Мэтью Альпер - Бог и мозг: Научное объяснение Бога, религиозности и духовности
Какие еще доказательства, помимо того факта, что музыка возникла в каждой культуре, можно привести в поддержку предположения, что в нашем мозге есть «музыкальная» часть? Рассмотрим такой пример, как абсолютный слух. Так называется присущая некоторым людям способность точно определять высоту любого услышанного звука. Абсолютному слуху нельзя научиться — им надо обладать от рождения. Значит, способность к абсолютному слуху внутренне присуща нам.
А что можно сказать об «ученых идиотах» (idiot savant) в области музыки — людях, от рождения обладающих невероятными музыкальными способностями, но интеллектуально отсталых почти во всех прочих отношениях? Например, о людях, которые, впервые услышав сонату Бетховена, могут сесть за фортепиано и сыграть ее, не упустив ни единой ноты и паузы, но при этом не в состоянии самостоятельно завязать шнурки? Мы высоко ценим талант музыканта как отличительный знак человеческого гения и вдохновения. Но если речь идет об «ученых идиотах», действительно ли мы имеем дело с вдохновением гения или же с чем-то более механическим по характеру, возможно, со следствием генетически унаследованного инстинкта, изощренного рефлекса? Если мы умеем создавать машины, играющие музыку, почему нам так трудно поверить в то, что природа могла заложить в нас такую же способность?
А как быть с тем фактом, что у людей возникает музыкальная афазия? Подобно лингвистической, музыкальная афазия представляет собой потерю некоторых специфических музыкальных способностей ввиду физического повреждения мозга. К примеру, после инсульта композитор может утратить способность писать музыку, музыкант — играть на инструменте. Как и языковая, музыкальная афазия свидетельствует о том, что наши способности к музыке должны быть неразрывно связаны с нашими нейрофизиологическими структурами.
А способность музыки оказывать на нас физиологическое воздействие? «Музыка может вызывать острое, неподдельное эмоциональное возбуждение — от восторга до потока слез»{11}.
Показателен и тот факт, что, независимо от культурных корней, всем людям свойственно интерпретировать определенные музыкальные мотивы одинаковым образом. Представитель какой культуры назовет марш Джона Филипа Суза безмятежным или спокойным, а не воинственным, торжествующим или бодрящим? Разве то, что представители разных культур воспринимают и интерпретируют одни и те же музыкальные раздражители сходным образом, не указывает на то, что понимание музыки должно представлять собой неотъемлемую составляющую физиологии нашего вида?
Еще одно явление, которое, возможно, доказывает, что наши музыкальные способности имеют физиологическую основу, — способность некоторых сочетаний звуков провоцировать эпилептические припадки. «Эпилепсия, порожденная музыкой, убедительно свидетельствует о том, что музыка оказывает прямое воздействие на мозг»{12}.
Не будем углубляться в доводы, говорящие в поддержку существования «музыкальной» части мозга: по-видимому, есть убедительные свидетельства, позволяющие предположить, что наша способность к музыке напрямую связана с физиологией нашего мозга. Это значит, что музыка и язык — два способа обработки информации, которыми человеческий мозг наделен от природы, два из множества способов, которыми наши физиологические структуры определяют, как именно мы как вид интерпретируем действительность.
…Mузыка и язык — два способа обработки информации, которыми человеческий мозг наделен от природы, два из множества способов, которыми наши физиологические структуры определяют, как именно мы как вид интерпретируем действительность
Когда я счел достаточными собранные доказательства тому, что кросскультурное поведение представляет собой следствие генетически унаследованных импульсов, пришло время применить те же принципы к кросскультурной способности человека верить в духовную реальность. Точно так же, как все культуры с самого начала истории нашего вида воспринимали мир сквозь призму музыки и языка, им было свойственно духовное восприятие мира.
Значит, вполне возможно, что люди на самом деле наследуют свои кросскультурные склонности к восприятию духовной реальности? Неужели наша кросскультурная вера в такие универсальные понятия, как божество, душа и загробная жизнь, — следствие генетически унаследованного инстинкта, рефлекса? Более того, если мы наделены таким инстинктом, значит, он должен исходить из какого-то особого физиологического участка в нашем организме, который мы могли бы называть «духовной», или «Божьей», частью нашего мозга?
