Василий Экземплярский - Учение древней Церкви о собственности и милостыне
Таким образом, мы думаем, что заповедь раздавать богатство свое есть иное словесное выражение той же заповеди давать просящим. Это не идеал недосягаемый, а одно из условий того христианского совершенства, которого все мы должны желать и искать, пока считаем себя учениками Христовыми. И мы уже говорили, что такое отношение к своей собственности есть необходимое выражение любви, как общение с любимым во всем. И до тех пор, пока началом христианской нравственной жизни признается любовь, то есть, иными словами, пока Евангелие будет для нас верховным авторитетом, до тех пор невозможно будет найти основания для защиты с христианской точки зрения права «хранить и умножать» богатство. Xранить — это значит замыкать свое сердце для любви, не слышать молящего голоса нуждающегося брата или отвечать отказом на просьбу; умножать — это значит собирать себе сокровище здесь и притом неправедное: не только не давать своего, но и брать чужое. Поэтому, между прочим, христианство не может не отнестись отрицательно и ко всякого рода роскоши; оно не может считать добродетелью ту бережливость, которая является путем собирания богатства; оно строго и беспощадно должно осудить корыстолюбие и любостяжание. Все эти мысли нашли определенное раскрытие и всестороннее обоснование в святоотеческой письменности. Но мы думаем, что и помимо этого ясно для каждого согласие их с духом Евангелия. Так, например, роскошь. Мы уже говорили, что Христос Спаситель и апостолы жили в бедности. Если св. апостол Павел говорит о себе, что он умеет жить и в скудости, и в изобилии[300], то нужно знать, что он разумеет под изобилием: «имея пропитание и одежду, будем довольны тем», — заповедует он[301]. И, по нашему убеждению, может произвести только тяжелое впечатление попытка утверждать законность роскоши в христианской жизни вообще, а на основании жизни Христа Спасителя — в особенности. Эти последние удивительные попытки заслуживают того, чтобы о них сказать несколько слов, особенно потому, что они иногда принадлежат серьезным ученым, труды которых пользуются большим уважением и широким распространением у нас в России. Для примера назовем два евангельских повествования из жизни Христа Спасителя, которые рассматриваются в качестве оснований для оправдания и даже утверждения законности роскоши в жизни христианина. Первый рассказ — о помазании миром ног Христа Спасителя. Епископ Мартенсен[302] и профессор Пибоди112 видят в этом рассказе доказательство «нравственного права роскоши» в жизни христианина. Известна эта трогательная и глубоко поучительная история: здесь, действительно, налицо противопоставление милостыни и другого доброго дела[303]. Но какого? Очевидно, предполагается, роскоши, если этим фактом стремятся оправдать законность избытка в жизни христианина. Не будем говорить, как не подходит к образу Христа Спасителя такая мысль о Его любви к умащиванию. Приведем Его подлинные слова: «возливши миро сие на Тело Мое, она приготовила Меня к погребению». Гроб и роскошь! Любящее снисхождение к доброму порыву сердца, вопреки лицемерной заботе о нищих[304], и законность для христианина роскоши, законность «носить на себе целые состояния сирот», говоря образом св. Златоуста[305].
Еще удивительнее защита роскоши в христианской жизни на основании того, что Иисус Христос имел хитон, не сшитый, а тканый весь свер- ху[306]. Торжественно указывается, что Христос Спаситель имел дорогую одежду, говорится о законности роскоши и в жизни Его учеников и даже о долге одеваться богато для лиц высокопоставленных[307]. Спросим сначала, говорит ли что-нибудь о роскоши этот факт, даже если допустить, вопреки святоотеческому пониманию, что хитон, действительно, имел значительную ценность? Ведь возможно, что здесь также мы встречаемся с делом любви, не отвергнутой милосердным Господом. Не сшитый, а сотканный хитон есть, во всяком случае, не та роскошь, которая зиждется на обеде сирот, а результат труда любящих рук. Таким образом, нас не может смутить и хорошая одежда на Христе. Но еще очень большой вопрос, была ли действительно богатая одежда этот хитон. Весь мир христианский признает в лице св. Иоанна Златоуста великого знатока Св. Писания и его истолкователя. И вот, что говорит этот св. отец о хитоне Христовом: «так как в Палестине ткут одежды, сложив вместе два куска материи, то Иоанн, чтобы показать, что таков именно был хитон, говорит: «свыше исткан». А говорит он об этом, мне кажется, для того, чтобы указать на бедность одежд и на то, что Христос как во всем прочем, так и в одежде наблюдал простоту»[308]. Итак, исчезает даже призрак роскоши. По взгляду св. Иоанна, тот самый хитон, который дает богословам право от лица Христова разрешать христианам роскошь, говорит как раз об обратном — о любви Христа Спасителя к простоте! Думаем, что сказанное нами о хитоне Христовом дает нам право на такое заключение: этот хитон нимало не говорит в защиту роскоши в христианской жизни. Это важно было и отмечено евангелистом потому, что в этом факте (то есть, что хитон оказался не сшитым) исполнилось пророчество относительно деления одежд Христа[309]. И ниже мы увидим, как горячо и негодующе говорят св. отцы о всяком виде роскоши.
