Кристофер Хитченс - Бог не любовь: Как религия все отравляет
Важнее всего, пожалуй, то, что нам, неверным, не нужно постоянно подстегивать свое неверие. Именно нас имел в виду Блез Паскаль, обращаясь к тем, кто говорит: «Я так устроен, что не способен верить в бога». В деревне Монтелье, во время очередного разгула средневековой инквизиции, одну из обвиняемых спросили, кто ее научил еретическим сомнениям по поводу ада и воскрешения. Женщина, вероятно, понимала, что ей грозит долгая мучительная смерть от рук блюстителей веры, но все же ответила, что никто ее не учил, и до всего она додумалась сама. (Нередко слышишь, как верующие воздают хвалу простоте своих собратьев, но естественное здравомыслие и ясность рассудка этой женщины остаются без похвалы. Эти качества были затоптаны и выжжены каленым железом у такого числа людей, что на одно их перечисление не хватит целой жизни.)
Нам нет нужды собираться каждый день или каждый седьмой день, или в какой бы то ни было знаменательный день, чтобы вещать о своей праведности или каяться, упиваясь собственным ничтожеством. Нам, атеистам, не требуются ни священники, ни церковная иерархия, следящая за чистотой догмы. Нам отвратительны жертвоприношения и ритуалы, а с ними мощи и поклонение любым изображениям или предметам (даже если эти предметы имеют вид одного из самых полезных человеческих изобретений — книги). Ни один уголок Земли для нас не более «свят», чем другой. Тщеславной нелепости паломничества и откровенному ужасу кровопролития во имя какой-нибудь священной стены, пещеры, гробницы или камня мы противопоставляем то неспешные, то нетерпеливые шаги по залам библиотек и галерей или обед с хорошим другом — всегда в поисках красоты и истины. Если мы ищем всерьез, некоторые из наших прогулок среди книжных полок и картин, некоторые из наших обеденных бесед непременно сведут нас с верой и верующими: от великих художников и композиторов, черпавших вдохновение в религиозной тематике, до святого Августина, Фомы Аквинского, Маймонида и Джона Ньюмана. Эти могучие умы могли писать мерзости и глупости, могли быть до смешного невежественны в том, что касается истинной причины болезней или места Земли в Солнечной системе, не говоря уже о вселенной, но именно по этой причине подобных им больше нет и никогда не будет. Последние слова, в которых еще был смысл, благородство или вдохновение, религия произнесла очень давно. В лучшем случае, она переродилась в достойный восхищения, но расплывчатый гуманизм таких людей, как Дитрих Бонхеффер, храбрый лютеранский пастор, повешенный нацистами за нежелание им пособничать. Мы больше не увидим никого, подобного пророкам и мудрецам древности. Культы наших дней всего лишь отголоски дней минувших, иногда доходящие до крика, в попытке заглушить ужасающую пустоту веры.
Некоторые апологеты религии (можно вспомнить Паскаля) по-своему блистательны; некоторые (здесь нельзя не упомянуть Клайва Льюиса) занудны и нелепы. Но и тех, и других объединяет непосильная тяжесть их ноши. Какие нужны усилия, чтобы обосновать невероятное! Ацтеки каждый день вспарывали по грудной клетке, чтобы солнце не передумало всходить. Монотеистам полагается клянчить милости у своего божества еще чаще, возможно, по причине глухоты последнего. Сколько плохо скрытого тщеславия нужно, чтобы мнить себя центром божественного плана? Сколько собственного достоинства нужно принести в жертву, чтобы без устали ползать на брюхе, вымаливая отпущение грехов? Сколько требуется ненужных допущений и натяжек, чтобы «подстраивать» каждое новое научное открытие под откровения древних идолов, придуманных самим человеком? Сколько святых, сколько чудес, соборов и конклавов необходимо, чтобы сначала провозгласить догму, а затем — после бесчисленных страданий, утрат, абсурда и жестокости — эту догму отвергнуть? Бог не создавал человека по образу и подобию своему. Все было как раз наоборот. Отсюда повсеместное обилие богов и религий (и межконфессионального братоубийства), столь замедлившее развитие нашей цивилизации.
