Протоиерей Георгий Ореханов - Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
На самом деле представителями Церкви руководил в этот момент только один мотив – подвигнуть писателя к покаянию, для которого нужны были теперь, на смертном одре, не громкие заявления, а одно слово «каюсь». Как совершенно справедливо подчеркивает Л. Мюллер, окружающие Л. Н. Толстого люди сознательно не допустили к нему священнослужителя, возможно, вопреки воле самого Толстого[1228].
В Астапово прибыл также тульский архиерей Парфений (Левицкий), но слишком поздно, утром 7 ноября, уже после смерти писателя. Никаких оснований полагать, что он был бы допущен к одру болезни Л. Н. Толстого, у нас нет. Некоторые источники достаточно глухо сообщают о прениях в Св. Синоде по поводу вопроса о возможном напутствии умирающего Л. Н. Толстого и связывают этот приезд владыки Парфения именно с этим обстоятельством[1229].
Что касается представителей власти, они узнали об уходе Толстого из Ясной Поляны слишком поздно – еще 30 октября лица, на которых было возложено наблюдение за писателем, не знали, где он находится, за что крапивенский уездный исправник Голунский получил строгий выговор тульского губернатора, текст которого представляет интерес и с точки зрения темы исследования: «Крапивенскому уездному исправнику Голунскому. Об отъезде 28 октября графа Л. Н. Толстого и об обстоятельствах, сопровождавших этот отъезд, мне стало известно из частных сведений и из повременных изданий гораздо ранее, чем от подчиненной мне полиции, на которую, и в частности на Вас, мной возложено было иметь без особой огласки наблюдение как за состоянием здоровья Толстого, так и за передвижениями, с неотлагательным донесением мне о всем заслуживающем внимания. На это обстоятельство, указывающее на полную небрежность Вашу в несении службы, на слабый надзор за подчиненными и на недостаточное руководительство ими, обращаю Ваше внимание с предупреждением, что при повторении чего-либо подобного дальнейшее служение Ваше станет невозможным. Губернатор Кобеко»[1230].
Картина пребывания старца Варсонофия в Астапове может быть существенно дополнена материалами воспоминаний чиновника особых поручений, в 1910 г. – вице-директора Департамента полиции Н. П. Харламова, направленного в Астапово по распоряжению председателя Совета министров П. А. Столыпина для координации действий власти, в первую очередь тульского и рязанского губернаторов, а также оказания содействия духовным лицам в их сложной миссии. При этом Столыпин подчеркивал крайнюю озабоченность вопросом о снятии отлучения с писателя императора Николая II[1231].
Очевидно, миссия Харламова была связана с информацией, которую получил председатель Совета министров 1 и 2 ноября, в частности, от тульского губернатора Д. Д. Кобеко. Вот что последний сообщал П. А. Столыпину в шифрованной телеграмме: «Петербург. Министру внутренних дел. Первого вечером Толстой находился на станции Астапово Рязано-Уральской дороги Рязанской губернии вместе [с] доктором Маковицким [и] дочерью Александрой. Болен, температура сорок. Вызваны еще врачи. Сейчас туда выезжают жена [и] два сына. Причина отъезда из дому чисто семейная – денежные недоразумения [и] влияние Черткова. Выяснить определенно ввиду интимности затруднительно. Губернатор Кобеко»[1232]. Видимо, после получения этой телеграммы и последовало решение командировать в Астапово Н. П. Харламова, который 3 ноября перед отъездом встретился с находившимся в Петербурге тульским архиереем – епископом Парфением (Левицким). Из письма епископа Парфения губернатору Д. Д. Кобеко известно, что одной из тем этой встречи, помимо помощи представителям Церкви в Астапове, был вопрос о возможности совершить отпевание писателя в случае смерти Толстого без покаяния. Этому вопросу председатель Совета министров придавал, по-видимому, особое значение. Вообще, складывается впечатление, что П. А. Столыпин был сильно напуган, причем без достаточных оснований, возможными последствиями смерти Л. Н. Толстого, в том числе и без покаяния. Именно так объясняет Л. А. Тихомиров факт появления в Астапове владыки Парфения: «Парфений же сообщил, что настояния Столыпина истекали из Царского Села. Государь выразил горячее желание, чтобы Толстой (тогда, конечно, еще только заболевший) был принят в лоно Церкви. Ну, понятно, Столыпин стал давить на Лукьянова, Лукьянов на архипастырей, а архипастыри уже известно – «рады стараться»[1233].
