, назвавшийся ал-Мустансиром, дядей последнего халифа. Его признали мамлюкские султаны, и тень тени власти оставалась за Аббасидами (подлинными? мнимыми?) до 1517 г. В тот год турецкий султан Селим I завоевал Египет и провозгласил халифом самого себя. Халифат был упразднен в провозглашенной в 1923 г. Турецкой республике лишь в следующем, 1924 г.
Тем временем в 1259 г. монголы вторглись в Сирию. Ряд христиан латинской Сирии примкнули к монголам. Другие – в частности тамплиеры – заявили, что лучше перейдут под власть мусульман, нежели покорятся диким кочевникам. В конечном итоге командующий армией мамлюков Бейбарс нанес в сентябре 1260 г. войскам ильхана поражение в битве при местечке АйнДжалут в Сирии. Благодаря этому он, пребывая в ореоле победителя, в конце того же года сверг и убил египетского султана Кутуза (впрочем, тот пришел к власти тоже в результате переворота с убийством; судьба самого Бейбарса будет столь же печальной) и сам стал монархом Египта.
Этот раб-военачальник попал в Египет из генуэзской колонии Кафа в Крыму. Туда его продали не то половцы, не то татары. Многие историки, исходя их описания его внешности – светлые волосы, голубые глаза (точнее, глаз, ибо на другом было бельмо), – считают, что он был русским по рождению. Известный французский историк крестовых походов Рене Груссе писал, что в его жилах «текла та же кровь, что дала миру Ивана Грозного и Петра Великого».
В 1262 г. Хулагу обратился к Людовику Святому с посланием. Он предлагал союз против мусульман и обещал вернуть христианам Иерусалим и святые места. Однако по старой доброй монгольской традиции Людовик должен был признать верховенство Хулагу и тем более владыки всех монголов, великого хана Мункэ. Последнее было абсолютно невозможно, и союз не состоялся.
В христианской Сирии главной угрозой латинян стал Бейбарс. Он вступил в дружественные отношения с Михаилом Палеологом, отнявшим Константинополь у Латинской империи. Он старался поддерживать хорошие отношения с Манфредом Сицилийским, внебрачным сыном императора Фридриха II, королем обеих Сицилий с 1258 г. Бейбарс помогал ему против Карла Анжуйского, которого Папа провозгласил государем Неаполя и Сицилии еще в 1262 г. (реально Карлу удалось овладеть этими территориями в 1266—1268 гг.). В 1262 г. Бейбарс совершил первый поход в Иерусалимское королевство и затем в течение шести лет четырежды повторял эти походы. В 1265 г. он взял Кесарию, в 1268 г. – Яффу и Антиохию. Латинская Сирия сокращалась подобно шагреневой коже. Но междоусобные распри там не прекращались. Бейбарс писал Карлу Анжуйскому, ходатайствовавшему за своих единоверцев: «Не от меня зависит помешать гибели франков – они сами готовят себе погибель, самый последний из них разрушает то, что создает самый великий».
Глава 12 Восьмой крестовый поход (1270—1271 гг.)
Снова за море
Хулагу называл Людовика Святого величайшим королем Запада. И именно Людовик предпринял последний крестовый поход. Король провозгласил его в 1267 г. Этот поход был назначен на май 1270 г. Он оказался чисто французским мероприятием. Из иностранных государей в нем не участвовал никто, кроме короля Наварры Тибо II (он же граф Шампанский Тибо V), но последний был вассалом короля Франции и, главное, его зятем. Из иностранных принцев к походу присоединился с небольшим количеством своих людей принц Эдуард Английский, будущий король Англии Эдуард I. Даже близкие к Людовику люди не торопились принять обет отправиться за море. Жуанвиль заявил, что пока он был в Египетском походе, чиновники французского короля «довели до нищеты его людей». И если Жуанвиль снова возьмет крест, то поступит против воли Бога, который вменил Жуанвилю в обязанность «защищать и спасать своих людей».
Как это бывало с предприятиями Людовика, поход был прекрасно подготовлен, но цели его – абсолютно неясны. Одни историки утверждают, что решение идти на Тунис было принято на совете крестоносцев во время стоянки в городе Кальяри на острове Сардиния (тогда этот остров был совместным владением Генуи и Пизы). Другие настаивают на том, что Тунис с самого начала был целью похода, но об этом молчали по соображениям секретности, а в Кальяри объявили публично. Столь же непонятно, почему был избран именно Тунис. Вроде бы (современники путаются в свидетельствах) важную весть Людовику сообщили миссионеры-доминиканцы. Они сказали ему, что эмир Туниса Абу Абдаллах Мухаммед I ал-Мустансир готов принять христианство и стать союзником Людовика. Многие современные историки настаивают на том, что тунисское направление было результатом хорошо продуманной интриги Карла Анжуйского. Утвердившись на Сицилии, он задумал расширить свои владения и за счет южного побережья Средиземного моря. Возможно (но только возможно), король Сицилии считал, что Людовик, сокрушив Тунис, пойдет далее, в Египет и, наконец, на Иерусалим, а земли в Магрибе отдаст ему. Кроме того, брат Людовика Святого являлся как бы преемником Фридриха II и Манфреда и на основании этого требовал продолжения дани, которую Тунис соглашался платить императору и его сыну. Впрочем, другие историки заявляют, что Тунис нужен был крестоносцам как плацдарм для нападения на все тот же Египет. Ж. ле Гофф даже предположил, «что Людовик Святой и его подданные, как, впрочем, и все их современники, плохо знали географию: возможно, они считали, что Тунис находится гораздо ближе к Египту (что на самом деле неверно) и поэтому является прекрасной сухопутной базой для решительного наступления на султана».
«Мы войдем в Иерусалим»
Так или иначе, 1 июля 1270 г. король с тремя своими сыновьями и братом – Альфонсом де Пуатье – взошел на корабль в Эг-Морте. 8 июля он прибыл в Кальяри. 15 июля Людовик отплыл с Сардинии в Тунис и 17 июля высадился на острове Галит близ Туниса. На следующий день король был уже на собственно африканском берегу близ развалин древнего Карфагена. Но выяснилось, что его там никто не ждал. Никакого обращения эмира ал-Мустансира не предвиделось, зато султан Бейбарс заявил, что он окажет помощь тунисскому собрату. И, главное, в крестоносном войске разразилась эпидемия: то ли дизентерия, то ли тиф, то ли даже холера. В любом случае весьма негероическая болезнь, сопровождавшаяся диареей. 3 августа умер сын короля Жан Тристан, граф Неверский. От Людовика пытались скрыть это известие. Но он все же узнал и, как пишет свидетель этих событий, Жоффруа де Болье, эта «смерть до глубины души потрясла любящего отца». 25 августа 1270 г. не стало и самого короля, сраженного не на поле брани, а той же болезнью, которая унесла без единой битвы чуть ли не треть войска. Последними словами святого короля (если это только не благочестивый вымысел) были: «Мы войдем в Иерусалим». Впрочем, возможно, он имел в виду Иерусалим Небесный.
