Нелли Карпухина-Лабузная - Постник Евстратий: Мозаика святости
Ромеи и русичи, славяне, мадьяры, болгары и половцы, они все ненавидели рать печенежью. Невысокие, худорослые, чёрные печенеги на маленьких невзрачных лошадках появлялись незнаемо как, не знаемо как исчезали в степи. Что жены, что их мужья в бою бились одинаково. Черные стрелы черных луков метали в оседлых людей, ровно как рои осиных укусов, раня смертельно, что бабу с младенцем, что ратника пешего, что ратника конного.
Воевать с печенегом Русь не умела, воевать с печенегом Византия боялась.
И, вот когда печенег подступил почти к фемам, климатам (в нашем смысле, к предместьям города) уже Херсонеса, в степи появились новые люди, половецкие орды.
Половцы страха не знали! Не ведали даже, что это такое страх, и слова такого в лексиконе не знали.
Мощные орды ханов Боняка, Тугоркана, Итларя да Китаня Дикую Степь разделили, и в этой степи места не дали своим извечным врагам – печенегам.
Тугоркан завладел степью донской, Боняк – приднепровской. И Итларь, и Китань были землей не обижены. Степь принимала всех, буйная и бескрайняя: от Днестра до Иртыша, и за Яиком (ныне- р. Урал) места племенам буйных куманов нашлись.
Половец бил печенега, влекомый столетней враждой. Делить пастбища с кочевником-гузом, куда бы ни шло, но делить необъятную степь с вероломным худым печенегом быть не должно, и бысть невозможно. Союз с печенегом ради набегов на земли хазаров иль асов результатов не дал: печенег, прихватив ближнюю добычу, с поля брани всегда исчезал, оставляя половецкую рать погибать под ударом хоробрейших асов.
Не в крови у половцев предателем быть, предательству да прислуживать, и потому печенега половец гнал по степи вплоть до мадьярских степей…
Враг моего врага – мой временный друг! И потому, что русичи, что греки, а равно болгары с половцами мир некрепкий держали. Худой мир лучше доброй свары, и половцы с русичами некрепкий худой мир кое-как, но держали.
Союзники отчаяния
И наступил тот достопамятный одна тысяча девятьсот первый год.
Десять правил Комнин Алексей, десять лет прошло, как один, в борьбе и сражениях. Но тяжелее девяносто первого был только предсмертный год императора (Алексей Первый Комнин правил 37 лет с 04.04. 1081 по 15.08.1118 г.).
Тогда печенеги подступили к самой столице и почти миллионный город завыл. Страшнее черных рож печенегов были только рожи бесов и чертенят, так думало всё население. Народ взвыл и кинулся в ноги правителю своему, кинулся к базилевсу.
Алексей внял стону народа, стал кидаться за помощью, куда только мог, а иноди (иногда) куда и не мог: писал слезные письма на Запад, молил о подмоге, сетуя, что вражеская сила иконы, святыни, храмы сожжет. Что народ его падет под игом сельджуков и печенегов, что враги страшны своим видом и силой. Как прибрежный песок, так их было много. И, как песок поглощает оазис, печенеги могли поглотить оазис культуры, и веры святой, его Византию, и Константинополь. Язычники, значит, враги общие, враги веры.
«Спешите, спешите, со всем народом, напрягите все ваши силы на то, чтобы такие сокровища (бесчисленные богатства и драгоценности, святыни) не попали в руки турок и печенегов. Действуйте, пока имеете время, и, что еще поважнее, Гроб Господень не были для вас потеряны и дабы вы могли получить не осуждение, но награду на небеси, и Аминь!», – писал базилевс, бегая от города к городу в поисках пребывания, пристанища от печенегов.
Византии Император великой империи, его Византии, перед глазами чужих латинян (православная и католические ветви христианства разошлись в 1054 году на тысячелетия, так называемая «схизма») раскрыл всю бездну позора, стыда, униженья, в которые были повергнуты он и его Византия.
Просил, слезно просил, и получил от ворот поворот. Запад для вида прислал крестоносцев, малую толику рати своей, а эта жалкая кучка брони и железа, неповоротливая и тяжёлая, что могла сделать против бури песчаной грудка железа!? Ржа, да и только!
И обратил тогда взоры свои имперский вожак к извечным врагам печенегов, к половецкой орде, нет, даже к двум могучим ордам: к достопочтимым ханам Боняку и Тугоркану.
Империя, наконец, прибегла к союзу с половецкою ратью.
И посреди весенней распутицы в одна тысяча девяносто первом году печенег был разбит, как разбился горшок в руках нерадивой служанки, на мелкие дребезги, на обломки.
