Тимоти Келлер - Разум за Бога: Почему среди умных так много верующих
Поразительно: хотя герои этой притчи поменялись местами, богач по-прежнему слеп и глух к происходящему. Он все еще ждет, что Лазарь будет служить ему и носить воду. Он не просит вызволить его из ада, но недвусмысленно намекает, что Бог не дал ему и его близким достаточно информации о жизни после смерти. Комментаторы отмечали невероятную степень отрицания, склонность к обвинениям и духовную слепоту этой души, оказавшейся в аду. Кроме того, они указывали, что богачу, в отличие от Лазаря, так и не было дано имя в притче. Он назван просто «богачом», и это намек: поскольку основой его идентичности служил не Бог, а богатство, вместе с богатством он утратил всякое ощущение своего «Я».
Короче говоря, ад – просто добровольно выбранная идентичность, удаление от Бога по траектории, уходящей в бесконечность. Мы видим, как этот процесс «начинается с малого» – с пристрастия к наркотикам, алкоголю, азартным играм и порнографии. Во-первых, наблюдается распад, поскольку со временем для достижения привычных ощущений требуется все больше наркотика, а удовольствия он доставляет все меньше. Во-вторых, возникает изоляция, поскольку человек все усерднее винит других людей и обстоятельства, лишь бы оправдать собственное поведение. «Никто меня не понимает! Все ополчились против меня!» – бормочет он, постепенно наполняясь жалостью к себе и эгоцентризмом. Когда мы строим жизнь на чем угодно, кроме Бога, то, что служит нам опорой, даже если она сама по себе неплоха, порабощает нас, вызывает зависимость; превращается в необходимое условие нашего счастья. Распад личности происходит в более широких масштабах. В вечности этот распад продолжается всегда. Усиливается изоляция, отрицание, иллюзии, эгоцентризм. Утратив все смирение, мы теряем связь с реальностью. Никто и никогда не просит вызволить их из ада: сама идея рая выглядит обманом.
В своей фантазии «Расторжение брака» К. С. Льюис описывает, как автобус, полный людей из ада, приблизился к окраинам рая. Пассажиров призывают отречься от грехов, которые удерживают их в аду, но они отказываются. Льюис изображает этих людей поразительно точно: мы распознаем в них самообольщение и самовлюбленность, которые стали первыми шагами на пути к нашей зависимости[118].
Ад начинается с того, что сперва ты злишься, вечно жалуешься, всегда винишь других… но ты все еще остаешься собой. Возможно, ты даже осуждаешь себя за это и хочешь остановиться. А потом наступает день, когда ты не выдерживаешь. В тебе уже не остается тебя, чтобы осудить это настроение или даже порадоваться ему – нет ничего, кроме самой сварливости, а она продолжается, словно заведенная. Дело не в том, что Бог «посылает нас» в ад. В каждом из нас растет то, что СТАНЕТ адом, если не уничтожить его в зародыше[119].
Люди в аду несчастны, и Льюис показывает нам, почему. Мы видим, как в них беспрепятственно разгорается пламя гордыни, паранойи, жалости к себе, уверенности, что все вокруг ошибаются, что все остальные ничего не смыслят! Исчезает смирение, а вместе с ним и душевное здоровье. Они всецело и окончательно заперты в темнице собственного эгоцентризма, их гордыня неуклонно разрастается, словно облако-гриб после взрыва. А они между тем продолжают распадаться на части и винить всех, кроме себя. Это и есть настоящий ад.
Вот почему карикатурным выглядит изображение Бога, ввергающего в бездну людей, которые взывают: «Простите! Отпустите меня!» Пассажиры из адского автобуса в притче Льюиса предпочитают спасению «свободу», как они ее называют. В своем заблуждении они считают, что, прославляя Бога, они каким-то образом утратят власть и свободу, и высший, трагический парадокс заключается в том, что своим выбором они лишают себя возможности достичь величия. По словам Льюиса, ад – это «величайший памятник человеческой свободе». Как сказано в Рим 1:24, Бог «предал их… в похотях». В итоге, Бог только исполняет самые заветные желания людей, в том числе дарит им свободу от Него самого. Что может быть справедливее? Льюис пишет:
Есть только два вида людей – те, кто говорит Богу: «Да будет воля Твоя», и те, кому Бог говорит: «Да будет твоя воля». Все, кто в аду, сами его выбрали. Без этого личного выбора не было бы и ада. Ни одна душа, которая всерьез и постоянно жаждет радости, никогда не лишится ее[120].
