Евгений Кузнецов - Валаамская тетрадь
Скольких юных тогда искалечило, изломало, а потом и погубило это соприкосновение. Ведь эту праздную, разгульную по-своему жизнь (с шашлыками, выпивками, мимолетными романами) принимали юные валаамцы за жизнь истинную. Им казалось, что ТАМ вся она такая. И это просто не могло не сказаться тлетворно на их неокрепших умах и душах. Тяга к празднику естественна в человеке, но праздник-то на Руси не бывает без водочки. А уж где водочка — там горе и гибель обязательная.
Происходило это даже и в нашей среде. Хоть мы и были из того «большого мира» и прекрасно осознавали — то, что мы видим, не праздник, а суррогат его, а все равно попадали некоторые из нас под это колесо. Директор тогдашний на турбазе (светлейшая ему память), Михаил Егорович Черников, инвалид войны (ноги были искалечены), ходил с палочкой. Человек добрый, умный и бывалый, он понимал всю суть той жизни и держал нас в строгой узде. Надо признать: ни один из нас не смел появиться перед туристами, нашими ли, теплоходными ли даже с запахом, не говоря уже о другом. Но все равно — разве удержишь? Особенно на турбазе. После каждого похода — банкет, шашлыки, посиделки у костра, туг уж, как в басне Михалкова-старшего: «За дружеской беседой вино лилось рекой, сосед поил соседа»…
Глава 8
Теперь о походе. Водили мы тогда по архипелагу шестидневные лодочные походы. Инструктор — царь и бог, кум королю и брат министру. Не то что на виду всегда, а просто первый парень на деревне. На веслах упирается как викинг. Его шлюпка самая ходкая, всегда впереди. Все знает, все покажет, все расскажет. На двухметровой волне проведет «эскадру» свою (а ходили иногда по 15 шлюпок) через пролив между Валаамом и Святым так, что ни одна лодочка бортом не тронет. В грозу, под проливным дождем, в темпе сам поставит палатки и костер разведет под этим же дождем. И сварит, что надо, и накормит. У него и чай самый вкусный, и борщ. И покажет, где точно клюет сиг, и сам вытащит, к всеобщему восторгу, хариуса. И при восторженном ужасе публики зарежет овцу, купленную в поселке на шашлыки. А уж шашлыки сварганит — пальчики оближешь. Да наутро еще и харчо сварит, какого в ресторане не подадут. Ну и в застолье — первый тост за инструктора, первый стакан — ему.
Ну, так далее и тому подобное. А ведь были все тогда студентами. В июне — сессия. Ее ведь сдать надо. Крутились, как белки в колесе. Урывками, иногда и по ночам, в каждую свободную минуту готовились к экзаменам. И сдавали, и вроде неплохо. Троечников не держали. Учились все, надо признать, хорошо. Да, в общем-то, бюро путешествий дураков и посредственностей не брало.
С учебой особенно доставалось нам, студентам творческих вузов. Экзамен по мастерству ни досрочно сдать нельзя, ни перенести. Все равно выкручивались и сдавали. На кафедре Товстоногова не забалуешь. Из «творческих» нас было трое, остальные — все университетские. И, кстати, вся когорта составляла 7-10 парней. Позже появились и девчонки. Но это уже тогда, когда туризм теплоходный стал «разбухать», наращиваться в объемах.
Ну а помимо застолий, составной частью этого нескончаемого праздника были романы. Мимолетные турбазовские романы. Кто их не имел, тот прожил на соседней улице! Комический драматизм их состоял в том, что с отъездом «дамы сердца» на материк роман и иссякал сам собой, но отъезжавшие не знали об этом. И шли к нам с материка, со всех концов «необъятной Родины» мешки писем, бандеролей, даже посылок с подарками и яствами. А мы, дураки сопливые, и радовались! Чему? Немало девичьих сердец было взято за живое в ту пору.
Но! Читатель! Бабниками мы не были, ни боже мой. Мы были романтиками. Мы и сами подчас втрескивались по уши. А еще были мы тогда на Валааме «Ротшильдами» — самая высокая зарплата у нас. По окончании навигации купить костюм не составляло затруднений. Я и сам ходил в институт в прекрасном французском костюме.
Году в 1968-м, может, 69-м прошел «звон» в ленинградском бюро, что валаамские экскурсоводы гребут деньгу лопатой. Началось нашествие алчуших, золотая лихорадка. Срывались изо всех отделов бюро хорошие экскурсоводы, профессиональные, но Валаама совершенно не знавшие. Не удивительно, что они становились персонажами анекдотических историй.
