Ольга Денисова - Одинокий путник
- Чтоб не запылилась, протирать надо чаще. Ладно, не за тем пришли. Всех, и малых и старых, сажай на лавку вот сюда. Если кого найду, живы не будут, понял?
- Так дедушка у нас… Немочный, не встает уж два года как.
- Дедушку поднимай тоже. Сказал - всех.
- Как скажешь.
От духоты потихоньку плыла голова, а сердце, напротив, стучало в груди тяжело и громко. Он слышал, как семья рассаживается на лавках, как с сундука снова поднимают дедушку, как топают монахи, заглядывая во все углы и проверяя копьями темные места, куда не дотягивались руки.
- Авда! - крикнул кто-то, выглянув в дверь на улицу. - Иди смотри.
Брат Авда. Лешек его запомнил, и тот тоже наверняка запомнил Лешека. Да, хорошо, что он не предложил притвориться старшим сыном хозяина, - его бы все равно узнали.
Крышка сундука над ним распахнулась, стукнувшись о печку; Лешек задержал дыхание: казалось, что белье подпрыгивает над ним от слишком сильных ударов сердца.
- Дяденька! Не порть моего приданого! - вдруг услышал он отчаянный девичий крик. - Я его пять лет вышивала, и пряла, и ткала сама!
Лешек зажмурился: наверняка монах собирался проткнуть белье копьем. Насквозь бы все равно с первого раза не проколол - не такие острые у них копья. Но почувствовать под тканью тело мог бы. Монах громко хмыкнул и начал рыться в вещах руками, дошел до подушек, но поднимать их поленился и воткнул-таки копье в середину сундука. Девушка жалобно вскрикнула, но копье прошло в полувершке от поясницы Лешека, зацепив на нем рубаху. Он чуть не дернулся от испуга, а монах то ли пожалел девушку, то ли охладел к этому делу, кой-как примял белье ладонями и опустил крышку, которая, впрочем, не закрылась.
Авда долго не приходил, и вся семья сидела молча: Лешек слышал их тяжелые вздохи, и сопение малых, и скрип лавки под непоседливыми старшими.
- Ищите лучше! - раздался голос с крыльца. - Он здесь, его кто-то прячет. Везде ищите, и в выгребных ямах, и в колодцах!
Дверь захлопнулась, и по дому протопали тяжелые шаги.
- Кто хозяин? - рявкнул брат Авда, хотя мог бы догадаться и без вопросов.
- Ну, я хозяин, - с достоинством ответил крестьянин и поднялся - под ним заскрипели половицы.
- Если найду его у тебя сам, всех под батоги положу, и старых и малых. А ты мне его отдашь - получишь два мешка пшеницы, а на будущий год заплатишь только из четверти снопа.
Лешек сжал губы: два мешка пшеницы - и то очень высокая для крестьянина плата, а четверть снопа - вполовину меньше того, что монастырь собирал с крестьян за пользование землей. Слишком большой риск с одной стороны и слишком богатая плата - с другой. Если бы хозяин не устоял, Лешек простил бы его за это…
- Рад бы отдать, так ведь нету у меня никого, - ответил хозяин, недолго раздумывая.
- Смотри… - протянул Авда.
Монахи ушли нескоро, обыскав каждую пядь дома и двора: Лешек думал, что задохнется. Но как только за монахами задвинули засов на воротах и накрепко заперли дверь, ребята тут же кинулись разрывать над ним белье и вытаскивать подушки.
- Ну что? Что? - услышал Лешек голос старшей дочери. - Живой?
Лешек глубоко вдохнул, отчего сразу побежала голова, и ответил:
- Все хорошо.
- А копье? Не ранен?
- Если бы монах его ранил, то заметил бы, - солидно сообщил ее брат.
Лешека вытащили на свет несколько рук и отряхнули с него пух, налетевший с проткнутой подушки.
- Да все хорошо, ребята, - растроганно улыбнулся он, - я сам.
- В рубашке родился, - покачал головой хозяин. - Ну, теперь за стол. Они не скоро еще появятся.
Но не прошло и часа, как раздался настойчивый стук в дверь. Семья еще сидела за столом, и Лешек увидел, как побледнели их лица, как забегали по сторонам черные глаза хозяина, как прижала руку ко рту его старшая дочь…
- В печку! Быстро! - прошипел хозяин Лешеку, и тот не заставил себя ждать. Хозяйка, ухватив заслонку тряпкой (чтобы не звякнула) откинула ее в сторону, пропуская Лешека внутрь.
Печь хранила жар, сильный и сухой - наверняка топили ее рано утром. Лешек прикрыл лицо руками, чтобы его не обжечь, и скукожился, стараясь не прикасаться к горячему камню.
- Чего ты испугался, Щука? Не монахи это, соседи, - из печки слышно было гораздо лучше, чем из сундука.
- Заходите, - не очень довольно ответил хозяин, - к столу садитесь. Обедаем мы.
- Не жадничай, не объедим. Мы по делу пришли, ну и посоветоваться, так что долго не засидимся.
Лешек, слушая их длинные взаимные приветствия, подумал, что пока они будут ходить вокруг да около своего дела, он испечется тут, как каравай. По вискам побежал пот, и рубаха на спине быстро намокла. Хорошо хоть воздуха вполне хватало - дымовая дыра находилось прямо над топкой.
