Ричард Докинз - Бог как иллюзия
Листая страницы книги, напечатанной «Сторожевой башней», находим замечательное растение, известное под названием «трубка датчанина» (Aristolochia trilobata, кирказон трёхлопастной). Кажется, что все его части специально спроектированы для пленения и окутывания пыльцой насекомых, прежде чем те направятся к другой «трубке». Изощрённая элегантность цветка вызывает у «Сторожевой башни» вопрос: «Разве такое могло возникнуть случайно? Разве перед нами не работа “разумного творца”?» Повторим ещё раз: нет, конечно, это не могло возникнуть случайно. И ещё раз: «разумный замысел» не является реальной альтернативой случайности. Естественный отбор — это не только правдоподобное, элегантное, экономичное решение; это единственная рабочая, действенная альтернатива случайности из всех когда-либо предложенных. По поводу «разумного замысла» можно выдвинуть то же самое возражение, как и по поводу случайного возникновения. Данное решение не избавляет нас от статистической невероятности. А чем ниже уровень вероятности, тем менее вероятен и сам «разумный замысел». Стоит взглянуть непредвзято — и становится очевидно, что «разумный замысел» только усугубляет проблему. Это, повторю ещё раз, происходит потому, что, как только мы прибегаем к идее создателя (создательницы), так немедленно, в первую очередь, приходится объяснять загадку его (её) собственного появления. Любое существо, достаточно разумное, чтобы сотворить такой маловероятный объект, как «трубка датчанина» (или Вселенная), является ещё более невероятным, чем сама «трубка датчанина». Вместо того чтобы оборвать злополучную цепочку вопросов, бог мстительно усугубляет путаницу.
Перевернём ещё несколько страниц книги «Сторожевой башни». В глаза бросается поэтическое описание секвойи (Sequoiadendron giganteum, секвойядендрон гигантский). У меня к этому дереву особая слабость, потому что в моём саду растёт один экземпляр — совсем ещё малыш, чуть больше сотни лет от роду, но это уже самое высокое дерево в округе. «Прислонившийся к секвойе, глядя ввысь на уходящий в небо исполинский ствол, тщедушный человечек не может не испытывать благоговейного трепета. Разве можно сомневаться в том, что и этот могучий гигант, и крошечное семечко, из которого он появился на свет, созданы творцом?» Опять же, если вы считаете, что единственной альтернативой случайному появлению является «разумный замысел», то, конечно, сомневаться нельзя. Но авторы опять забывают упомянуть реальную альтернативу — естественный отбор. Либо они просто не понимают, как он работает, либо не хотят понимать.
Процесс, благодаря которому растения — будь то крошечные полевые гвоздики или гигантские секвойи — получают необходимую для роста энергию, называется фотосинтезом. Снова «Сторожевая башня»: «“Процесс фотосинтеза включает в себя около семидесяти различных химических реакций, — сказал один биолог. — Это поистине чудесный процесс”. Зелёные растения называют “фабриками природы” — прекрасными, бесшумными, не отравляющими окружающую среду, производящими кислород и пищу для всего живого. Разве они — случайность? Можно ли в это поверить?» Нет, в это поверить нельзя; однако, перечисляя примеры, мы далеко не уедем. «Логика» креационистов не меняется. Берётся какой-нибудь статистически невероятный естественный феномен — слишком сложный, слишком прекрасный, слишком поразительный, чтобы поверить в его случайное появление. Единственной доступной воображению авторов альтернативой его случайному возникновению является «разумный замысел». Поэтому всё объявляется делом рук творца. Ответ науки на такие псевдологические выводы также остаётся неизменным. «Разумный замысел» не единственная альтернатива случайному появлению. Естественный отбор представляет гораздо лучшее объяснение. На самом деле «разумный замысел» вообще не является объяснением, так как в результате его использования на руках остаётся ещё более сложная проблема: кто создал создателя? Ни случайному появлению, ни «разумному замыслу» не удаётся решить загадку статистической невероятности, потому что первое объяснение само и является решаемой проблемой, а второе только отодвигает её решение и снова приводит к ней. Настоящим решением является только естественный отбор — единственное известное нам работающее и, кроме того, удивительно элегантное и могущественное объяснение.