Ад и равенство людей
Вернемся к сомневающимся журналистам на форуме фонда Пью и Рику Уоррену. Их беспокоило, что любой христианин, который верит, что некоторые люди обречены на адские муки, неизбежно считает таких людей ниже его самого, менее достойными гражданских прав. Это беспокойство выдает неверное понимание библейского учения о сущности спасения и вечных мук.
Путешествие в ад – это процесс, который может начаться с безобидной мелочи
Как указывает К. С. Льюис, путешествие в ад – это процесс, который может начаться с такой безобидной мелочи, как сварливость. Невозможно взглянуть на прихожан церкви воскресным утром, зрителей на стадионе «Янки» или в зале «Метрополитен-опера» и угадать, кто из них в конце концов попадет в рай, а кто в ад. Сегодняшний пылкий верующий может завтра стать вероотступником, а тот, кто не верует сегодня, завтра обратится в веру. Не следует принимать категоричных, окончательных решений насчет духовного состояния или участи кого бы то ни было.
Однажды после беседы о христианской вере на собрании в манхэттенской церкви ко мне подошли две женщины, слушавшие меня. Обе сообщили, что вера в вечный суд делает меня крайне ограниченным человеком. Я отозвался: «Вы считаете, что в этих религиозных вопросах я ошибаюсь, а я считаю, что ошибаетесь вы. Разве это не значит, что вы так же ограничены, как я?» Одна из женщин возразила:
«Это разные вещи. С вашей точки зрения, мы навсегда погибли! А мы про вас так не думаем. Значит, вы более ограничены, нежели мы». Я не согласился. Вот как я объяснил свою позицию.
И христианин, и секулярист верят, что эгоцентризм и жестокость имеют весьма плачевные последствия. Поскольку христиане верят в бессмертие души, они также убеждены, что нравственные и духовные ошибки наносят душе вечный вред. Либеральные миряне также верят в существование страшных нравственных и духовных ошибок, таких, как эксплуатация и угнетение. Но поскольку они не верят в жизнь после смерти, то и не считают последствия злодеяний вечными. И если христиане, в отличие от нерелигиозных людей, думают, что злодеяния имеют бесконечно более длительные последствия, значит ли это, что христиане более ограничены?
Представим себе двух человек, спорящих о природе печенья. Джек считает, что печенье – яд, а Джилл не разделяет это мнение. Джек думает, что из-за своих ошибочных представлений о печенье Джилл попадет прямиком в больницу или с ней случится что-нибудь еще похуже. А Джилл полагает, что ошибочные представления Джека о печенье не дадут ему попробовать прекрасный десерт. Является ли Джек более ограниченным человеком, чем Джилл, только потому, что он считает последствия ее ошибки более плачевными? Вряд ли с этим кто-нибудь согласится. Следовательно, христиане не могут быть более ограниченными только потому, что считают вечными последствия неверных мыслей и поступков.
«Я верю в любящего Бога»
Во время учебы в колледже, когда мне только перевалило за двадцать, я, подобно многим другим, сомневался в христианской вере, в которой был воспитан. У моих сомнений были субъективные причины. Христианство просто не казалось мне реальным с точки зрения опыта. Я не проводил время в молитве и никогда лично не общался с Богом. Кроме того, у меня возникали интеллектуальные проблемы, связанные с христианством, – все они рассматриваются по ходу рассуждений в этой книге. Одну из них мы затронем здесь.
Мне внушали беспокойство христиане, постоянно напоминающие о геенне огненной и вечных муках. Подобно многим представителям моего поколения, я верил, что если у всех религий и есть что-то общее, так это любящий Бог. Мне хотелось верить в Бога любви, который принимает людей независимо от их убеждений и привычек. Я занялся изучением других мировых религий – буддизма, индуизма, ислама, конфуцианства и иудаизма. Эти уроки до сих пор приносят мне пользу. Однако изучение других верований показало, что насчет центрального положения, которое занимает в них любящий Бог, я ошибался.
Я не нашел никаких религиозных текстов, кроме Библии, где говорилось бы, что Бог сотворил мир в любви и радости. Большинство древних языческих верований содержали идею, будто мир создан в яростных битвах между противоборствующими божествами и сверхъестественными силами. Я решил повнимательнее присмотреться к буддизму, который в то время считал лучшей религией. Но несмотря на важную роль бескорыстия и отстраненного служения другим, буддизм не подразумевал веры в Бога как личность, а любовь – действие личности.
