Михаил Назаров - Убиение Андрея Киевского. Дело Бейлиса – "смотр сил"
Так, активный деятель сионистского движения В. Жаботинский, сразу же после ареста Бейлиса, демонстративно заявил в статье "Вместо апологии" (1911), что оправдания евреев в невиновности в таких делах безсмысленны:
«Их [еврейских защитников] доводы так же однообразны, как обвинения противной стороны. Одно и то же из века в век. Сначала доказывается, что еврейская вера воспрещает употребление крови: затем идет доказательство, что самые знаменитые ритуальные процессы всегда кончались торжеством истины, оправданием невиновных и посрамлением клеветников. И толпа этих доводов не слушает... На перечень оправдательных приговоров отвечают: жиды подкупили суд [387]. На перечень текстов, запрещающих употребление крови, отвечают: значит, есть еще один текст, который разрешает, и его-то вы нам не хотите процитировать...
Вот уже несколько лет, как евреи в России плотно сидят на скамье подсудимых. Это не их вина. Но вот что безспорно их вина: они себя держат, как подсудимые. Мы все время и во все горло оправдываемся... Доколе? Скажите, друзья мои, неужели вам эта канитель еще не надоела? И не время ли, в ответ на все эти и на все будущие обвинения... просто скрестить руки на груди и громко, отчетливо, холодно и спокойно, в качестве единственного аргумента, который понятен и доступен этой публике, заявить: убирайтесь вы все к черту? Кто мы такие, чтобы пред ними оправдываться, кто они такие, чтобы нас допрашивать?..
Нас не любят не потому, что на нас возведены всяческие обвинения: на нас взводят обвинения потому, что не любят... Нравимся мы или не нравимся, это нам в конце концов безразлично. Ритуального убийства у нас нет и никогда не было; но если они хотят непременно верить, что "есть такая секта" – пожалуйста, пусть верят сколько влезет. Какое нам дело, с какой стати нам стесняться?.. Ибо особа народа царственна, не подлежит ответственности и не обязана оправдываться... Никому мы не обязаны отчетом, ни перед кем не держим экзамена, и никто не дорос звать нас к ответу. Раньше их мы пришли и позже уйдем. Мы такие, как есть, для себя хороши, иными не будем и быть не хотим» [388] (курсив наш. – М.Н.).
Дух "Шулхан аруха" в этом заявлении очевиден: мы "царственный народ", а вы "гои", не вам нас судить. Отметим также, что Жаботинский, при столь очевидных уликах против Бейлиса, похоже, не исключал признания его виновным и в той же статье "стелил соломку", намекая, с одной стороны, что ритуальное убийство можно виртуозно подделать, «не так трудно теперь найти и еврейчика-лжесвидетеля», и с другой стороны – что нельзя обвинять всех евреев за преступление некоего «сумасшедшего»: «требуем признать за нами право иметь своих мерзавцев, точно так же, как имеют их и другие народы».
По мнению Л. Кациса, современного еврейского специалиста по делу Бейлиса, «Жаботинскому было ясно, что дело Бейлиса – это всерьез и надолго», поэтому в его суждении «чувствуется следующая логика: если самим евреям занять позицию оправдывающихся... то, помимо признания того, что евреям есть от чего защищаться, они как бы тем самым признают реальность, а не мифологичность обвинения» [389]. То есть Жаботинский призвал евреев поступить по обыкновению: сделать вид, что ничего особенно не произошло – мол, мы имеем дело с рецидивом все того же хорошо известного по прошлым временам "антисемитского мракобесия" и "кровавого навета".
Следует еще раз отметить, что современные суды как в европейских странах, так и в России не стремились подчеркивать ритуальный характер подобных убийств (чтобы "не возбуждать народ к погромам" и т.п.). Однако Грузенберг полагал, что на этот раз по совокупности всех данных следствия дело значительно опаснее. Что обычная логика пассивного гордого молчания, предлагаемая Жаботинским, – инерция прежнего "безсилия" евреев перед средневековыми "мракобесными мифами" – в данном случае не может принести ничего, кроме вреда, – слишком уж очевидны признаки ритуального убийства, которые не удастся обойти молчанием. Даже если лично Бейлиса удастся выцарапать – "миф"-то останется; поэтому надо нанести удар по самому "мифу", – так описывает Кацис логику Грузенберга.