- Вот скажи, нравится тебе, Щука, когда по три раза на дню твой дом перерывают сверху донизу? - наконец перешел к делу гость.
- Да вы ж знаете, мужики.
- А когда малым деткам батогами грозят? Мы тут подумали: мы им пока не холопы, чтобы батогами нас стращать. Половину урожая честно отдаем.
- И нечего им тут рыться! У моей Заславы все подушки по ветру развеяли, все приданое перепортили. Девка пух по щепотке собирала, теперь рыдает, мать успокоить не может.
Лешек зажмурил глаза: это все из-за него. Люди жили и никому зла не делали… Почему-то девушек и их подушек ему стало очень жаль.
- И что вы предлагаете? - спросил хозяин, выслушав еще с пяток рассказов о бесчинствах монахов: о гусях, которым свернули шеи, о разоренных курятниках, разбитой посуде, намоченном сене, - самим найти этого беглого монаха?
- Знаешь, Щука, что я тебе скажу? Если бы этот парень у меня оказался, я ни за что бы его не выдал.
Хозяин промолчал.
- Мы другое предлагаем. Собраться всем вместе да указать уже чернецам дорогу отсюда. Пусть в другом месте поищут, а нас не трогают. Их тут десятка три, наверное, а нас в три раза больше. У них копья, а у нас - топоры.
Неожиданно с сундука им ответил дедушка:
- Не дело вы задумали. Это здесь их десятка три. А в монастыре? А по скитам? Сейчас зима, куда мы с малыми детишками денемся?
- Не отстанут они, пока этого беглого не найдут, - подумав, сказал хозяин. - Поле кругом, каждый след издалека виден.
- И что? Ждать, пока найдут? Ведь найдут же, рано или поздно.
- Меня, старого, послушайте, - вставил дедушка. - Чернецов припугнуть, конечно, надо. Им тоже мужичье с топорами не в радость будет. А чтобы беглый уйти смог, ему надо дать к реке дорогу. На льду следов много. Они, небось, дозоры с нее сняли, все здесь осели и выходы на лед стерегут.
- И далеко он уйдет, по реке-то?
- А не надо по реке идти. Надо через лес напрямки идти к охотникам, в Покровскую слободу. Зимой туда от монастыря конным хода нет, только вокруг.
- Да ты, дедушка, понимаешь, что говоришь? Да промахнуться мимо Покровской нет ничего проще, а плутать потом в лесу можно месяц!
- Знаю я одну примету, как туда попасть. Десять лет назад торфяник горел, узкой полосой выгорел. А у слободы канаву вырыли и пожар остановили. Так что выйти на нее не так и трудно, надо только полосу эту найти. От реки на восток верст пятнадцать до нее. И еще верст шесть-семь по ней до Покровской. От света до света можно дойти, если ногами быстро перебирать.
- Ну а на реку как выйти? Тоже придумал?
- Нет пока. Но придумаю, - уверенно ответил старик. - Надо, чтобы много людей туда сразу пошли, и не просто так, а разбрелись бы, да наследили хорошенько, да монахов отвлекли. И не днем - к вечеру, как солнце сядет.
- Эх, жаль, сегодня не успеем. Вечереет уже, - расстроился один из гостей.
- Ничего, до завтра как-нибудь продержимся, - сказал второй, - может, лошадь припугнуть да на реку пустить, ну, вроде как понесла… И ловить ее потом… всем миром.
- Монахи же не дураки, - возразил хозяин. - Понятно, что лошадь побегает и домой вернется, к кормушке.
Лешек слушал с замиранием сердца и обливался потом. Они ведь его совсем не знают! Они его даже никогда не видели! И готовы с риском для себя, всем миром помочь ему уйти от монахов. За что? Почему? От жары кружилась голова, и его покачивало из стороны в сторону - он очень боялся вывалиться наружу, не удержав равновесия.
Собственно, это с ним и случилось, как только за гостями закрылась дверь. И, наверное, вид у него при этом был презабавный, потому что дети, включая малых, сначала захихикали в ладошки, а потом не выдержали и расхохотались.
- Заодно и попарился, - усмехнулся в бороду хозяин, и Лешек тоже рассмеялся, посмотрев на перепачканные сажей руки. Наверняка и лицо у него тоже было в черных разводах, если этими руками он размазывал по лицу пот.
Хозяйка раздела его донага, развесила вещи сушиться и, поставив ногами в большое корыто, окатила теплой водой из ведра, смывая сажу и пот.
Лешеку пришлось до темноты рассказывать всей семье о своих приключениях, и о монастырской жизни, и о колдуне, убитом монахами. Слушали его внимательно, перебивали, задавали вопросы и смотрели на него во все глаза. А больше других спрашивал дедушка Вакей, неподвижно лежавший на сундуке. Лешек успел познакомиться со всеми и решил, что как только вырвется на свободу, сочинит песню об этих замечательных людях: веселых, бесстрашных, трудолюбивых. Напрасно авва считает их «черной костью», напрасно Дамиан презирает их темноту. Не темнота, а волшебная мудрость, унаследованная от далеких пращуров, хранится в их сердцах. Та самая волшебная мудрость, что позволила колдуну создать крусталь, та самая, что заставляет богов выполнять их просьбы, та, что хранит и оберегает их очаг.