Так каким же образом естественному отбору удаётся решить проблему невероятности, перед которой уже на старте пасуют и случайное появление, и «разумный замысел»? Ответ заключается в том, что естественный отбор — накопительный (кумулятивный) процесс, разделяющий проблему невероятности на множество мелких фрагментов. На долю каждого из этих фрагментов приходится некоторая часть суммарной невероятности — но не слишком большая, чтобы сделать абсолютно невероятным сам этот фрагмент. Если сложить множество этих маловероятных событий вместе, конечный результат накопленных событий действительно окажется весьма и весьма маловероятным — слишком маловероятным для случайного появления. В своих утомительно повторяющихся аргументах креационисты говорят именно о таких конечных результатах. Рассуждения креациониста совершенно ошибочны, потому что он (думаю, на этот раз на меня не обидятся за пропуск местоимения женского рода) рассматривает появление статистически невероятного объекта как одиночное, единовременное событие. Возможности постепенного накопления им не учитываются.
В своей книге «Поднимаясь на пик невероятного» я попытался показать это наглядно. Представьте себе, что одна сторона горы — неприступный обрыв, а другая — ведущий на вершину пологий склон. На вершине — сложное устройство, скажем, глаз или жгутиковый двигатель бактерии. Нелепое предположение возможности спонтанного возникновения такого сложного объекта аналогично попытке одним прыжком взлететь от подножия горы до её вершины. Эволюция же минует отвесный склон и шаг за шагом поднимается наверх с удобной стороны — как просто! Преимущество медленного карабканья по склону по сравнению с попытками допрыгнуть до вершины настолько очевидно, что иногда поражаешься — почему никто до Дарвина не сумел разгадать загадку? Дарвин разгадал её спустя три века после ньютоновского annus mirabilis97, хотя загадки, решённые Ньютоном, были, как представляется, более трудными.
Другой излюбленной метафорой исключительно низкой вероятности является цифровой замок банковских сейфов. Теоретически вору может повезти, и он наткнётся на правильную комбинацию случайно. На практике же в конструкции замка предусмотрена достаточная доля невероятности, чтобы подобное событие стало почти невозможным — примерно как «Боинг-747» Фреда Хойла. Теперь представьте плохо спроектированный замок, выдающий в процессе разгадывания намёки на степень успешности попытки — как «холодно–горячо» в известной детской игре «найди тапочку». Представьте, что с приближением каждого круга к правильной цифре дверь сейфа приоткрывается, каждый раз — чуть-чуть, и из неё выпадает несколько купюр. В этом случае вор доберётся до денег в мгновение ока.
Пытаясь использовать в своих целях доказательство от невероятности, креационисты всегда полагают, что биологическая адаптация работает по принципу «всё или ничего». Другое название заблуждения «всё или ничего» — «нечленимая сложность» («irreducible complexity», IC). Глаз либо видит, либо нет. Крыло либо позволяет летать, либо нет. По мнению креационистов, полезных промежуточных состояний быть не может. Но это просто-напросто неверно. Такие промежуточные состояния окружают нас повсюду, как и должно быть согласно теории. Цифровой замок жизни является именно таким устройством из игры «найди тапочку», сообщающим «теплее, холоднее, опять теплее». И пока креационисты в своём ослеплении не хотят замечать ничего, кроме неприступного обрыва, реальная жизнь потихоньку взбирается по пологому склону с другой стороны горы.
В «Происхождении видов» Дарвин посвятил целую главу «трудностям теории происхождения посредством модификации», и, думаю, не ошибусь, утверждая, что в этой небольшой главе он предусмотрел и объяснил все выдвинутые вплоть до сегодняшнего дня так называемые трудности. Самой большой проблемой было, по словам Дарвина, происхождение «органов крайней степени совершенства и сложности», или, как их иногда неверно называют, органов «нечленимой сложности». В качестве примера, представляющего особенно сложную загадку, Дарвин выбрал глаз: «В высшей степени абсурдным, откровенно говоря, может показаться предположение, что путём естественного отбора мог образоваться глаз со всеми его неподражаемыми приспособлениями для настройки фокусного расстояния, для регулирования количества проникающего света, для поправки на сферическую и хроматическую аберрацию». Восхищённые креационисты не устают цитировать эту фразу. Без слов ясно, что последующее объяснение в их трудах опускается. «Самообличительное признание» Дарвина на самом деле представляет собой риторический приём. Он подпускает оппонентов поближе, чтобы не растратить ни толики сокрушительной силы надвигающегося удара. Ударом, конечно же, служит исчерпывающее объяснение Дарвином истории постепенной, поэтапной эволюции глаза. И, хотя Дарвин не использует термины «нечленимая сложность» и «медленный подъём на пик невероятности», он, безусловно, согласен с их сутью.
