Василий Экземплярский - Учение древней Церкви о собственности и милостыне
Таким именно путем и идет сам проповедник, останавливая мысль своих слушателей, прежде всего, на призрачности богатства, почитаемого за благо. Множество мест в его беседах рисуют ничтожество благ, доставляемых богатством, перед лицом одного неизбежного факта человеческой жизни — перед лицом смерти. Это любимая мысль проповедника, когда он говорит о богатстве и стремится отвлечь от забот о нем своих пасомых. «Доколе ты богат, а тот беден? — спрашивает св. отец. — До вечера, не долее. Жизнь так коротка, и все уже при дверях, так что на все нужно смотреть, как на короткий час»[431]. «Не убойся, егда разбогатеет человек. Если богатый обольщает тебя при жизни, то посмотри на него во время его кончины. Отходя отсюда, берет ли он что- нибудь с собой из своего богатства? Он умирает, и лежит нагим тот, который облекался шелковыми одеждами. лежит нагим в яме, и раб отходит и приходит, и никто из них не заботится о нем. Он отошел, и ничто не осталось после него. Отходя отсюда, он не может взять ничего. выносится один. Его превозносят похвалами, но что от этого ему?... Отходит в гроб тот, кто расхищал все, помещается на трех аршинах земли, и больше ничего; перед лицом его — земля и крышка гроба. Где же богатство? где слуги? где великолепие? где пространный и прекрасный дом? Все оставляет его. И этим оканчивается все? Да, потому что он отошел, не имея при себе ничего собственного»[432]. И перед таковой совершенной беспомощностью богатого при смерти горькой иронией является пышность при его погребении. «Умре же богатый и погребоша его. Не оставляй, — говорит св. отец по поводу этих слов в евангельской притче, — без внимания, возлюбленный, слов «погребо- ша его», но представь здесь посеребренные столы, постели, ковры, покрывала, все прочие домашние вещи, масти, ароматы, множество вина, разнообразные яства, сласти, поваров, льстецов, оруженосцев, рабов и всю прочую роскошь померкшей и исчезнувшей. Все — пепел, все — прах и пыль, слезы и вопли; никто уже не может ни помочь, ни возвратить отошедшую душу. Тогда обличилась сила золота и великого богатства. Он отводим был нагим и одиноким, бессильным унести отсюда что-нибудь из такого богатства, оставленным всеми, беспомощным. Пришла смерть и все истребила»[433]. Смерть, таким образом, является уравнительницей людей и перед ее призраком теряется всякое утешение богатством. И последнее не имеет благодаря этому истинной ценности и — ничто по сравнению с безмерной ценностью будущей жизни, нашего истинного блага. Господь учит нас, по словам св. Иоанна, «презирать блага здешние», а все богатство наше заключено в благах будущих[434]. Богатство — тень и дым сравнительно с безмерной ценностью нашей вечной души[435], для которой истинное богатство — в блаженной будущей жизни[436]. Но и в земной жизни ошибочно считать богатство за благо и в нем полагать опору счастья. Богатый человек — «богатый только до вечера» и в этой кратковременной жизни не может наслаждаться покоем, но всегда полон тревог за свое богатство; и справедливо, так как это — не надежное убежище в жизни. «Истинное богатство, — говорит св. отец, — состоит в благах совершенных и не подверженных никакой перемене. Но. нет ничего столь ненадежного, как богатство: это беглец неблагодарный, раб неверный;
наложи на него тысячу цепей — он уйдет и с цепями. Что может быть ненадежнее богатства? Что жальче тех, которые так заботятся о нем? Они всеми силами стараются собрать то, что так скоро гибнет и исчезает»[437]. А между тем, собирание и охранение богатства — это не радость и утешение для человека, но всегда труд и забота, а нередко и своего рода подвижничество. «Те, которые надеются на блага житейские, не лучше птицы, которая, надеясь на пустыню, делается легко уловимой для всех. Таков надеющийся на богатство. Как птица уловля- ется и детьми и сетями, и силками, и другими бесчисленными средствами, так и богатый уловляется и друзьями, и врагами. Он живет даже в большей опасности, нежели птица, имея множество людей, которые ловят его. Он боится и гнева царя, и коварства от льстецов, и обмана от друзей. Когда восстают на него враги, он трепещет больше всех; и когда бывает мир, он опасается козней, потому что не имеет богатства прочного