Дикие и суровые ханы (а так уж ли дики?) с почетом приняты были в золотых базилевса палатах, самый льстивый прием и роскошные трапезы ожидали друзей. Сам базилевс называл их братами! И пили, и ели, и верили базилевсу: «дикие» ханы не знали обмана, не терпели предательства и подлости типа убийства послов. Вероломство и отцеубийство, то смертельный грех для кочевого народа. Верили, что за помощь в союзе даст им от несметных богатств своих малую толику.
И дали половцы слово, слово- кремень, нерушимое слово, клятвенное. И бились совместно греки, отряды руських князей, половецкие орды Боняка и Тугоркана.
И побежал печенег! В самом конце распутицы месяца квитня (29 апреля 1091 г.) была страшная битва и разгромлены печенеги и практически все были убиты.
«Можно увидеть необычайное зрелище: целый народ, превышающий всякое число, с женами и детьми, целиком погиб в этот день» (Анна Комнина, «Алексиада»).
И сочинил византийский народ песню победы:
«Из-за одного дня они (печенеги) не увидели мая!»
Разрозненные орды печенежьи не смогли объединиться пред объединенною силой мощных полков византийских и стойкости половецкой орды. Половечья орда была слитной, единой, и печенеги не выдержали натиска высокорослых желтоволосых хозяев степи.
А император с победой вошел в свой стольный город и пел Константинополь, чуть не переименовав город в честь Алексея, славя его и победу его.
И приказал базилевс всех убить печенегов. Убить! Свой позор, свое унижение император забыть был не вмочь и до конца правления помнил, как зайцем бегал по Византии, ища пристанища у ромеев, боясь за себя, за детей, за Ирину – жену. И более всего порфирородный боялся за государство, за Византию.
Снова мощна Византия, и Алексей уже сам, без помощи половецкой, уничтожил союзничка печенегов: пират-Чаха разбит и убит никейским султаном, щедро окормляемым союзником Византии.
И уже не мог помешать ему Псевдо-Лев, объявивший себя претендентом престола. Он якобы был сыночком родимым императора Романа Диогена, ослепленного и умершего лет двадцать назад.
Сослал Алексей Псевдо-Льва и куда? Да в Херсонес. Сбежал мошенник, сбежал, успел даже жениться на дочери Мономаха. И увлек было друзей половецких хана Итларя и хана Китана (Кытана) в поход на Византию напасть. Но попался в сети греческих войск, где по примеру отца и по личному указанию императора его ослепили, бросив в темницу.
А Итларь и Китан? О них речь будет ниже. Но и империя вновь увидела мощь половецкую! Не потому ль сразу в ночь после битвы императорские охоронные полки вырезали почти тридцать тысяч половецких воинов, не щадя даже женщин, детей.
Надолго запомнил хан Тугоркан «верность» императорских гвардейских сынков, спешно топча копытами степь, убегая к Дунаю. Тогда дал себе клятву не верить ромеям, заодно не верить и временному союзнику, «другу на час», руському витязю. Что греческий базилевс (басилевс), что худородные руськи князьки, эти оседлые сраму не имут, долга и чести не знают, мира для них неведома суть, так рассуждал великий хозяин степей…
Недаром во время самой той страшной битвы-сечи император Комнин Алексей у главного шатра половецкого поставил стражу ночную со знаменем и знаменосцем своим.
Гордо реял флаг Византии, развевался по ветру, скалился вздыбленный лев с двоеглавой короной.
Половецкие бунчуки были метром пониже, и воины половцев, видя такое бесчестие, что хана Итларя, что хана Китаня псами прозвали. Боняка тогда шелудивым назвали, и прижилось позорное прозвище, ой, как прижилось, на веки позором покрылся доблестный хан.
Ждали половцы долгих три года, выждали еще почти год, да были разбиты еще раз локально вероломным венгерцем Ласло, и повернули коней ближе до Дону на русичей земли, на буйный Днистер да вплоть до Ворсклы. Разбили половцы рать Святополка, и «створи бос я плачь велик у земле нашеи и опустеша села наши и городе наши и быхом бегающе пред врагими нашии», заплакал наш летописец.
Потужил-поплакался князь Святополк, князь земель старорусских, потужил-потужил, да и взял с великим почётом в жёны себе дочь Тугоркана, нашел князь счастье себе, зеленоглазое счастье с соломенными волосами. Половецкого имени княгини летописи не сохранили, сохранилось только имя в крещении: Елена, дочь Тугорканова.
Значит, замирились навек, на надолго?
Да не тут-то было!
И снова напасть, и снова печаль налетели на русскую землю.
И не половцы были причиной печали.
А дело случилось такое:
Хан Итларь и Китан-хан пришли к князю Владимиру, «на мир».