Далее, мы сказали, что христианство дает новое освещение бережливости: как добродетели. Эта добродетель также красуется в языческом освещении на столбцах наших богословских систем. Но, думается, нет и нужды доказывать, что бережливость, как путь собирания и умножения богатства, как способность дрожать над тем, что тлеет и ржавеет, как умение сделать свое сердце глухим к голосу совести, что такая бережливость есть тяжкое преступление завета Христова, а не добродетель. Знает и христианство бережливость и ценит ее как добродетель. Но бережливость эта другого порядка: отказ себе даже в необходимом, чтобы иметь возможность помочь ближнему. «Кто крал, — пишет апостол ефеся- нам, — впредь не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся»[310]. Вот куда, а не в ящик под замком, направляются христианские сбережения, и вот истинная природа бережливости как добродетели.
О том, что христианству глубоко противны сребролюбие и корыстолюбие, излишне говорить подробно. Даже наше богословие, разрешающее христианину отдавать деньги на проценты, все же не берет сребролюбия под прямую защиту. Говорим: «под прямую», потому что косвенная защита само собой предполагается, когда христианину разрешается «хранить и умножать» богатство. Надо поистине больше любить серебро, чем души человеческие, чтобы собирать и охранять первое и не пожалеть вторые. В новозаветном же Откровении всюду сурово осуждается любостяжание и сребролюбие[311]. Апостол Павел с силой говорит, что сребролюбие есть корень всех зол[312], а любостяжатель есть тот же идолопоклонник[313], и говорит это, конечно, в совершенном согласии с учением Господа[314].
Теперь нам нужно охарактеризовать отношение христианства к бедности по данным новозаветного Откровения. Это мы можем сделать в нескольких словах после того, как уяснили христианский взгляд на богатство. Уже то, что было сказано по вопросу о богатстве, говорит с несомненностью, что христианство должно было отнестись к бедности иначе, чем ветхозаветное нравоучение, и видеть в ней не зло, но условное добро, именно — благоприятное условие для вступления в Царство Божие. Мы видели две стороны в богатстве, которые отмечены новозаветным Откровением как отрицательные. Это — неправедность богатства и то его свойство, что оно затрудняет свободное следование за Христом. Оба эти отрицательные свойства чужды бедности. В ней нет «неправды» в отношении имущественного благосостояния ближних, и она не является тем бременем, тем мнимым «сокровищем», которое могло бы отвлекать сердце человека от служения Богу. Это именно и делает бедность наиболее способной к восприятию евангельского учения, проповедующего любовь к ближним и совершенное самоотречение. И если мы видели определенно отрицательное отношение новозаветного Откровения к богатству, то видим такое же определенно положительное отношение к бедности. «Блаженны нищие, — читаем мы в Евангелии от Луки[315], — ибо ваше есть Царствие Божие. Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь». Точно так же бесспорно, что и образ «нищих духом» в заповедях блаженства, как они переданы св. евангелистом Матфеем, заимствован от нищих в собственном смысле слова, только этому образу усвоен духовный, высший смысл[316]. И апостол свидетельствует, что именно бедных мира избрал Бог быть богатыми верой и наследниками Царствия, которое Он обещал любящим Его[317]. Это самое утверждает и св. апостол Павел с фактической стороны, когда говорит, что среди христиан его времени было не много мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных[318]. А об апостолах св. Павел прямо говорит: «мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем»[319]. Не считаем нужным даже приводить полностью те многочисленные места новозаветного Откровения, которые со всей силой и определенностью говорят об исключительной милосердной любви Христа Спасителя к нищим130 и о той трогательной заботе, какую имели о бедных св. апостолы и первые христиане вооб- ще[320]. Все это совершенно несомненно и хорошо известно каждому, знакомому с евангельской историей и с историей первенствующей Церкви. Мы считаем нужным поставить лишь один центральный вопрос о том, что разумеет Евангелие под бедностью, как условием истинно христианской жизни.