Книга 2. Основы биотеологии
«У сердца свои резоны, неизвестные разуму. Мы ощущаем это в тысяче вещей. Я утверждаю, что сердце по своей природе любит всеобщую сущность».
Блез Паскаль«По-видимому, существование Бога не требует доказательств. Если мы считаем что-либо не требующим доказательств, значит, соответствующие знания внушаются нам естественным образом».
Фома Аквинский«Предрасположенность к религиозной вере — самая сложная и действенная сила в человеческом разуме и, по всей вероятности, неистребимая составляющая натуры человека».
Э. О. Уилсон7. «Духовная» функция, или А при чем здесь гены?
«Все когда-либо существовавшие цивилизации человечества уходили корнями в религию и поиски Бога».
Ивар Лисснер{13}Каждое поколение каждой[6] человеческой культуры, какой бы изолированной она ни была, обладает способностью говорить на том или ином языке и понимать его. Это указывает, что в наших хромосомах должны существовать гены, благодаря которым развиваются наши лингвистические способности. В процессе внутриутробного развития задача этих «языковых» генов — отдавать распоряжения нашему формирующемуся организму, чтобы он создавал специализированные нейрофизиологические связи, которые когда-нибудь будут представлять собой участки организма, порождающие наши языковые способности. В сущности, для каждого типа поведения, универсального для какого-либо вида, должны существовать специализированные гены, способствующие развитию особых нейрофизиологических участков, которыми обусловлены эти типы поведения.
А если применить тот же принцип к человеческой духовности? Точно так же, как к развитию языка, все человеческие культуры демонстрируют склонность к развитию религии и веры в духовную реальность. По мнению лауреата Пулитцеровской премии Э. О. Уилсона,
…религиозная вера является одной из всеобщих характеристик человеческого поведения, принимающих узнаваемую форму при любом общественном строе — от групп охотников-собирателей до социалистических республик. Первичные элементы этой веры восходят как минимум к жертвенникам из костей и погребальным обрядам неандертальцев{14}.
По утверждению таких мыслителей, как Карл Юнг, Джозеф Кэмпбелл и Мирча Элиаде, все мировые культуры с самого появления человека как вида придерживались дуалистической интерпретации действительности: представители каждой культуры воспринимали реальность как состоящую из двух отдельных субстанций или сфер — физической и духовной. Соответственно, объекты, принадлежащие к физической сфере, считались осязаемыми, материальными, поддающимися эмпирическому восприятию и подтверждению (к примеру, их можно увидеть, пощупать, попробовать на вкус, понюхать или услышать). Объекты, существующие как часть этой сферы, подвержены изменяющему воздействию физических сил (то есть рождению, смерти, разложению), поэтому считаются постоянно меняющимися, преходящими, бренными.
С другой стороны, наш вид в той же мере признает существование духовной сферы. Поскольку эта сфера находится за пределами физической или материальной вселенной, то, что образовано духом, невосприимчиво к законам физической природы (то есть к изменениям, смерти и разложению). Следовательно, то, что существует как часть духовной сферы, считается перманентным, постоянным, неизменным, вечным.
Кросскультурный характер свойственной человеку дуалистической интерпретации действительности подтверждается также и тем, что представители каждой культуры с тех пор, как возник наш вид, придерживались веры в существование незримых духовных защитников, которых мы называем божествами. Согласно доктору Герберту Бенсону «нам не известно ни одной цивилизации, в которой не было бы веры в Бога или в богов»{15}. Человек не только музыкальное, математическое и языковое животное, но и духовное животное. Но если любые формы кросскультурного поведения свидетельствуют о генетически наследуемых чертах, значит, можно предположить, что то же самое справедливо и для склонности нашего вида верить в духовную реальность? Разве сам факт, что все человеческие культуры, какими бы обособленными они ни были, верят в существование некой духовной сферы, не свидетельствует о том, что подобное восприятие должно представлять собой неотъемлемую характеристику человека как вида, рефлекс?