Преступления на религиозной почве происходили и происходят не потому, что мы порочны, а потому, что наш вид, по своей биологической природе, лишь отчасти рационален. Эволюция оставила наши пред-лобные доли слишком маленькими, а наши надпочечники слишком большими; наши репродуктивные органы, судя по всему, разрабатывала правительственная комиссия. Такая гремучая смесь, сама по себе или вместе с другими ингредиентами, не может не привести к несчастьям и расстройствам. И все же есть огромная разница между усердием верующих и не менее ревностным трудом таких людей, как Дарвин, Хокинг и Крик. Даже их заблуждения, их неизбежные предрассудки открывают нам больше, чем любой верующий, который в своей ложной скромности тщится обуздать квадратуру круга и объяснить, каким образом ему, простому созданию Творца, известны замыслы этого Творца. У нас — светских гуманистов, атеистов, агностиков — могут быть эстетические разногласия, но никто из нас не хотел бы отнять у человечества волшебство или утешение. Ни в коем случае. Найдите минутку для потрясающих фотографий, сделанных телескопом «Хаббл», и вы увидите вещи более грандиозные, загадочные и прекрасные — а также более хаотичные, грандиозные и пугающие, — чем любой миф о сотворении мира или о его конце. Прочтите, что пишет Хокинг о «горизонте событий» — теоретической кромке «черной дыры», за которую в теории можно нырнуть и увидеть прошлое и будущее (проблема только в том, что на это, по определению, не хватит «времени»), и вас вряд ли когда еще потрясет Моисей с его жалкой «неопалимой купиной». Полюбуйтесь красотой и симметрией двойной спирали ДНК, закажите полную расшифровку своего генетического кода, и вас ошеломит почти безупречное совершенство, составляющее саму суть вашей жизни. В то же время вам (надеюсь) будет приятно убедиться, как много общего у вас с другими человеческими племенами (место «расы» в одной мусорной корзине с «сотворением мира»). Вам будет интересно узнать, сколько всего роднит вас и с животным миром. Вы наконец сможете испытать подлинное смирение перед лицом своего творца, который, как выясняется, вовсе не личность, а процесс мутаций, включающий гораздо больше случайностей, чем хотелось бы нашему самолюбию. Всех этих тайн и чудес с лихвой хватит любому млекопитающему. Самый образованный человек в современном мире вынужден признать, что знает все меньше и меньше, но, по крайней мере, о все большем и большем.
Что до утешения (раз уж приверженцы религий так настаивают, что вера удовлетворяет эту якобы насущную потребность), я скажу лишь, что продавцы мнимого утешения — мнимые друзья. Кроме того, критики религии ведь не просто отрицают, что религия способна утолять боль. Они предостерегают против эффекта плацебо и подкрашенной водицы. Пожалуй, самое ходовое злоупотребление цитатой в новейшей истории (во всяком случае, в данном контексте) — это утверждение, что Маркс пренебрежительно называл религию «опиумом народа». На самом деле отпрыск рода раввинов прекрасно понимал силу религиозной веры и в статье «К критике гегелевской философии права» писал следующее:
Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа.
Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия.
Критика сбросила с цепей украшавшие их фальшивые цветы — не для того, чтобы человечество продолжало носить эти цепи в их форме, лишенной всякой радости и всякого наслаждения, а для того, чтобы оно сбросило цепи и протянуло руку за живым цветком{Маркс К., Энгельс Ф.Соч. Т. 1. С. 414-415.}.
Как видим, дело тут не в искажении цитаты, а в довольно грубой попытке представить в ложном свете философские аргументы против религии. Тех, кто до сих пор верил рассказам священников, имамов и раввинов о том, что думают неверующие, в моей книге ждет еще немало сюрпризов. Возможно, они научатся сомневаться в том, что им говорят, — научатся не принимать услышанное «на веру». В чем, собственно, и заключается решение проблемы.
Маркс и Фрейд, надо признать, не были ни врачами, ни представителями точных наук. Лучше воспринимать их как великих, хотя и часто заблуждавшихся эссеистов с прекрасным воображением. Иными словами, когда картина мира меняется, я не считаю зазорным критиковать свои былые заблуждения. И я принимаю то, что некоторые противоречия останутся противоречиями, некоторые проблемы окажутся не по силам коре больших полушарий млекопитающего под названием «человек», а некоторые вещи просто непознаваемы. И конечность, и бесконечность вселенной, если они когда-нибудь будут доказаны, для меня одинаково непредставимы. Я встречал немало людей гораздо мудрее и умнее себя, но не знаю никого, чьей мудрости или интеллекта в этом вопросе оказалось бы достаточно.