Поэтому Грузенберг решил, что современное состязательное судопроизводство, основанное на презумпции невиновности обвиняемого и строго регламентирующее формальную сторону доказательств, дает возможность еврейству, при его нарастающей финансовой, политической и информационной силе, предпринять встречную атаку: потребовать от прокурора предоставления убедительных для присяжных («непрофессиональных судей») богословских доказательств именно религиозного ритуального убийства. По словам Кациса, в этом Грузенберг видел «практически единственный шанс – заставить обвинение позитивно доказывать то, что этим способом принципиально недоказуемо» [390], учитывая также некомпетентность присяжных.
И поскольку «доказывать в современном суде виновность подсудимого мистическим путем было явно затруднительно» [391], – то этим будет наконец-то убедительно разрушен и весь христианский "кровавый навет" на основе современных норм судопроизводства. Независимо от того, какие улики имеются лично против Бейлиса, – его в таком случае уже не смогут обвинить в главном мотиве убийства, ритуальном, и вся логика доказательств прокурора рухнет, а тем самым и ритуальное значение процесса для еврейства. Кроме того, добавим, процесс по "мракобесному" обвинению еврея именно в ритуальном убийстве должен был сплотить на его защиту евреев во всем міре и направить против "антисемитской России" возмущение всего "прогрессивного человечества". То есть Грузенберг сознательно шел на конфронтацию, по сути провоцируя войну еврейства с Россией, что мы отметим в конце данного послесловия.
И вот в феврале 1912 г. (после того как в первом, январском, варианте обвинительного заключения против Бейлиса вопрос о ритуальном убийстве не был затронут) именно опытный в крючкотворстве Грузенберг (совместно с Марголиным) «обратился к властям с тем, чтобы вызвать религиозных экспертов в лице самых знаменитых российских ученых, желая доказать тот факт, что еврейская религия запрещает применение крови во всех случаях». Сначала Грузенбергу Судебной палатой «было отказано в вызове экспертов. В качестве причины отказа следствие отметило, что в обвинительном акте ничего не говорится о каком-либо ритуальном характере убийства» [392]. Грузенберг безуспешно подавал такое прошение дважды. Но на этом же настоял и Шмаков, представитель гражданской истицы (матери Андрюши); сначала и ему отказали, но на этапе доследования дела суд и прокурорский надзор были вынуждены принять к рассмотрению это требование обеих сторон.
Тем самым, не кто иной, как Грузенберг, далекий от понимания религиозной сути дела и потребовавший вынесения на суд именно ее, придал Киевскому процессу столь важное "ритуальное" значение. Впервые в міре в современном судопроизводстве, на высоком экспертном уровне, началось рассмотрение вопроса о наличии ритуальных убийств в талмудическо-каббалистическом иудаизме. Правда, поскольку российское законодательство не предусматривало такой характеристики преступления, как "ритуальное убийство", то обсуждать этот вопрос на суде применительно к Бейлису предстояло «лишь с точки зрения улик против Бейлиса» [393] (обоснования его мотивов причастности к убийству), – этим сразу же постарался ограничить рамки обсуждения адвокат Карабчевский. Тем не менее вопрос был поставлен.
На суде Грузенберг, разумеется, «стремится не допустить безмерно широкого обсуждения проблемы ритуальных убийств вообще» [394], отмечает Кацис. А в случае неудачи Грузенберг рассчитывал на то, что обвинительное решение нетрудно будет обжаловать в кассационной инстанции как незаконное именно потому, что законодательство не предусматривает формулировки "ритуального" обвинения.
3. "Ритуальный" итог Киевского процесса и его искажение еврейством
Однако как человек неправославный и самонадеянный, Грузенберг изначально недооценил всю степень опасности своей затеи. Исход дуэли религиозных экспертов оказался не в пользу еврейства. (Это, между прочим, не такое уж редкое явление в еврейской "борьбе против антисемитизма", когда они в своих прагматических расчетах, точнее атаках и провокациях, получают обратный результат – именно в силу своей бездуховности.)
На суде стало очевидно, что религиозные эксперты со стороны защиты Бейлиса (Глаголев, Троицкий, Коковцов, Тихомиров, раввин Мазе) были не на уровне поставленной задачи. Они признали свое "незнание" многих важнейших фактов и публикаций [395] (Пикульского, Кузьмина, Греца, Гийома, книги "Зогар", содержания некоторых трактатов Талмуда), ритуальных аспектов Велижского и Саратовского дела, двух диспутов между раввинами-антиталмудистами и талмудистами в 1757 и 1759 гг., когда последние, по словам еврейского историка Г. Греца, «были признаны побежденными и уличенными… Им даже не удалось оправдаться от обвинений в употреблении христианской крови» [396].