Ну, представьте: городская дамочка, всю жизнь катавшая экскурсии только по Питеру в автобусах, имевшая представление о лесе как о Екатерининском парке Царского Села, попадала на тропы Валаама. Ну, то, что на экскурсии несла полную околесицу — это само собой, но бывало и почище. Некая дама (не буду называть фамилий и имен) возле Игуменских озер окончательно заблудилась, хотя оттуда к Гефсиманскому скиту всего две дороги: по одной — пришла на озеро, по другой — ушла. Но это для нас. Для нее — конец света! Заводит группу в непроходимое, гудящее от комаров болото, радостно объявляет опешившей группе привал и… смывается. Нет, не убегает от группы (хотя и это бывало!), а идет искать дорогу (которая у нее под ногами). Часа через три рассвирепевшая группа сама выходит из леса и является к теплоходу. Скандал, жалобы, ярость, которую кое-как удается погасить. Да ведь и людей понять можно! Но дамы нет. Нет, как нет. К вечеру идем всем кагалом искать. «Разбираем» дороги — по одной на каждого — и в поиск. И находим уже ночью (благо, они белые) в семи километрах от этого злосчастного болота, в районе скита Всех Святых. Ну, заблудилась, вы скажете, что тут особенного? Да весь фокус-то в том, что скит-то стоит не на Валааме, а на Скитском острове и, чтоб попасть на него, надо вброд (мостов тогда не было) преодолеть две протоки. Одну глубиной по пояс, а вторую — по грудь и глубже. Как она туда зашла? Ясное дело, до полусмерти изъеденная комарами, мокрая, в соплях и слезах и уже прощавшаяся с белым светом. На другой день — «с вещами!» на теплоход. А на прощанье: «Чтоб ноги твоей здесь больше не было, старательница!» Она, видите ли, хотела рюкзак денег здесь заколотить!
А бывали случаи просто потешные. На всю жизнь запомнил одну свадьбу. (Но опять же без имен. Персонажи и так себя узнают.) Жили-были на турбазе лихой, многоопытный инструктор и молоденькая медсестричка. Ну, роман, ну, любовь, ну, свадьба! А что? Святое дело. Только свадьбу свою они решили сыграть не в Питере, не на Валааме даже, а на острове Ханхипзаси. Он на морских картах значится как Малый. А лежит островок от Валаама в трех милях, т. е. почти в пяти с половиной километрах. Да и островок крохотный и неуютный: голая скала, ни деревца, ни кустика, весь загаженный чайками. Одна примечательность — торчит на нем 20-метровая маячная башня. Маяк автоматический. Что они в нем нашли — непостижимо. Но вот решили — и все тут. Понаехали гости из Питера.
В назначенный час погрузились все в дори (большая такая ладожская рыбацкая лодка с дизельным мотором, вмещает до 25 человек) и отправились на этот «дивный» остров. Далее все как положено: расстелили скатерть-самобранку и ну гулять. Гуляли, гуляли, все съели, все выпили, пора и на Валаам, под кров турбазы. Хватились лодки, а лодки нет! В радостной суете предвкушения забыли ошвартовать (привязать) лодку, а ее ветерком да течением и унесло за горизонт! Далее все как в кино.
Идет вечером теплоход с Валаама на Ленинград. Люди на борту смотрят: с острова, затерянного в Ладоге, им приветственно машут руками, тряпками какими-то, камни в воздух кидают, что-то кричат «радостное» (голосов не слышно). С теплохода так же радостно помахали в ответ. Вахтенный штурман даже погудел этим робинзонам приветственно. И теплоход ушел. Утром картина повторилась, только теплоход шел другой — из Ленинграда на Валаам. Вечером все повторяется. Туристы на палубах завидуют: вот отдыхают люди, везет же некоторым. А «некоторые» эти на острове, будь он неладен, голодные третьи сутки, протрезвевшие без опохмелки, промерзшие (ведь в открытой Ладоге, а там тепло не бывает даже в июле), ночуя, как воробьи на жердочках, на ступенях винтовой лестницы, ведущей наверх маячной башни. Костры развести не из чего — один камень. Переругавшиеся все со всеми. В отчаянии махали всем, что у них имелось, и на следующее утро. Но теплоходы-то меняются. На них никому и невдомек, что на острове-то SOS, полный SOS! На турбазе никто и не хватился: гуляют люди, даже завидно! «Свадьба, она свадьба и есть: по-русски — дня три-четыре отдай, не греши, празднику».
На четвертые сутки утром с того теплохода, что уходил в первый день, увидев махание это, докумекали: что-то там не так. Застопорили ход, мотобот спустили. Спасли незадачливых гуляк от голодной смерти, а молодых — от развода. Ай да свадьба получилась, память на всю жизнь!
Жили мы тогда все лето на Гефсимании. Семерка наша составляла клан. Клан профессионалов. И попасть в него чужаку было непросто. Мы не чурались новичков, не отвергали их с порога. Но у нас выработался закон: вначале покажи, «как ты это делаешь», а уж мы решим: «наш» ты или не наш. Встречали радушно, обустраивали с жильем. Трапеза была общая. И поначалу нянькались: вычитывали их контрольный текст, давали читать материалы, которые были только у нас. (А это внушительная стопка литературы, статей, наших собственных изысканий-рефератов.) Таскали по всем маршрутам, показывая все, что было значимо, обучали методическим тонкостям, приемам. Потом бросали экскурсий на пять-семь в «свободное плавание», а затем принимали строжайший экзамен: присутствовали (чаще коллегиально) на маршруте с группой. И после этого решалось — «быть или не быть». Как правило, из 10–15 человек оставался один. Кстати, бюро в это не вмешивалось, это было дано нам «на откуп». Отбор был жесточайшим.