и неотъемлемого»[438]. «Кратковременно богатство. и, что еще хуже, оно не только подвергает человека опасностям тогда, когда оставляет его, но еще прежде, нежели оставить, тревожит и смущает его. Не смотри на то, что он одет в шелковые одежды, умащен благовониями, окружен слугами; но посмотри в его совесть, обнажи его душу, когда он еще богат, и ты увидишь внутри него бури и смятения. не убойся, егда разбогатеет человек. Почему боишься человека, который сам всегда находится в страхе? Почему боишься человека, который всегда находится в постоянном трепете? Раб твой не боится тебя, когда ты в отсутствии; а богатый носит своего господина внутри себя: куда бы он ни пошел, любостяжание следует за ним и делает врагами всех: и родных, и домашних, и друзей, и завистников, и благодетелей»[439]. Пристрастный к богатству «и родства не знает, ни знакомства не помнит. никого не имеет другом, но ко всем проявляет враждебное расположение; больше же всех — к самому себе, не потому только, что губит душу свою, но и потому, что обременяет себя бесчисленными заботами, трудами, печалями»[440]. «Ты завидуешь, что такой-то богат? Между тем, он- то и достоин сожаления и слез. Но ты скажешь тотчас с усмешкой: я достоин слез, а не он. И ты достоин слез: не потому, что беден, а потому, что считаешь себя жалким. Почему ты завидуешь богачу? Потому ли, что он подвергает себя большим беспокойствам и тягчайшему рабству? Что он своими стяжаниями связан, как бы какой пес, бесчисленными цепями? Пришел вечер, настала ночь, но для него и это время есть время смятения, неудовольствия, печали и заботы. Послышался шум? Он тотчас вскочил. Кого-нибудь ограбили? Он, не лишившись ничего, беспокоится более того, кто лишился. Он озабочен непрестанно, даже когда настает ночь, предел наших бед. Угрожает смерть? Он более смерти поражается тем, что его стяжания достанутся другим. Имеет дитя? Хочется ему быть богаче, и все-то ему кажется, что он беден. Не имеет детей? Еще больше скорбит. Ужели же ты почитаешь счастливым того, кого ничто не может порадовать? Тому ли, кого обуревают волны, завидуешь ты, находящийся в тихой пристани — бедности?»[441]. Уже одна ненасытность богатого делает его несчастным и не владыкой своего достояния, но жалким трепещущим рабом его. «Не столько имеют препятствий, — говорит св. отец, — на пути к спасению те, которые владеют немногим, сколько те, которые погружены в бездну богатства, потому что страсть их к богатству тогда бывает сильнее. И я никогда не перестану повторять, что приращение богатства все более и более возжигает пламя страсти и делает богачей беднее прежнего, возбуждая в них беспрестанно новые пожелания, заставляет через то сознавать всю свою нищету»[442]. «Научимся богатых не называть блаженными, а бедных — несчастными. Богат не тот, кто имеет многое, но тот, кто не нуждается во многом. Итак, если ты увидишь кого желающим многого, то считай его беднее всех, хотя бы он владел имениями всех. Мы обыкновенно судим о богатстве и бедности по расположению души, а не по мере имущества. непрестанно желающих и жаждущих чужого никогда не будем считать здоровыми и наслаждающимися здоровьем»[443]. «Кто владеет многим, становится рабом многого»[444]. Нет ничего неразумнее раба денег: будучи обладаем, он думает, что обладает; будучи рабом, он думает, что господствует; наложив на себя цепи, он величается, как будто властвует над всеми... Итак, не думай, что от обладания богатством для тебя происходит какое-либо удовольствие... Если ты желаешь быть богатым, то никогда не перестанешь мучиться, потому что любовь к богатству бесконечна, и чем дальше ты будешь идти, тем дальше будешь отстоять от конца, и чем больше будешь желать чужого, тем сильнее будут увеличиваться мучения... Подобно тому, как узника ты считаешь особенно несчастным, когда видишь его с цепями на спине и на руках, а часто и на ногах; так точно и богатого, когда увидишь его владеющим бесчисленными имениями, считай по тому-то самому несчастным. Вместе с другими узами он имеет и жестокого тюремщика — несчастную любовь к деньгам, который не позволяет ему переступить за порог этой темницы... ввергая его во внутреннейшую темницу, убеждает и услаждаться этими узами, чтобы он не нашел даже какой-нибудь надежды на освобождение от угнетающих ран»[445].