Вопрос о возможности совершать по умершему писателю заупокойные поминовения также представлял камень преткновения для светской власти. На этот счет на имя тульского губернатора поступили распоряжения со стороны генерала П. Г. Курлова 5 ноября: «Совершенно секретно. Экстренно. Тула. Губернатору. Если в случае смерти графа Льва Толстого поступят просьбы о служении панихид, не оказывайте противодействия и предоставьте всецело разрешение этого вопроса местной духовной власти. За устроителями и присутствующими на панихидах благоволите приказать учредить неослабное наблюдение и никоим образом не допускайте никаких выступлений противоправительственного характера. Генерал-лейтенант Курлов»[1234]. Получив эту телеграмму, тульский губернатор отправляет соответствующий запрос викарию Тульской епархии еп. Евдокиму Каширскому: «Совершенно доверительно. Преосвященный Владыко Милостивейший Архипастырь. Сего числа мной получена от Министра Внутренних Дел следующая телеграмма (частично воспроизводится предыдущий текст. – Свящ. Г. Ореханов). Ввиду изложенного прошу уведомить меня, в возможно непродолжительном времени, может ли быть допущено, в случае смерти графа Льва Толстого, служение в Тульской епархии панихид по нем. Дм. Кобеко»[1235].
Однако уже 3 ноября этот вопрос обсуждался на секретном совещании присутствующих в Св. Синоде архиереев, причем члены Синода отрицательно отнеслись к такой возможности и подчеркнули, что священники, виновные в незаконных с точки зрения церковной власти действиях, будут привлечены к ответственности[1236].
Видимо, старцу Варсонофию требовался официальный документ, подтверждающий безуспешность его попыток беседовать с Л. Н. Толстым. Такой документ был выдан рязанским губернатором Оболенским уже после смерти писателя: «Сим свидетельствую, что Настоятель Скита Оптиной Пустыни, Козельского уезда Калужской губернии Игумен Варсонофий, несмотря на настоятельные просьбы, обращенные к членам семьи Графа Льва Николаевича Толстого и находившимся при нем врачам, не был допущен к Графу Толстому, и о его двухдневном пребывании на станции Астапово покойному сообщено не было. И[сполняющий] д[олжность] Рязанского Губернатора кн[язь] Оболенский. Ст[анция] Астапово. 7 ноября 1910 года»[1237].
Таким образом, в последний, самый ответственный момент жизни, «великий писатель земли русской», за уходом которого из Ясной Поляны с напряженным вниманием следил весь цивилизованный мир, оказался в трагическом одиночестве. Его судьба становится предметом переживаний русского императора, Совета министров и самого премьера, Св. Синода, его первенствующего члена и других архиереев, собора старцев Оптиной пустыни, наконец, членов семьи. Но он ничего об этом не знает: ближайший единомышленник, а также небольшая группа лиц, которых В. Г. Чертков подчинил своему влиянию, полностью изолируют писателя от внешнего мира, лишая его возможности беседовать перед смертью со старцем и даже проститься с женой: «Но как кончается его жизнь… Умирать не только во вражде с Церковью, но и со своей собственной подругой, после почти полувековой общей жизни, имея целый сонм детей! Бежать из своего дома, кончать дни у начальника станции среди раздора домашних гвельфов и гибеллинов, враждующих между собой партий. И быть зарытым в яснополянском парке, где можно было закопать и какую-нибудь любимую левретку»[1238].
Круг отчуждения, создававшийся вокруг Л. Н. Толстого 20 лет, замкнулся.
Выводы главы
На основании проведенного исследования можно сделать вывод, что для Л. Н. Толстого была неприемлема система церковно-государственных отношений, сформировавшаяся в России в XIX в. и служившая, с его точки зрения, принципу ограничения вероисповедной свободы. Но проблема здесь заключалась в том, что Л. Н. Толстой был последовательным и убежденным антигосударственником, для него вопрос веротерпимости ни в какой степени не являлся вопросом государственной политики.
Именно поэтому его столкновение с государственной системой было неизбежно, как было неизбежно его столкновение с К. П. Победоносцевым, идеологом и творцом, с его точки зрения, этой политики.
Безусловно, К. П. Победоносцев был одним из главных идеологических противников Л. Н. Толстого, прекрасно отдавая себе отчет в степени вреда, наносимого писателем существующей государственной системе. Тем не менее в 1901 г. К. П. Победоносцев был противником синодального акта против Л. Н. Толстого, считая его несвоевременным и только способным поднять вокруг имени писателя совершенно ненужный шум.
